Метагалактика 1993 № 1 - Алексей Курганов

— Уснул, что ли? — спросила Татьяна Федоровна.

— Уснул — ответил я, ни на секунду не сомневаясь, что он не спит. Конечно не спит. Я чувствовал, я каждой клеткой своего тела ощущал, что он внимательно следит за мной. Нет, это не больной. Кто — не знаю, но не больной. И потому надо немедленно сообщить Егорову. Легко сказать — «сообщить» Как! Он же своих закрытых глаз с меня не сводит! А что если… В общем, появился у меня один план…

Он словно угадал мои мысли, открыл глаза. В тех глазах было безумие.

— Еще! Еще дистиллированной! — потребовал он, не сводя с меня глаз. Ладно, подумал я, была не была…

— Значит, так! Татьяна Федоровна! У нас там воды мало…

Татьяна Федоровна открыла было рот, но я решительно перебил ее.

— Да, мало! Позвоните в аптеку. — Я сделал над собой усилие. — Да, в аптеку, Егорову! Скажите, чтобы привез немедленно!

Татьяна Федоровна не двигалась с места и смотрела на меня так, словно я вот тут же сошел с ума. Я и сам понимал, что разгадать мой замысел смог бы даже первоклассник: какая может быть аптека в пол-первого ночи! Да, конспирация моя была липовой, я уже приготовился к разоблачению, сжал в кармане скальпель, но — странное дело! — незнакомец на мои слова никак не прореагировал, во всяком случае — внешне, все так же сидел, привалившись спиной к стене и, казалось, опять впал в свой непонятный транс.

— Немедленно! Вы поняли меня, Татьяна Федоровна?

Медсестра открыла было рот, но я так посмотрел на нее… Как? А черт его знает — как! Главное, она тут же рот закрыла, как-то непонятно закаменела всем своим добродушным лицом и только тоненькая голубая жилка над ее правым глазом часто-часто запульсировала. Татьяна Федоровна, добродушная и ворчливая, умудренная прожитой жизнью и все равно недалекая, так вот Татьяна Федоровна, наконец, поняла.

— Хорошо, Андрей Аркадьевич — произнесла она спокойно, до того спокойно, словно находилась у постели тяжелого больного. — Все сделаю. Все, — подчеркнула она, — что вы сказали. Можно идти?

Я лишь слабо махнул рукой. Татьяна Федоровна степенно повернулась к двери и, так же не спеша, вышла в коридор. В последний момент все-таки не удержалась, оглянулась, и я увидел, что у нее мелко-мелко дрожит подбородок… Да, только бы Егоров был дома, только бы был! Если она сейчас дозвонится, то Егоров будет здесь минут через десять-двенадцать, тем более что совхозное начальство, наконец-то, раздобрилось и в прошлом месяце выделило старшему лейтенанту милиции, товарищу Егорову Николаю Ивановичу, женатому вторым браком, имеющему троих детей и застарелую язву желудка, совершенно новый «газик».

И тут меня пробил озноб. Это невозможно объяснить, но я понял, что этот знает все мои мысли! Я разоблачен? Я еще не успел до конца продумать свой план, а уже разоблачен! Как? А черт его… Но я знал, знал, я был уверен, что каждое слово, которое вспыхивало в моем мозге, тут же становилось известно и ему! И почему глаза у него по прежнему закрыты, но на сердце у меня такой камень, как будто он ежесекундно прожигает всего меня испепеляющим взглядом? Телепат? Он плюс ко всем своим загадкам еще и телепат?

Наркоман, психбольной, рецедивист, теперь еще и телепат, — Мне вдруг стало, как говорит моя дочь, все по фигу. Разоблачен? Тем лучше! Значит, подошла пора раскрывать карты и перестать, притворяться! А если терять нечего, то пойдем-ка ва-банк!

— Кто вы? — спросил я напрямую — Откуда? Фамилия? Документы есть?

Он молча поднялся. Я тоже встал, напряг руку со скальпелем. Начинается последний раунд…

Нет, он повернулся ко мне спиной, неуверенно шагнул к двери на улицу.

— Куда же вы? — растерялся я. Ожидал нападения, а он — назад, в мороз, в темноту!

Он схватился за дверную ручку, потянул на себя. Дернул сильнее, потом еще, еще… Бесполезно. Я вспомнил, что Татьяна Федоровна то ли предусмотрительно, то ли случайно унесла с собой ключ. Незнакомец навалился на дверь плечом, зарычал от натуги. Какое там! «Дверные механизмы были слабостью Альхена». Нет, что за молодец у нас «завша»! Я бы дурак, уже давным-давно сменил эти крепостные ворота на какую-нибудь фанерно-пластиковую легкомысленность, слетающую с петель от одного прикосновения.

Каюсь, мелькнула у меня спасительная мысль пойти, взять у Татьяны Федоровны ключи и выпустить его на улицу. Так сказать, на свободу. Но… Но куда он пойдет на этой свободе? Кого встретит? И что наделает? Так разве можно его отпускать?

И я решительно шагнул наперерез.

— Успокойтесь! — и, не увидев удара, отлетел в угол, сбив по пути новейший стерилизатор. Стерилизатор рухнул набок, что-то внутри него лопнуло, зазвенело, и вот этот звон вызвал во мне настоящую бурю бешенства. Дело еще и в том, что мне самому пришлось ездить за этим стерилизатором, тратить нервы, которые, как известно, не восстанавливаются, и вот теперь эта…, извиняюсь, этот гражданин, вернее, с помощью этого гражданина. В общем, негодяй! Какое он имеет право распускать руки!

— Ну, гад!

Услышала бы Анна Ивановна как я величаю больного — ее бы наверняка удар, или, как говорит завхоз наш, Кузьмич, «кондратий» хватил. Только какой же это больной! Это бандит, а не больной!

Я вскочил на ноги. Короткий бросок. Нырок под его правую руку. Удар! Ну, приятель, теперь твой черед таранить лбом стены!

…И опять я отлетел в тот же угол, задел поверженный стерлизатор, отозвавшийся на удар жалостливым позвякиванием. Как же так? Первый разряд по боксу — не шутка! И хотя я давно уже не заходил в спортклуб и заметно подрастерял форму, но ведь четыре года интенсивных тренировок чего-нибудь должны значить! Или, действительно, у меня теперь одна надежда — на холодное оружие? Но нападать с ножом на безоружного человека — извините, пардон, не так воспитан. Хотя, возможно, это дурацкое воспитание и будет стоить мне жизни… Я поджал ноги, и тут в поле зрения вдруг попал тот цветок. Вернее, какая-то обгоревшая былинка. Цветок, былинка… А, плевать! И я опять бросился вперед…

На этот раз от удара я все-таки ушел, перехватил его руку, заломил назад резким рывком. Я опять переборщил, рывок был настолько резким, что у него должно было порваться сухожилие или даже сломаться предплечье. Я понял это слишком поздно: почувствовал под рукой хруст костей (очень неприятное, доложу вам, ощущение) и правое предплечье незнакомца безвольно повисло в рукаве. Нет, интересный я все-таки доктор: мне лечить положено — а я руки ломаю!

— А теперь сядьте — устало сказал я. Незнакомец молча (Господи, хоть бы охнул, хоть бы скривился! Неужели ему не больно? Да не может такого быть! Нормальный он, ненормальный — любой человек должен реагировать на боль! А этот — нет! Крутом одни чудеса, совершенно молча занял свое прежнее место — на кушетке, отвалился к стене. Надо ему шину наложить.