Доверься мне (СИ) - Каллихен Кристен

Тогда моя маленькая кровать стояла за занавеской, а папа использовал раскладной диван, когда находился рядом. Он уезжал на несколько дней, а потом появлялся снова, будто в этом не было ничего особенного. Словно это совершенно нормально — оставлять ребенка на произвол судьбы. Он называл это закалкой.

Теперь он ушел навсегда, и небольшое пространство ощущается просто роскошью. Я не скучаю по отцу. Бывают дни, когда я его просто ненавижу. Но это не означает, что я могу удержаться от мыслей о том, где он, от желания увидеть его лицо еще раз, хотя бы для того, чтобы проклясть за то, что он меня бросил. Так что я буду ждать здесь, в квартире, аренда на которую оформлена на имя моей покойной двоюродной бабушки, где управляющий смотрит в другую сторону, как делал это и с моим папой, до тех пор, пока я буду отдавать ему пару сотен в месяц.

Вот почему всунутый в дверь конверт, явно официальный, заставляет меня остановиться. От вида того, как он торчит на фоне неровно нанесенной черной краски, мое сердце издает продолжительный глухой стук. Сразу после того, как вхожу в квартиру, я не открываю конверт. Вместо этого сосредотачиваюсь на раскладывании продуктов, переодевании в пижаму, расчесывании, любом гребаном действии, кроме того, чтобы смотреть на него.

Только когда уже не могу выдерживать сжимающее горло напряжение, наконец, разрываю конверт. Пальцы холодеют, и мир становится немного меньше и намного пустыннее. Мой дом перестраивается в кондоминиум. Окажись я на самом деле покойной двоюродной бабушкой Агнес, имела бы возможность купить квартиру. Однако я не она, и у меня нет шестисот пятидесяти тысяч долларов, необходимых для покупки собственного маленького кусочка Манхэттена.

— Расположение, расположение, расположение, — бормочу, комкая письмо.

Вся невинная радость флирта с горячим парнем испаряется. Скоро я стану бездомной. Последняя связь с отцом будет разорвана. Не знаю, почему меня это волнует, ведь он был дерьмовым отцом. Но все, что я могу сделать — это сидеть на ветхом диване, который он когда-то называл кроватью, смотреть в пол и чувствовать себя чертовски одинокой, до дрожи в теле.

Меня обуревает инстинктивное желание встать и бежать в знакомую безопасность аэропорта Хэнка. Мне нужно пространство. Я хочу видеть землю далеко внизу и голубое-голубое небо, нависшее над головой. Но от надвигающейся метели небо свинцово-серое, и в эмоциональном раздрае вы никогда не полетите.

Находясь на мели и в одиночестве, становится невозможно избегать новой реальности. Я могу сдаться, позволив течению нести меня. Часть меня хочет этого.

Вместо этого я тянусь к телефону и делаю несколько звонков.

ДЖОН

Когда ты живешь жизнью мечты, ничто не чувствуется реальным. В этом моя проблема. Я никогда не имел никакой опоры, чтобы за нее держаться. Да, у меня есть музыка, группа, слава, но они не являются моей опорой. Они заставляют меня парить по жизни. Я живу ради взлетов, моментов на сцене, когда чувствую себя непобедимым, чувствую, что могу сделать что угодно. Ничто на свете не пересилит этого. Музыка — это моя душа и когда играю, я бессмертен.

Но невозможно существовать только ради одного момента. И падение после этих невероятных взлетов приносит боль.

Как продолжать жить, если ты упал так низко, как только мог? Шаг за раз. Во всяком случае, так говорит мой терапевт. Каждый день делай один шаг. Некоторые дни будут обычными. А некоторые — чертовой занозой в заднице.

Поход на обследование находится где-то между. Но что-то в нахождении на грани смерти заставляет немного внимательнее относиться к своему здоровью. Я сижу в неудобном кресле в кабинете личного врача, потому что, возможно, делаю что-то столь обыденное, как осмотр, но я все еще являюсь собой, а слава требует полной анонимности при посещении врача.

Доктор Стерн не заставляет меня ждать. Она входит в комнату с вежливой приятной улыбкой, которой врачей, видно, учат в медицинской школе.

— Здравствуй, Джакс. Как твои дела?

