Алкоголики - Джим Томпсон

За всю практику доктора Мэрфи лишь один человек умер именно от алкоголизма.

Можно возразить, что алкоголики успевают умереть насильственной смертью до того, как их убьет их основной недуг. Но тогда как объяснить существование таких старых пьяниц, как генерал? Раньше он выпивал кварту виски за полчаса; в крови у него было столько алкоголя, что она загоралась от спички (доктор Мэрфи сам имел случай убедиться). И тем не менее он не умирал, и здоровье у него было даже выше среднего для его возраста. Конечно, мозги у него несколько «разжижились» — по крайней мере, некоторые их участки отказывались функционировать. Но в целом он был весьма далек от слабоумия.

Док не переставал удивляться, понимая, что это уже не имеет смысла. Ведь по всем признакам «Эль Хелсо» находилась при последнем издыхании. Возможно, он ошибается; надо после завтрака еще раз просмотреть финансовые отчеты. Но, черт, ему и так все ясно. Он уже несколько месяцев не вылезал из них, вместо того чтобы заниматься своими прямыми обязанностями.

Ван Твайн? Сделает ли его семья следующий осторожный шаг в сторону решения той проблемы, что стояла перед доктором Мэрфи? Скорее всего, да. Они должны сделать его сегодня через своего семейного доктора.

А если «Эль Хелсо» крышка, если он действительно намерен послать к черту и Ван Твайнов, и все их деньги, если в этом все дело, зачем он тогда так яростно спорил с Джадсоном?

Пропади оно все пропадом, черт возьми! Ладно. Все это не важно. Сейчас у нас здесь генерал, и он, кажется, готов выпить мышьяк.

— Я сейчас же пришлю его вам, — сказал он, — но вы должны мне обещать, что не станете сразу же блевать.

— Отлично, — пробормотал генерал, поднимаясь с кресла с помощью дока. — Ой, кстати, доктор, боюсь, я вам слегка задолжал...

— Откуда вы взяли? — воинственно спросил доктор. — Вы еще будете меня учить, как вести дела?

Вдруг он резко подскочил, едва не сбив генерала с ног. Ему, конечно, доводилось слышать всякие крики, иногда прямо-таки дикие вопли. Но никогда прежде не слышал он ничего похожего на тот ужасающий рев, что доносился из комнаты номер 4.

Глава 4

Лукреция Бейкер, дипломированная медсестра, отлично выспалась. Уже несколько месяцев, с того времени, когда ее внезапно отстранили от ухода за больным с церебральным параличом, не спала она так крепко. Проснулась она задолго до шести, чувствуя себя отдохнувшей и свежей и радостно предвкушая множество таких же ночей в будущем. Поистине сам Бог навел ее на это место. За те несколько недель, что она успела здесь поработать, ни один день не прошел без какого-нибудь приятного события. Это могло быть всего лишь — всего лишь! -веко, вывернутое профессиональным жестом. Или же слишком горячий бульон, насильно влитый меж губ, слишком слабых, чтобы протестовать. Но один раз это была игла шприца, пронзившая плоть до самой кости, и...

А прошлой ночью!

О, прошлой ночью!

Распахнув дверь на балкон, она стояла обнаженной в прохладноватом рассветном полумраке, вдыхая ни с чем не сравнимый запах океана. Посмотрев вниз, она заметила скрюченную букашку с красным пятном, в которой угадывался доктор Мэрфи, и почувствовала чисто детскую радость, которую извечно испытывают люди, когда им удается незаметно подсмотреть за своими ближними. В своем воображении — очень живом и постоянно работающем — она поднялась на балюстраду балкона и окликнула его сладким голосом Цирцеи, нежным, но повелительным, как у Саламбо, командующей варварами. Он двинулся к ней, карабкаясь вверх по камням, и вдруг оказался в комнате, беспомощно распростертый на кровати и связанный по рукам и ногам.

Она наклонилась над ним (опять же в воображении). Несколько раз провела пышной грудью по его лицу.

— Ну, — прошептала она, — ражве я вам не нравлюшь? Что-нибудь не так, доктор?

Она дрожала от наслаждения. Затем картина сменилась. Теперь уже она лежала связанная и беспомощная, а доктор склонялся над ней. А если она была беспомощна... если женщина беззащитна, как она может?.. К горлу подкатила тошнота. Ее воображение, живое и деятельное, не решалось идти дальше.

Опустившись на кровать, она зажгла сигарету. Постаралась рассуждать разумно и все же проскользнуть в ту запретную дверь, которая резко и безжалостно захлопывалась у нее перед носом всякий раз, когда она пыталась ее приоткрыть... С этим доктором проблем не будет. Доктора всегда вели себя хорошо. Ведь не кто иной, как доктор, был так добр к маме, когда все остальные от нее отвернулись. Да полно. Доктора тоже были разные.

