Морская дорога - Урсула Ле Гуин

     Хотя лучше бы он именно с этого начал! Но этот молодой человек не внушал Розмари никаких опасений, хотя и казался ей каким-то скользким, увертливым. Она поселила его в номере 9, где телевизор принимал только две программы - в самый раз для него. Она была абсолютно уверена и никак не могла себя в этом разубедить, что все лучшие номера следует сохранять для ПРИЯТНЫХ семей, которые непременно подъедут попозже. Молодой человек расплатился наличными и ни на что ни разу не пожаловался. Насколько могла заметить Розмари, он все время сидел в своем домике перед экраном жалкого телевизора, который принимал только две программы. Уже ближе к вечеру супруги лет пятидесяти из Монтаны потребовали домик с кухней.

     Розмари поселила их в номере 1, по-прежнему приберегая номер 3 для "приятной семьи" (а когда такая семья наконец появилась, Боб насмерть их напугал своим видом, и они уехали!). Пара из Монтаны расплатилась кредитной карточкой "Виза", и Розмари была уверена, что уж они-то оставят все в чистоте. Потом, уже после восьми вечера, заявился какой-то мужчина с канадскими номерами на автомобиле; он, тяжело ступая и скрипя гравием, подошел к офису и, громыхнув дверью и страшно разя пивом, сказал запыхавшейся Розмари:

     - Мне бы только до постели добраться, милочка!

     Умираю - так спать хочу!

     Боб, невзирая на протесты жены, поместил этого типа в номер 3, чего сама она никогда бы не сделала: зачем брать с человека лишних двадцать долларов за кухню, которой он, конечно же, пользоваться не будет. Но постоялец абсолютно не возражал, и свет у него в домике погас через пять минут после того, как он туда вошел. Уехал он еще до восхода солнца. Она слышала, как проскрипели его колеса на подъездной дорожке, а уж потом вороны принялись за свою утреннюю перекличку и запели птицы в зарослях ольхи.

     Она тогда встала рано и позавтракала в одиночестве.

     Она убралась в номере 3, приготовила завтрак Бобу и увидела, как уезжают те постояльцы из Монтаны, после чего сходила и прибрала их домик, который супруги оставили, как она и ожидала, в полном порядке. Выйдя оттуда с ведром и пластиковым пакетом для мусора, она увидела, что молодой человек из номера 9 бредет наискосок через гравийную дорожку прямо к ней, но на нее не глядит.

     - Я подумал, что, пожалуй, останусь здесь еще на денек, - сказал, вернее пробормотал он каким-то странно насмешливым тоном. Возможно, от чрезмерной застенчивости; молодые люди часто ведут себя странновато, чтобы скрыть свою застенчивость. Но Розмари все равно стало как-то не по себе; особенно из-за того, что он смотрел как бы мимо нее.

     Она кивнула и сказала:

     - Так вы просто скажите об этом мистеру Такету, он сейчас в офисе, и заплатите еще за сутки. Вам полотенца свежие не нужны или, может, еще что-нибудь?

     Но он не ответил; молча повернулся и пошел к офису. Розмари даже чуточку рассердилась. Совсем не обязательно всем вокруг улыбаться, но хоть вежливым-то быть нужно! Нельзя же просто поворачиваться спиной и не отвечать на заданный вопрос? Ну, допустим, он молодой и стеснительный, но это еще не значит, что надо быть грубияном. Некоторые мужчины к каждой женщине, которой за тридцать, даже к собственной матери, относятся как к грязи под ногами! Ну да она, слава богу, не его мать! В его возрасте пора бы заметить, что вокруг и другие люди существуют. Возможно, он очень несчастный человек; даже наверняка, иначе с чего бы это он в свои двадцать с небольшим торчал здесь в полном одиночестве и даже на пляж не спускался?

     Насколько Розмари успела заметить, он только быстро сходил в город пообедать и тут же вернулся обратно; еще и девяти часов не было. Но ведь он так всю жизнь и просидит перед телевизором и никаких друзей никогда не приобретет, если постоянно будет к людям спиной поворачиваться. И ведь ни "да", ни "нет", ни даже "спасибо" ей не сказал! Просто повернулся и ушел!

     Она стояла в кладовой у окна, глядя на песчаную дорогу, на верхушки дюн, но мечтать о своем "энергетическом" друге не могла. Сейчас она могла думать только о том, что нужно сделать, чтобы "приятные семьи" не уезжали прочь, лишь заглянув в ее домики. И виноват в этом был не только Боб. Столько самых разных вещей необходимо было сделать - и в каждом из домиков по отдельности, и во всех вместе, - а она никак не могла наскрести денег, чтобы начать приводить мотель в порядок, и брать в долг было уже невозможно... Флотская пенсия Боба уходила у них только "на прожитье", и нужно было еще три года ждать, прежде чем Розмари начнет что-то получать по пенсионной страховке. Да, она купила этот бежевый с зелеными полосами материал, и у нее была швейная машинка, и крючки были, и сшить новые занавески она вполне могла. Это она могла бы сделать в первую очередь. Должна была сделать!