— Все в порядке. Немного болит горло, но оно всегда болит после тура.

Пение ночь за ночью берет свое. Я выпил так много чертового чая с медом и лимоном, что клянусь, эта дрянь сочится сквозь мои поры.

Она поджимает губы, и это меня утомляет.

— Почему бы тебе не присесть на кушетку, а я посмотрю?

Я сажусь и позволяю ей заглянуть мне в горло.

— Другие жалобы? Боль или дискомфорт в других местах?

— Других местах? — Я хмурюсь, а сердце немного ускоряет ритм, хотя не понимаю причины. Что-то в осторожном выражении ее лица раздражает. — Нет. А что?

Она отходит назад и берет папку, лежащую на столе.

— Прислали твои анализы.

С тех пор как стал ответственным, я также начал регулярно проверяться на ЗППП. Стыдно признаться, что в прошлом не делал этого так часто, но будь я проклят, если сейчас стану играться со своим здоровьем. И все равно мне не нравится взгляд врача.

— Ладно, — осторожно говорю я.

Долгое время доктор Стерн смотрит на меня.

— Они показывают, что у тебя хламидиоз, Джакс.

У меня в ушах шумит кровь.

— Что? Нет. Что?

Она смотрит в карту, а потом снова на меня.

— Но я пользуюсь презервативами, — настаиваю, немного обезумев. По коже начинают бегать мурашки. — Каждый. Раз.

Насчет этого я охренительно осторожен. Не доверяю даже чьим-то презервативам, только своим. Помимо угрозы заболеть может попасться хитрая дырочка, и я уже отец. А этого не случится.

— К сожалению, — говорит доктор Стерн, — хламидиоз можно заработать и в результате орального контакта. — Я пялюсь на нее. Тон у нее сочувствующий. — Он у тебя в горле, Джакс. Это имело бы смысл, подхвати ты болезнь посредством орального секса. Болезненность, которую ты чувствуешь, является симптомом. К счастью, мы обнаружили это на ранней стадии.

Орального секса? Девчонка отсосала у меня и наградила ЗППП? Желудок скручивает.

— В горле? Я могу подхватить ЗППП в ебаное горло?

— Такое случается реже, но да.

Где я, нахер, шатался во время этого урока? Вероятно, прогуливал. К слову о растраченной молодости. Сжимаю носовую перегородку и пытаюсь успокоиться.

Доктор Стерн все еще говорит.

— Ты испытываешь жжение во время мочеиспускания? Боль или чувствительность в яичках?

— Что? Нет. — Я сажусь ровнее. — Нет, ничего. Мой член в порядке.

Она сочувственно улыбается, что чертовски сильно бесит.

— Как бы там ни было, лучше я сделаю полное обследование.

— Полное обследование? — Тревога впивается шипами мне в спину.

Она даже не моргает.

— Твоего пениса и ануса на…

— Ох, черт.

Провожу холодной рукой по волосам. Такое не должно происходить.

Доктор Стерн кладет руку мне на плечо.

— Хорошая новость в том, что это легко лечится. Антибиотики должны быстро победить болезнь.

Это прекрасно, но она собирается тискать мой член и посветить мне в задницу. Я снова съеживаюсь и потираю лицо дрожащей рукой.

— Черт побери. — Еще одна мысль пронзает меня, и я чуть не падаю. — Ох, блядь, мне придется связаться со своими партнерами, не так ли?

Черная дыра унижения открывается передо мной, когда она кивает.

— Это будет ответственный поступок, Джакс.

И ночной кошмар PR-менеджера. Я два года находился под микроскопом общественности как парень, который сделал попытку. Попытается ли он снова? О чем он сейчас думает? Всегда задают вопросы. Всегда следят за каждым моим движением. Теперь я стану объектом сексуальных шуток. Да, мне себя жаль. На самом деле мне все равно. Потому что знаю, что буду вынужден рассказать Скотти и Бренне.

— Придурок, придурок, придурок.

— Все будет в порядке, Джакс.

О, ирония. Каждый раз как кто-то говорит мне это, появляется что-то еще и сбивает меня с ног.

У нее был такой вид, знаете, который доктора принимают, чтобы заставить вас прочувствовать дерьмовость сделанного жизненного выбора.