Жизнь и смерть Маноэла дос Сантоса Гарринчи - Игорь Валерьевич Горанский

конфедерации спорта свисает с плеч. «Мане, комо эстас?»[2] Он слышит мой вопрос, вяло пожимает руку, но будто не видит меня. Волнуется? Предматчевая лихорадка? Нет, другое. В глазах тоска, тоска от прощания с футболом, от самой большой для него утраты в жизни…

Гарринча, уже перестав выступать за первоклассные команды, все время мечтал возвратиться на поле. Дважды это ему удавалось официально. В первый раз, когда «Ботафого» в 1971 году переживал очередной финансовый кризис, он вышел во втором тайме минут на пятнадцать и простоял на правом краю до конца матча. Затем, спустя год, снова появился на поле в составе второсортной команды из Рио-де-Жанейро — «Оларии». Тот матч собрал пятьдесят тысяч зрителей. «Оларии» такое и не снилось. Пятьдесят тысяч пришли «на Гарринчу». Тогда он простоял весь тайм. И снова оказался за бортом. Но он продолжал верить в свое возвращение. То начинал, то бросал бегать кроссы…

Теперь он понимал: этот декабрьский матч на «Маракане» — последний.

Появился тренер Загало — изящный, подтянутый, волнистые волосы поблескивают серебром. Он еще не сказал ни слова, а гомон уже стих. Все взоры — на него, тренера великой команды. Игроки — Карлос Алберто, Клодоальдо, Пеле, Жаирзиньо, Эвералдо, Ривелино, взявшись за руки как дети, окружают тренера. Кто-то из них тянет Гарринчу, вводит его в общий круг. Загало улыбается, хлопает в ладоши. Футболисты в лад затанцевали и запрыгали, не выпуская ладони друг друга. Так в раздевалке началась разминка. Всего три минуты. Порозовели щеки у спортсменов, загорелись глаза. Один Гарринча побледнел еще больше.

А теперь — на поле! Уже в коридоре слышится рев «Мараканы», он растет, заполняя все вокруг. Мне что-то говорят знакомые бразильские журналисты, но ничего не слышно. Да и что тут скажешь: сейчас начнется матч самый необычный из всех, какие я видывал на этом стадионе.

Вдоль кромки поля сложены из свежих цветов огромные слова: «Мане, алегри́я ду по́ву» — «Мане — радость народа». И этому веришь, глядя на яркость праздника, круто заварившегося в гигантской чаше стадиона. Теперь я слышу, что говорит мне Аристелио, сотрудник бразильского спортивного журнала «Плакар»: «Пришло сто пятьдесят тысяч!» Он смеется, раздвигая свои пышные, черные как смоль усы. А меня не удивило бы, если бы он сказал «миллион».

Футболисты разобраны репортерами. Вопросы, вопросы. Оператор телевидения бегом проносит на плече тяжелую телекамеру. Провода от нее ползут по траве, по ногам. Смеется в телекамеру Пеле, смеется Карлос Алберто, улыбается Ривелино… Почему они все смеются? Даже Беллини, высокий, стройный, красивый как киноактер, обычно строгий, неулыбчивый, и тот смеется. Неужели им так весело провожать, притом навсегда, товарища? Провожать Гарринчу, гения футбола? Или забыли о проводах?

На мгновение в сутолоке замечаю Гарринчу. Бледность с его лица немного сошла. Или это от прожекторов, бросающих свои огненно-желтые лучи на зеленое поле? Гарринча серьезен и сосредоточен. Он-то помнит, что провожают его, прощаются с ним.

Появляются судьи, все в черном. Сегодня цвет их костюмов соответствует событию. Я вижу, как Гарринча уступает им дорогу к центру поля. Последние судьи в его футбольной жизни. Они несут мяч. Совершенно новый. На его полированной поверхности играет свет прожекторов. Гарринча не сводит глаз с мяча. Дадут ли ему сегодня им поиграть? Куда залетит этот мяч?

Репортеры телевидения медленно покидают поле. За ними уползают длинные провода. Молодой негр на ходу прямо в эфир ведет радиорепортаж. Я слышу его слова о бразильской сборной образца 1970 года, команде, ставшей легендарной.

Мы, журналисты, как в окопе, залегаем вдоль боковой линии в бетонном овражке. Метрах в десяти от меня стоит Гарринча, готовый к игре. Левая нога, словно чужая, отставлена в сторону, а правая и правда чуть короче — сейчас это заметно.

Сегодня сборная Бразилии играет против команды «остального мира». В ней собраны футболисты с бору по сосенке, скорее случайные, чем с разбором приглашенные для матча. В Рио-де-Жанейро находились уругвайцы — и их на поле пятеро. Проездом в Бразилии советская команда. Известно, что Онищенко, Ловчев и Ольшанский выйдут во втором тайме. Впрочем, команда в зеленой форме сегодня как бы не в счет.

Свисток, звонкий, трель долгая, как последний звонок.

Мяч в ногах у Ривелино. Гарринча переходит центральную линию поля. Он совсем один. В настоящих матчах так не бывает. И Ривелино тут же передает мяч на правый фланг. Гарринча не ожидал столь скорого паса и лишь рванулся в сторону мяча, которым завладел уругвайский защитник.

А Гарринча опять один на правом краю. И опять Ривелино дает ему удобный пас. Теперь Гарринча не прозевал. Мяч запрыгал у него в ногах: с левой на правую, с правой на левую. Перед ним молодой, уверенный в себе уругваец. Слишком уверенный! Гарринча молниеносно пробрасывает мяч у него между ног, а сам в два шага обходит опешившего защитника. На пути еще один в зеленой футболке. И тот позади! И сразу — удар! Хлесткий, по кривой траектории. Мяч в нескольких сантиметрах перелетел через перекладину ворот. «Маракана» стоя приветствует редкостный ход Гарринчи. Верно говорят: великое — в простоте. В три шага обыграл Гарринча соперников и на четвертом ударил! Попади он, был бы потрясающий гол. Пеле на бегу что-то задорно кричит Гарринче.

Игра продолжается. Полтораста тысяч пар глаз следят за мячом. Бывалые мастера его ловко подсекают, перебрасывают, останавливают, и он мечется по полю, оказываясь то на краю, то в середине, то у самых ворот.

И тут нежданный свисток, без всякой причины. Что случилось? Карлос Алберто — капитан чемпионов мира берет мяч в руки. Ломается строй игроков. Все идут к Гарринче. Вот и все. Прощай, Мане, радость народа! Гарринча пожимает протянутые ему руки и плачет, плачет, не таясь и не стесняясь, по-детски горючими слезами. На лицах вокруг меня тоже слезы. «Маракана» поет: «Гарринча, Гарринча, Мане, Мане». Ему отдают мяч, наверное на память. Гарринча не понимает и отказывается от подарка. А впрочем, мяч ему больше не нужен, пусть играют другие.

Недолгая церемония вручения Гарринче памятных подарков. Кто что дарит, понять трудно, ибо вокруг виновника торжества снова образовалась огромная толпа. Пробившись сквозь нее, советский тренер Алексей Парамонов от имени Федерации футбола СССР вручает ветерану русский электрический самовар. Гарринча принял этот дар за спортивный кубок и с минуту держит его над головой, словно победный трофей, с гордостью и удовольствием позируя фотографам. При этом он говорит нам, что ему очень приятно получить русский сувенир на бразильском футбольном поле.

Кто-то вручает Гарринче