Нет, доктора были хорошие.

Она встала под тепловатую воду, а потом вывернула холодный кран до упора, подставив под ледяную воду крутой изгиб бедер и ягодиц. Она уже столько раз стояла под холодным душем, и это всегда помогало; без него ей пришлось бы совсем туго. Однако этим утром такой процедуры было явно недостаточно.

Еще полчаса назад она чувствовала себя отдохнувшей и счастливой, готовой на все. Теперь же радость ушла, оставив ее наедине с никогда не утихавшим, неутолимым голодом, и от спокойствия не осталось и следа.

Это онвиноват! Всегда во всем виноваты они!Это онипогубили маму, мерзкие, злобные, грязные твари. Ониее убили, вечно чего-то требуя и не давая ничего взамен...

Мисс Бейкер облачилась в чистую белую форму, белоснежные чулки и туфли без единого пятнышка. Со странным блеском в глазах приколола к своим темным и блестящим, тщательно расчесанным волосам белую шапочку с голубой окантовкой.

То, что произошло ночью, — только начало. Просто небольшая разминка. Во всем виноват он и...

А зачем ждать до вечера? Смены в клинике не имели четкого разграничения. Их начало и конец часто смещались, особенно по утрам. Персонал еле передвигал ноги, задумчиво и подолгу пил кофе. Правда, после дежурства исчезали сразу, но приходили с опозданием или чисто номинально. Шесть часов утра могло означать и шесть пятнадцать, и шесть тридцать.

Ничего страшного в этом не было. Пациенты, плохо спавшие ночью, к утру изматывались и засыпали. Те же, кто спал хорошо, вполне могли подождать со своими надобностями. Ведь если возникала какая-то реальная проблема, ее быстро, пусть и несколько сонно, разрешали.

У пациента судороги? О господи, опять!Ну, дайте ему паральдегид — две унции. Паральдегид внутрь, АКТГ — внутривенно.

Пациент в коме? Кофеин, бензидрин, кислород.

У пациента остановилось сердце? Никотиновая кислота. Ткни ему палец в зад.

Пациент буйствует? Гиоксин, успокоительные.

А потом?..

Потом ничего. Это все, братец. Мы только посыпаем раковую опухоль тальком. Бейся в судорогах, если уж тебе так суждено. Оставайся в своей коме. Пусть твое сердце трепещет и останавливается. Ты не умрешь, во всяком случае не сейчас; может быть, спустя несколько часов, дней, недель. Большие разноцветные змеи обовьют твое тело, лениво поползут из глаз, ушей, носа и рта. Ты будешь метаться по комнате, крича, царапаясь и нанося удары, и наконец сердце твое остановится, глаза остекленеют, а тело нальется свинцом. И тогда ты умрешь — нет, не совсем так. Будешь медленно умирать. Агония продлится недолго, брат. Подумай! Не больше недели. И все будет кончено... до следующего раза.

Но возвратимся к Лукреции Бейкер, дипломированной медсестре. В клинике по-прежнему было тихо, когда она, крадучись, вышла из своей комнаты. В холлах никого не было. Она прислушалась, затаив дыхание, но до нее доносился лишь приглушенный стук из кухни, где хозяйничала Жозефина. Она бесшумно закрыла дверь.

В этом крыле находились только три комнаты: ее собственная, рентгеновский кабинет с диатермией и комната номер 4. Быстро пройдя через холл, рифленый резиновый пол которого заглушил ее шаги, она чуть помедлила перед тяжелой дубовой дверью с никелированным номером. Потом отодвинула задвижку — с внутренней стороны запоров не было — и навалилась всем телом на дверь.

Войдя, она оставила дверь приоткрытой, подложив под нее небольшой деревянный брусок, который принесла с собой. Это позволит ей услышать шаги и быстро уйти, если кто-нибудь станет подниматься по лестнице. О немможно было не беспокоиться. Он не сможетпозвать на помощь.

В комнате не было окон. Стены и пол были обиты ватой и затянуты холстом. Единственной мебелью был низкий стол, прикрученный болтами к полу.

На столе лежало нечто продолговатое, обернутое влажными белыми простынями и стянутое ремнями, которые лишали его возможности двигаться. Мисс Бейкер осмотрела ремни и на мгновение нахмурилась. Кто-то успел их перетянуть. Ох уж этот Джадсон! Он не... Но им вряд ли придет в голову. С чего бы им ее заподозрить?

Она опустила глаза на забинтованную голову, лежащую на подушках вровень с коконом из простыней. Глаза у Ван Твайна были открыты. Он, не мигая, уставился на нее пустым, неосмысленным взглядом. Потом вдруг моргнул, и что-то забрезжило в пустоте.