Левиафан (СИ) - Кристина Ли

осталось от парадного моей подруги. Ладони обожгло от того, что я оцарапала их о каменную крошку, потому я обиженно закусила губу, но нахмурилась и стерпела. Подняла голову и посмотрела вверх, не понимая, как так вышло, что балкон Рады исчез, а на его месте осталась огромная дыра. В ней был виден узор на стенах комнаты подруги и плакат, который мы рисовали вместе в школе.

Не могла понять, и опять повернулась к тем страшным машинам, которые продолжали ехать в нашу сторону. Рычать, поднимать пыль и обломки дороги за собой, а впереди бежали плохие люди. У них в руках были металлические палки, которыми они заставляли всех падать. Я видела, как упал дядя Славко. Он так и не поднялся. Я хотела побежать к нему, но сбоку прозвучал такой крик, который я смогла услышать даже сквозь рёв металлических монстров.

— Невена!! Невена, я здесь!!! — это был голос мамы.

В моей груди тут же начало что-то шкрябать, а в глазах жечь. Я подняла руку и стала вытирать свои глаза, понимая что жутко хочу к папе с мамой. Что мне страшно, что я одна посреди этой ужасной улицы и не вижу откуда кричит мама, потому что всё в пыли. Я в пыли, люди в саже и копоти посреди этого страшного места. Меня некому защитить, мне не за кем спрятаться от машинок Ранко, которые всё ближе. А ведь я всего лишь хотела тех леденцов. За ними мы и зашли в магазин к дяде Славко.

— Ота-а-ац! *(Папа!) Ма-а-айка… *(Мама…)

Я плакала подняв голову вверх, и не понимала, зачем все эти взрослые люди бегут? Куда они бегут? От чего?

И когда уже не в состоянии остановить свои слезы, плакала навзрыд, рядом затормозила машина, из которой показалась женщина. Красивая девочка, намного старше меня. Она что-то кричала и звала меня. Она забрала меня. Забрала навсегда от мамы и папы… от Ранко.

Украла меня у моей семьи…

Она отобрала детство. Она уничтожила мою жизнь. Она продала меня. Она убила во мне всё, что я могла назвать своим именем Невена. Больше та маленькая девочка не существовала. Она исчезла, как только попала в лживые объятия женщины с лицом ангела, в которое я каждую ночь вонзаю свою боль, остриём блестящего ножа.

— Невена… — шепчу, а передо мной только темный потолок.

По нему пробегает луч света, прячась в темноте комнаты и даря долгожданное понимание, что я всего лишь сплю. Что я больше не товар. Что на мне больше нет ни ценников, ни ярлыков. Что имя у меня теперь другое, и что я давно похоронила маленькую девочку Невену, которая уже и не помнит ни лица матери, ни улыбки и объятий отца.

Только брат… Только Ранко постоянно стоит перед моими глазами, словно продолжая упорно напоминать, что я должна их искать. Обязана найти хотя бы их могилы. Хотя бы место, где я смогу смыть их боль своими слезами. И отпустить.

Я приезжала в Сербию не раз, и не два. Как только меня освободили из плена через десять лет прожитых в фактическом рабстве. Как товар, которым не гнушались пользоваться, словно вещью. После этого забвения из боли, обид и жгучего отвращения к самой себе, первым местом, которое я посетила был Белград.

Однако ни моего имени, ни намеков на то, что такой ребёнок, в возрасте всего девяти лет, пропал, не было ни в одном документе. Я хорошо помнила как меня звали, где родилась и кто мои родители. Однако неизменно на любой вопрос, вот уже одиннадцать лет, я получаю один и тот же ответ: "Невена Мароди не является гражданкой Сербии. Такая семья никогда не проживала по этому адресу. Более того, в списках пострадавших вас нет!"

Я поднялась в кровати и провела рукой по холодной пластине включателя. Широкая панель ночника, вмонтированная в стену полоской над кроватью, вспыхнула синим освещением за моей спиной, а я выдохнула и закрыла глаза.

Это была миллионная попытка не воскрешать в памяти сон о маленькой девочке, которую украли и продали.

Медленно осмотрела комнату. Найдя взглядом сигарету и зажигалку, откинула одеяло, опустив босые ступни на пол и чувствуя облегчение. Они горели огнем, как и ладони. Это дико бесило. Никогда не переносила, когда горят руки, ведь они будто опухали, принося под кожу идиотский зуд.

Не знаю результат чего это, однако я всегда помнила свои руки горячими после сна. Особенно после кошмара, возвращающего меня в день обстрела нашего района. Сейчас-то я понимала, что машинки — это танки, а металлические палки в руках страшных людей — автоматы и оружие, которым боевики расстреливали даже мирное население, чтобы сделать картинку войны полной. Чтобы потом показать это по всем телеканалам, как бойню — кровавую баню для устрашения всех, кто захотел бы когда-то свободы.

Я зажала между губ фильтр и посмотрела на металлическую зажигалку в своих руках. Покрутила предметом в ладони, ловя кайф от прохлады, касающейся кожи. Тяжёлая вещица, которую мне подарил Адам. Он-то как раз испоганил мой вчерашний выходной своими неиссякаемыми телефонными звонками.

"А всему причина…" — я сделала тягу и сев на кровати по-турецки, раскрыла папку на своём сотовом, небрежно увеличивая фото паренька рукой, между пальцев которой была зажата сигарета.

Совсем молодой, а выражение на лице словно ему лет сорок. Взгляд цепкий, раскосый, как у тигра, который выискивает добычу. Густые темные волосы, как иголки, ровными прядями падают на виски и лоб, попадая в глаза при движении. А он двигается в моей голове совершенно четко. Потому что лишь взглянув на то, как широко парень делает шаг, я моделирую из застывшего момента на фото свой кадр в голове. Картинку того, как он поправляет кожаную мужскую сумку рыжего цвета, закинутую небрежно на левое плечо. Как проходит через стеклянные двери и как подходит к заезду для такси, чтобы поймать машину.

— Однако, ты холеный малый, — подытожила и увеличила изображение того, как парень выходит из аэропорта в Сиэтле.

На нём тяжелые ботинки с широким голенищем, черные приталенные джинсы, и длинное пальто оливкового цвета. Но самым забавным оказался воротник черного гольфа, натянутый почти под нос.

— Чжи… — выдохнула дым и опять нахмурилась, продолжив, — Тангир. И чью же песочницу ты разворотил так, что попал ко мне в эту папочку? — я продолжала курить, открыв следующий документ, который прояснил причину того, зачем на мою многострадальную голову скинули этого безумного гражданина Корейской Республики.

А в том, что