     И материя, кстати, стоила довольно дорого. Но у Розмари просто руки опускались, когда она представляла себе, как вшивает эти бесконечные крючки, а потом вешает новые занавески на старомодные обшарпанные карнизы. Она прошла к домику номер 10 и отперла дверь.

     В забитой мебелью комнатушке стоял полумрак. Воздух был затхлый.

     "Я сперва на минутку прилягу". Эта мысль была настолько четкой, что Розмари даже показалось, что она сказала эти слова вслух и прислушивается к тому, как они звучат. Она сняла с той кровати, что была подальше от двери, новое покрывало, аккуратно свернула его и положила на вторую кровать, скинула с ног туфли и легла. Она лежала тихо, и ей привиделась песчаная дорога, на которой кто-то был, но только он стоял к ней спиной... И тут она услышала нечто ужасное и не сразу поняла, ЧТО это. Кто-то плакал! Ну да, это плакал тот молодой человек из соседнего, девятого номера. Изголовье его кровати и изголовье той кровати, на которой сейчас лежала Розмари, разделяла всего лишь тонкая стенка. Она отчетливо слышала (а может, чувствовала?), как сотрясается от рыданий его кровать; это были даже не рыдания, а отчаянные, хриплые, короткие вскрики - так кричат от боли, от горя или от страха.

     "Боже мой, это невыносимо! Нет, я не могу слушать эти рыдания! Но что же мне делать? Как быть?" Розмари нерешительно встала, сунула ноги в туфли, дрожащими руками застелила кровать и поспешила прочь из номера 10. Оказавшись на залитой бледным солнечным светом гравиевой стоянке перед номерами 9 и 10, она поняла, что снаружи никаких рыданий не слышно. Не слышно вообще никаких звуков, кроме глухого неумолчного рокота моря да воя ветра; иногда еще с нижнего шоссе доносились резкие автомобильные гудки.

     Розмари хотелось постучать в дверь номера 9, но она не решилась. Не решилась она использовать и запасной ключ. Она не имела на это никакого права. И, кроме того, ей было страшно. Она просто изо всех сил старалась послать свою мысленную энергию сквозь закрытую дверь, внушить ему: "Ничего, все будет хорошо, все наладится. Ты еще так молод! Не плачь!" Но все ее усилия, видно, были напрасны. Она не могла помочь плачущему юноше, как не могла помочь и тому своему другу.

Рука, чашка, раковина

     Последний на Морской дороге дом прятался за дюнами в поле. Северные его окна смотрели на Бретон-Хэд, южные - на Рек-Рок, восточные - на болота; а из западных окон второго этажа за дюнами и огромными океанскими волнами, неустанно набегавшими на берег, можно было, казалось, увидеть далекий Китай. Этот дом гораздо чаще бывал пуст, чем полон, но он никогда не молчал.

     Семья, приезжая туда на уик-энд, сразу как-то рассредоточивалась. Все разбегались в разные стороны, хотя вроде бы собрались здесь, чтобы побыть вместе.

     Они точно бегали друг от друга, причем никого это ничуть не смущало - одна в сад, другая на кухню, третий к книжным полкам; двое - к северному концу пляжа, одна - на юг, к скалам...

     Буйно разросшиеся, несмотря на засоленную песчаную почву и бесконечные штормы, розовые кусты за домом вкарабкались на забор, оплетя его почти целиком, и до поздней осени продолжали выбрасывать все новые и новые побеги и бутоны, изрядно потрепанные ветром и все-таки великолепные. Розы порой чувствуют себя лучше всего именно тогда, когда за ними никак не ухаживают, и будут вам чрезвычайно благодарны, если вы всего лишь избавите их от сорняков-душителей - травы-сабли и вездесущего плюща. Бронзовая "роза Мира", например, растет безо всякого ухода не хуже, чем обыкновенные дикие розы. Вот только этот чертов плющ! Отвратительное растение! Да еще и ягоды у него ядовитые. Выползает отовсюду, дрянь такая, из каких-то тайных убежищ и прячет в своих зарослях всякие ужасы: пауков, сороконожек, тысяченожек, миллиононожек.., а также змей, крыс, битое стекло, ржавые ножи, собачье дерьмо, выпавшие кукольные глаза...

     "Первым делом я должна очистить от этого плюща весь участок с розами до самой ограды, - думала Рита, вытягивая из земли длиннющий стебель с корнями, который привел ее к целому клубку покрытых густой листвой побегов, отходивших от материнского ствола толщиной с водопроводный шланг. - Я должна выпалывать его как можно чаще и непременно постараться, чтобы плющ не обвил сосны. Вы только посмотрите, он ведь всего лишь за год уже удушил одно дерево!" Рита потянула за стебель, толстый, как кабель, и такой же тяжелый, но даже приподнять его как следует не смогла. Она поднялась на крыльцо и, сунув голову в дверь, крикнула: