Скорлупы. Кубики - Михаил Юрьевич Елизаров

до появления настроечной таблицы, плод от досады драл её за волосы, а простодушная Никанорова думала, что просто зацепилась за спинку кресла. Если Никанорова не угадывала сыновних пожеланий во время прогулки, к примеру, сворачивала не туда, плод, вынужденный следовать за матерью, с досады щипал её за ноги – до чернильных синяков. Никанорова, не подозревая их насильственную природу, мазала синяки мазью от варикоза.

Вместе с созреванием у плода проснулась и мужская ревность. Он не желал никого терпеть рядом с матерью и в короткое время отвадил от дома мужчин, а заодно и редких подруг. Он ронял чашки и ложки, двигал стулья, испускал мерзкие запахи. Будучи знатоком невидимых свечений, пачкал гостей, так что те уносили на себе смрад и потом долго не могли избавиться от необъяснимой вони.

Тогда же плод выбрал себе имя Степан – в честь одного из сожителей матери, который продержался дольше других. Назвав себя Степаном, плод решил не терпеть конкурента рядом с собой. Однажды он подобрал на улице энергетическую грязь едкого фиолетового свечения, которая явно не годилась в пищу. Пока мать совокупляли, сын Степан затолкал невидимый отброс в анус Степану-старшему. Тот сразу ощутил неприятное жжение в кишке и прервал акт. В течение месяца Степан подбирал на улице, а потом заталкивал сопернику пальцем всякую опасную дрянь. Страшный диагноз настиг Степана-старшего уже через полгода – рак прямой кишки, от которого он вскоре умер.

Окружив Никанорову одиночеством, Степан стал срывать на ней злобу. Он по любому поводу бил мать, выщипывал волосы на лобке или ногах, пакостил по мелочам: прятал нужные вещи, портил еду, швыряя в кастрюли лёгкую отраву, извращающую вкус продукта.

Выросший в безнравственной атмосфере, Степан, едва окрепла его половая функция, начал сожительствовать с матерью. Обычно он совокуплялся с Никаноровой в ухо или в ноздрю, пока та спала. Иногда, для разнообразия, прикладывался к удобной складке тела, повторяющей форму женских гениталий. При этом Степан старался побольнее укусить Никанорову, так что та с криком просыпалась и разглядывала странные кровоизлияния под кожей. Кончив, Степан нарочно гадил матери в рот или в ухо. От невидимых фекалий Никанорова страдала головными болями, хроническим отитом, кроме того, у неё плохо пахло изо рта, стали частыми горловые инфекции – и в этом был виноват её невидимый сын Степан.

Однажды на вечерней прогулке (Никанорова плелась с работы, а Степан шёл рядом и грыз мельчайшие невидимые свечения, похожие на семечки) он увидел скользко-стеклянную фигурку, вприпрыжку бегущую за какой-то бабой. Стеклистое существо оглянулось на Степана и вдруг прокричало шепеляво-картавым ультразвуком:

– Скорлу́пы! – прежде чем скрылось за поворотом.

Степан рванулся, но пуповина не пустила его, удержала, точно пса на привязи. Степан в ярости стал рвать на себя пуповину, как обезумевший звонарь верёвку колокола. Пуповина вдруг отделилась от плаценты, так что Степан по инерции даже полетел спиной на асфальт. А Никанорова вскрикнула от впервые посетившей её маточной боли – какой-то неправильной, потусторонней.

Никанорова остановилась, измождённо взялась рукой за фонарный столб. Пока она приходила в себя, из утробы её невидимой медузой вытек запоздалый энергетический послед – плодный пузырь, похожий на пробитую камеру футбольного мяча.

Степан в изумлении подтянул к себе пуповину. Та была аномальной длины – около двух метров, отличалась выдающейся прочностью и эластичностью. Свободный конец пуповины, который раньше соединялся с плацентой, напоминал кончик слоновьего хобота. Степан очистил его от сукровицы, песка и земляных крошек. А после даже вздрогнул от удивления, потому что кончик хоботка оказался живым! Этот привычный жгут, когда-то соединявший его с матерью, стал новой чувствительной частью тела – умным щупом. Пока Степан разглядывал подвижный хоботок, в голове попутно возник развёрнутый анализ: что за пыль осела на хоботке, вредна ли, полезна ли она для Степана. Он приложил щуп пуповины к стене ближайшего дома, прислушался новым ухом. В мозгу засновали мелкие инфракрасные силуэты – это за стеной копошились крысы, и Степан благодаря щупу уловил их. Так у него появился собственный измерительный прибор.

Степан подобрал и энергетический плодный пузырь. В нём когда-то вызревал сам Степан. Он поднёс пузырь ко рту и проверил на герметичность. Собранный в точке разрыва, пузырь сразу наполнился воздухом, образовав шар. Степан дул во всю силу лёгких, невидимая кожа тянулась как резиновая. Вскоре пузырь был уже величиной со Степана и он при желании мог бы снова поместиться внутри. Степан прикинул будущие возможности пузыря, затем выпустил из него воздух и набросил, точно пелерину, на плечи. Сразу стало тепло и уютно. Чтобы пуповина не болталась под ногами, Степан, как денди, намотал её на руку.

Никанорова чуть оправилась от боли. Подтекая чёрной кровью в трусы, она кое-как отлипла от столба и поплелась к дому. Степан равнодушно глянул на мать и со всех ног побежал за уродцем, прокричавшим ему странное слово – “Скорлу́пы”.

Он не догнал их, бабу со стеклистым малышом. Пока Степан увлечённо разбирался с неожиданным наследством, странная пара затерялась в переулках. Моросил слепой дождь, и в преломлении света и воды прозрачность Степана становилась почти видимой. С плодным пузырём на плечах он напоминал полиэтиленовый пакет, гонимый ветром.

Набегавшись по городу, Степан проголодался. В нескольких местах подобрал то, что могло стать пищей, – какие-то желеобразные свечения – и жадно съел их. От сытости Степан развеселился. Его забавляли и внезапно открывшаяся новая часть тела – щуп, и драгоценный артефакт утробного детства – плодный пузырь. Первую половину вечера он посвятил испытыванию вещей на профпригодность.

Возле помойки Степан повстречал бродячую кормящую суку – у её живота копошились щенки, лохматые и бестолковые. Степан потеснил одного и присосался концом пуповины к сучьему соску. Щуп, как присоска, сразу же врос в посторонний организм. Степан спустя мгновение многое узнал о суке – примерный возраст, на какую кличку отзывается, чем больна. Щуп сразу перечислил собачьи недуги и просигналил, что они не опасны. Кроме того, Степан понял, что сука его не ощутила. Собачья энергия потекла в него через пуповину. Уже спустя минуту он был полон сил.

Он какое-то время развлекался на детской площадке. Скатывался с горки, кружился на маленькой двухместной карусели, лазал вверх-вниз по железным лесенкам. Под жестяным грибом Степан обнаружил дремлющего, будто бы обросшего землёй бомжа. Степан из жестокого озорства накинул тому на горло пуповину. Бомж, задыхаясь, проснулся, выпучил глаза. Степан на миг ослабил удавку. Вскинувшийся бомж, кашляя, исторгнул из себя лужу пахнущей алкоголем блевотины. Он явно не понимал, что стало причиной внезапного удушья, потирал рукой