Смерть в Галерее - Марджори Аллингхэм

Она кивнула.

— Я часто встречалась с ним дома на каникулах. Они с Филлидой одно время встречались, но совсем недолго.

— Да, они встречались, — в его глазах светилась насмешка. — Твоя сводная сестра коллекционировала поклонников.

Фрэнсис быстро на него взглянула. Он был прав. Филлида внесла в список своих побед и Дэвида Филда, но никогда не стоило слепо доверять ее памяти. Филд, затем Годолфин и еще полдюжины других, все они были влюблены в Филлиду, которая в конце концов всех их позабыла ради целой вереницы воображаемых болезней и которая в конце концов вышла замуж за Роберта, единственного и достойнейшего. Фрэнсис казалось, что, чем больше она взрослела, тем более странной становилась жизнь вокруг нее.

— Роберт оказался самым настойчивым, — вслух продолжила она свои мысли, — Все другие улетучились, а Годолфин затерялся где-то на Тибете, но Роберт был настойчивым. У него за всей этой нервозностью чувствуется характер и какая-то пугающая преданность, фанатизм. Если нужно что-то доказать, он будет стоять насмерть, когда все вокруг уже сдадутся. Именно поэтому, наверное, я испытываю этот идиотский страх.

— Слишком сильно сказано, — подбодрил ее Роберт. — Почему страх? Такое недостойное чувство в твоем возрасте?

— Роберт хочет, чтобы я вышла замуж за Лукара, — откровенно сказала она, — и, хотя я знаю, что это абсурд, он сверхъестественно упрям, когда добивается своей цели. Иногда мне кажется, что я сойду с ума и сделаю то, о чем он просит.

Он увидел выражение ее лица, и его глаза расширились.

— Рыжий?! — спросил он. — Скажи мне, что это шутка. Не могу в это поверить. Это чертовщина какая-то. Роберт, конечно, тронулся, — воскликнул он с несвойственной ему горячностью. Это ее развеселило, и она ему улыбнулась.

— Он просто жалкий негодяй, — сказала Фрэнсис, и он согласно кивнул.

— Он, наверное, тебе ужасно надоел. Такие люди могут. Они считают себя лучшими представителями рода человеческого. Этот толстокожий напористый самец может надолго испортить жизнь. Их невозможно оскорбить: ты их в дверь, они — назад в окно. Может, тебе пока уехать куда-нибудь на юг, подальше от всех этих неприятностей? Все это не очень хорошо, дорогая Фрэнсис. Ты в беде.

Она печально улыбнулась. С ним было так спокойно и приятно. В нем было столько легкости и дружелюбия, столько внимания и симпатии. И, более того, у него был большой жизненный опыт. С ним можно было обсуждать что угодно.

— А знаешь, что может тебе помочь? Помолвка, — сказал он. — Только помолвка прекратит всю эту возню до приезда Мэйрика. Я понимаю, что это немного старомодно, но в этом что-то есть. У тебя есть кто-нибудь на примете?

Фрэнсис засмеялась.

— Мне некого попросить, — сказала она. Он не улыбнулся.

— Должен быть кто-то, кого ты знаешь, или дело может действительно закончиться свадьбой, — серьезно сказал он. — Когда возвращается твой отец?

— В январе или феврале.

— Еще долго. Если я правильно понимаю, Филлида занята только собой.

— Ты недалек от истины.

— Ну тогда я забираю тебя с собой и покупаю тебе кольцо. Не слишком дорогое, но вполне достойное, чтобы нам поверили. Ты согласна?

Фрэнсис заметила, что он расстроен, и была этим неприятно удивлена. У Дэвида Филда была любопытная репутация, не подтвержденная ни одним конкретным фактом. И хотя говорили, что он сердцеед, его фамилию не связывали ни с одним женским именем. Он ни разу не был женат, не разводился и не был помолвлен. Никто не помнил более или менее продолжительного романа.

Он посмотрел на нее, и она виновато покраснела.

— Я не прошу тебя выходить за меня замуж и не думаю, что это когда-нибудь может случиться, — сказал он отрывисто. — Я хочу сказать, что даже если мы без памяти полюбим друг друга, а это, как ни удивительно, иногда случается, останется еще вопрос о деньгах. Я весьма щепетильно к этому отношусь. Я зарабатываю немного, как раз столько, чтобы прокормить неприхотливую жену, но никогда не буду сказочно богат. А у тебя совершенно непристойное состояние. Видишь, это совершенно исключает вопрос о браке. Моя дорогая девочка, не смотри на меня так. Знаю, я говорю, как помешанный. Хотел бы я, чтобы все было по-другому. Но у меня фобия. Однажды одна старуха назвала меня охотником за женскими деньгами, и я ее чуть не убил. У меня в руке была бутылка, — нечего смеяться, — и я даже ею замахнулся. Слава Богу, я ее не ударил, но я почувствовал, что мог бы. За всю свою жизнь я никогда не был так напуган. Мы поссорились на всю жизнь.

Он выпрямился. Она вдруг поняла, что он вовсе не шутил. Его улыбка погасла, и на секунду Фрэнсис увидела в его страстных и честных глазах непреклонную решимость и, как ей показалось, даже страх.

— Итак, свадьба исключена, — подвел он итог бодрым голосом. — Но если вдруг ты хочешь закончить дни в какой-нибудь дорогой частной клинике, а я, по каким-либо особым причинам, совершенно недостойная кандидатура, мы можем не продолжать. Однако, шутки в сторону, я уеду в Нью-Йорк не раньше апреля, и если ты не возражаешь, пойдем-ка и купим обручальное кольцо.

