Испол - Валерий Вотрин

— Здравствуй, Иннокентий Семеныч! — приветствовал его Проторин, протягивая руку.

— Здорово, Миша! — пробасил Некондратов, крепко ее пожимая. — Надо скоренько, поспеть бы до темноты.

Проторин любил ходить с Некондратовым. Всегда приятно находиться в компании человека, при обращении к которому все переходят на уважительный шепот. Как бы хотелось Проторину, чтобы при заходе в кабак ему наливали чарку и несли к порогу со словами: «Прими, Иннокентий Семеныч, из уважения». Его самого тоже уважали в бытность окружным, но он-то понимал, что уважают не его, а Паскаля. Тому, может, и чарку бы налили, а Проторина только на свадьбы приглашали, и то не на все.

Шагая рядом с Некондратовым, он не особо вслушивался, о чем тот говорит. Ему было просто приятно ощущать себя за каменной стеной, как всегда было, когда он ходил куда-нибудь с испольским окружным. А Некондратову было приятно поговорить со своим ученым приятелем, который стал в городе большим человеком. Поэтому он пустился рассказывать о том, сколько в текущем году было взято с поличным, сколько было взято просто так, для порядку, и сколько поличного конфисковано. Улица внезапно, на самой середине некондратовского рассказа, кончилась, а потом, после оврага, началась снова, и старшина продолжил свою историю. А мимо тянулись разные сараи, амбары, лабазы, навесы и прочие постройки хозяйственного назначения, тянулись вместе с рассказом старшины о том, сколько взято за пьянку, что выходило у него с особенным смаком. В какой-то момент асфальт кончился, и они зачавкали по грязи, оба того не заметив: Проторин — весь отдавшись ощущению каменной стены, Некондратов — увлекшись своим рассказом. Когда он его окончил, улица кончилась тоже.

И почти сразу же началось кладбище. Сначала им попалась парочка старых крестов со стертыми надписями, потом, уже среди деревьев, кресты стали попадаться чаще, это было целое поле крестов. По кладбищу бродили смирные коровы, щипали травку на могилах. На надгробьях чаще всего стояло: «Любим. Помним. Скорбим», — реже: «Скорбим. Помним. Любим», и совсем изредка попадалось: «Помним. Скорбим» — без «Любим».

Могилу Горбатова, свежий холмик земли, украшал единственный венок: крест поставить еще не успели. Некондратов взглянул на Проторина, перехватил лопату поудобнее.

— Начинать? — спросить он.

Проторин колебался. Он совсем забыл, что осмотр должен производиться доктором, а единственного врача в Исполе, Сквозцова, они с собой не взяли. Почему они не взяли с собой Сквозцова? Возможно, потому, что Проторин обиделся на него за акт. Нет, это глупость была — не брать с собой Сквозцова. Как же они теперь эксгумацию будут проводить?

— Как же мы эксгумацию будем проводить без Сквозцова? — повторил Проторин вслух.

Из-за дерева выступил человек. Он выступил так неожиданно, что Некондратов не успел ответить. Человеком этим был новоиспеченный механизатор Щиров, и сейчас он стоял недалеко от них, угрожающе положив руку на эфес своего меча.

— Именем Ордена запрещаю вам касаться этой могилы! — произнес он так звонко, что коровы подняли головы, а с какого-то дерева шумно снялась стая галок.

— Что такое? — тонким голосом переспросил Проторин.

Щиров шагнул вперед и потащил меч из ножен.

— Но-но, ты не очень-то… — рыкнул Некондратов, напрягаясь.

— Орден поставил меня охранять эту могилу, — не мигая сообщил Щиров. Свою желтую кепку он так и не снял. — Светский суд не может посягать на останки воина Ордена.

Проторин и Некондратов переглянулись и одновременно почувствовали облегчение. «Отпишу им, пусть гавкаются с Орденом», — решил Проторин про начальство. «Копать не надо», — подумал Некондратов. Они стали потихоньку отступать. Щиров не двигался.

— Ты не очень-то… — повторял Некондратов.

Только когда они отошли на достаточное расстояние, Щиров вдвинул клинок в ножны. Уходя с кладбища, они оглядывались и видели среди деревьев его ярко-красный плащ.

На обратном пути Некондратов, стараясь развеять впечатление, принялся рассказывать что-то нелицеприятное из прошлой жизни Щирова, но Проторин совсем ушел в свои мысли. «Орден! Орден!», — звучало в его ушах. Механизаторы создали свой орден еще сто лет назад, во времена великих крестовых походов на целину, когда вера в трактор была сильнее веры в Бога. А дознатчики? Почему бы не объявить крестовый поход на преступность, встать на защиту государства, красные плащи, стальные мечи? Он мог бы стать командором, подумал он, вспомнив о Нольде, и ему стало горько.

— Постой, Иннокентий Семеныч, — сказал он, останавливаясь и сам не понимая, зачем это ему надо. — Давай-ка место осмотрим, пока совсем темно не стало.

— Это рядом тут, — сразу же откликнулся Некондратов, как будто ждал этих слов.

Оказалось, правда, далековато: к тому времени, когда они дошли, солнце почти село. В последних закатных лучах простирались перед ними несколько гектаров сухой пыльной пашни, выглядевшей так, словно недавние проливные дожди обошли ее стороной. Не веря своим глазам, Проторин ступил на нее своими заляпанными жидкой грязью сапогами. Комья сухой земли рассыпались у него под подошвой. Кое-где из земли торчали сухие прошлогодние стебли. А в нескольких метрах чавкала грязь и лежали похожие на небольшие озерца лужи.

— Это, значит, молчановское поле, — пояснил за его спиной Некондратов. — В прошлом-то году здесь и рожь росла, и другое всякое. А этой весной прямо беда. Обходят его тучи стороной.

На краю поля Проторин углядел одинокий грузовик-водовоз.

— А это Горбатов, значит, решил поле полить, — объяснил Некондратов. — Кишку вон дотянул, а полить не успел.

— Не успел, говоришь, — медленно повторил Проторин. Что-то в его голове стало проясняться. Он пораженно, новыми глазами, оглядел поле.

— Ага, не успел, — подтвердил Некондратов.

— Оно его прогнать хотело с поля, — вымолвил Проторин, поворачиваясь к нему. — Оно не хотело убивать. Это его поле.

— Ну да, молчановское, — подтвердил Некондратов.

— Никакое не молчановское! — закричал Проторин, наступая на него. — Это облака поле! Это облако его должно поливать, а не Горбатов!

Некондратов какое-то время глядел на его распаленное лицо.

— Ну да, мы-то Паскаля не читали, — обиженно протянул он наконец.

Возвращались уже в полной темноте, но Проторин этого не замечал, ступая куда придется и не думая о том, что сапоги — свои, не казенные. Ему было важно, чтобы Некондратов его понял, поэтому он говорил словами понятными, говорил об облаке, о том, что оно отбилось от стада, потому что не выполнило своей миссии, не пролило дождь, как было задумано… Новая мысль пришла ему в голову, он на полуслове замолчал. Молчал и Некондратов, но два их молчания были разными: Проторин молчал, ослепленный разгадкой, Некондратов молчал понимающе.