Фрэнсис молчала. Она даже не была уверена, шутит он или нет. Предложение было, конечно, диким, но заманчивым. Он продолжал разглядывать ее, прищурив глаза. Уголки рта подрагивали в знакомой улыбке. И Фрэнсис думала, не разыгрывает ли он ее. Через секунду он уже рассматривал ее бесстрастно любопытным взглядом художника. Он увидел, что обещавшие стать прекрасными черты лица, которые он рисовал несколько лет назад, окончательно оформились, и четко определился очаровательный разрез миндалевидных глаз, который он тогда для себя открыл. Он подумал, что она прекрасна, beaute du diable. Когда Фрэнсис достигнет возраста Габриель, в ее красивом лице полностью проявятся сила и порода, чувственность и характер.

— Ну, как? — спросил он.

— Это решило бы одну из моих проблем до возвращения Мэйрика, но это в некотором роде мошенничество, и это меня пугает, — заявила она с сомнением.

— Чего не сделаешь для старого друга, — сказал он, улыбаясь. — Итак, заключаем сделку.

Покупаем кольца, лаем объявления в газеты, а потом сообщаем обо всем семье. Рыжий может кусать локти, а Роберт пусть оставит свое сватовство. Таким образом мы исправим первую несправедливость. Когда будешь в безопасности, сможешь уйти от меня к другому. Или нет, давай лучше поссоримся из-за балета. Это будет чрезвычайно изысканно. Главное, выбрать легенду и не отступать от нее ни на шаг. Фрэнсис смущенно молчала.

— А не разобьешь ли ты этим чье-нибудь сердце? — наконец, спросила она. — Я имею в виду сердце какой-нибудь другой женщины.

— Я? О, Боже! Я свободен, никому не принадлежу, и никто меня не любит, — его позабавило выражение ее лица. — Я оказываю тебе великую честь, жертвуя своей бесценной свободой. Надеюсь, ты это понимаешь. И надеюсь на твое благородство и прекрасное воспитание, я ведь и раньше никогда не был помолвлен. Старые холостяки на самом деле ужасные грубияны и невежи — в последний момент им всегда удается улизнуть. Ни одной из моих возлюбленных не удалось поймать меня на крючок.

— Почему? Причина всегда заключалась в деньгах?

Он нахмурился.

— О да, и в деньгах тоже. То одно, то другое. Пойдем же наконец. К твоим глазам лучше всего пойдет кольцо с аквамарином.

Выходя на улицу, они опять смеялись. А порывистый ветер старался привлечь их внимание, развевая рукава одежды и досаждая брызгами теплого мягкого дождя. Потом они оба часто вспоминали об этом. Когда они перебирали в памяти каждый эпизод того рокового дня, жалобный плач ветра снова и снова звучал, как предупреждение. Но в тот день они были глухи к его мольбам и шли по предначертанному пути, ни о чем не догадываясь.

4

— Где они сейчас? В зеленой гостиной? О, Фрэнсис, как ты могла так поступить? Как ты могла?

Филлида Мадригал лежала на кушетке среди кружевных подушек и обливалась слезами.

— Мои нервы натянуты как струна. Это невыносимо, совершенно невыносимо, — шептала она. — Малейший диссонанс отдается в моем теле нестерпимой болью. Неужели было недостаточно для меня той унизительной, совершенно невозможной сцены с Габриель? А теперь врываешься ты и устраиваешь новую, с Робертом и Дэвидом!

Фрэнсис стояла на ковре в белой спальне. Она раздумывала о том, что все это так похоже на Филлиду, она всегда так себя вела после семейных сцен, которые, в сущности, не имели для нее никакого значения.

— Я не думала, что бабушка приедет сюда, мы с ней расстались еще днем, — сказала она, поворачивая новое кольцо вокруг пальца. — Мне никак не могло прийти в голову, что она приедет и примется за Роберта. Она так стара. Мне показалось, что она не поняла ни слова из того, что я рассказывала ей днем.

— О, она все прекрасно поняла, — от злости у Филлиды Мадригал высохли слезы. — Она сильна, как лошадь, и упряма, как мул. Мне бы ее силу. Когда Габриель вошла, опираясь на руку старой Доротеи, она сразу завладела всем домом. Роберт имел неосторожность ей нагрубить. Это было идиотизмом чистейшей воды. Я стояла там, и у меня началось сильное сердцебиение, это значит, что завтра я буду совершенно разбитой. Она его выслушала, дала выплеснуться ярости, позволила сказать самые непростительные вещи, а потом просто села и послала Доротею приготовить для нее спальню Мэйрика. Естественно, Роберт возражал, я, конечно, тоже. Как она может здесь жить? Неужели это разумно? Ее совершенно невозможно переубедить. Она сказала, что тридцать лет спала в этой комнате и теперь намерена там поселиться. Что с ней можно было поделать? Нам нечего было сказать. Я думала, что Роберт упадет в обморок. Он был белый, как стена. Наконец, Доротея увела ее наверх. Габриель не удостоила Роберта даже взглядом, она смотрела просто сквозь него. Но она запомнила все, что он сказал. Она опасна, Фрэнсис. Неуживчивая, эгоистичная, гордая старуха. И она здесь, в доме. Это ты виновата. Ты могла убить ее этим всем. Что угодно могло из всего этого выйти. Тебе не кажется, что ты должна сходить вниз?