История живописи - Александр Бенуа

Впрочем, что касается пейзажа, то едва ли именно в этой области были созданы древними такие произведения, которые могли бы стать рядом с картинами Питера Брюгеля, Клода Лоррена, Пуссена, Рембрандта, обоих Рюисдалей, Вермэра, Коро и Моне. Замечательно то, что "натуральных" пейзажей не встретить в описаниях древних "критиков"[10] и историков и что до нас не дошло сведений о каких-либо знаменитых специалистах по пейзажной живописи, если не считать краткие упоминания о двух александрийских мастерах, Деметрии и Серапионе, переселившихся в середине II века до н.э. в Рим, а так же похвальную характеристику, сделанную Плинием одному итальянскому художнику Лудиуса (или Студиуса - правописание его имени не выяснено), жившему при Августе и будто бы бывшему изобретателем целого ряда новых декоративно-пейзажных мотивов. Но и эти мастера едва ли подошли бы к тому понятию, которое мы составили для себя о пейзажисте на основании чудесного творчества целого ряда художников "нашей эры". Творчество их сводилось, без сомнения, исключительно к декору помещений частных домов и общественных учреждений и не носило того интимно-поэтического характера, который мы привыкли считать за главное достоинство и прелесть пейзажной живописи. Некоторые из этих картин могли быть занятными (как это и говорит Плиний о Лудиусе), благодаря сценкам, разыгранным в их композициях; но не найти у древних писателей характеристики пейзажа как произведения, вызывающего известное настроение.

Римские фрески

Тем не менее как раз один из самых ценных памятников античного искусства, а именно фрески, найденные в развалинах дома на Эсквилинском холме в Риме, - ландшафты, среди которых представлены похождения Одиссея. Эти фрески, исполненные в мягких и довольно правдивых красках, в бойкой "импрессионистской" манере, со значительно развитым чувством пространства (но, по-видимому, без теоретических знаний перспективы), означают, во всяком случае, такое понимание природы и такой интерес к ней, каковые не были известны древним культурам Египта и Ассирии. Однако и в них не найти понимания природы в современном смысле или в том, что уже проглядывает в готической миниатюре или в живописи старых нидерландцев и венецианцев. Художник, писавший (в I в. до н.э.?) эти фрески, отнесся к своему предмету довольно "свысока", в качестве виртуоза и импровизатора. Нет любовного отношения к жизни природы. Общий эффект передан с некоторой иллюзорностью (фрески тянутся фризом под потолком и разделены одна от другой расписанными красными пилястрами, а следовательно, весь цикл должен играть роль некоторого trompe lоеilя), но в отдельных формах не проглядывает глубокого с ними знакомства. Скалы и горы выглядят вспухшими зеленоватыми массами или картонными кулисами; тростник и трава расположены "зря", взъерошенными пучками; береговые ниши нарисованы очень приблизительно; краски, в которых доминируют серо-зеленые, серо-голубые и оливковые тона, однообразны так, что лишь только изображением "Царства мертвых" может быть объяснено желание художника передать унылый характер местности.

Чрезвычайное значение для интересующего нас вопроса представляет роспись виллы, открытой в 1863 г. в месте "ad Gallinas Albas" под Римом.

Экзекий. Ахилл и Аякс, играющие в кости. Фрагмент росписи амфоры.

Эта роспись, покрывающая сплошь стены комнаты, представляет из себя несомненную попытку создать в закрытом помещении иллюзию сада. Мы видим низкие барьеры с разнообразными прорезными орнаментами (вроде трельяжей XVIII в.), клетки с птицами и на фоне неба - деревья и кусты с цветами, часто довольно ясно характеризованные, как-то: лавр, шиповник, персиковое дерево и т. д. На ветках и на трельяжах сидят певчие птицы. Возможно, что во фресках виллы ad Gallinas Albas мы имеем образец творчества Лудиуса или его школы. Эти фрески указывают, во всяком случае, на то, что живопись в I в. до н. э. задавалась только иллюзионными задачами и что культ природы уже тогда достиг той степени, когда горожанин начинает чувствовать потребность видеть в своих стенах убедительное напоминание о природе. Новейшие исследования доказали, что эта отрасль живописи происходит с востока, из азиатских центров эллинской (или, вернее, эллинистической) культуры, а также из Александрии, где садоводство повсюду было в чрезвычайном ходу и где во II в. до н. э. славился подобными картинами упомянутый Деметрий, работавший при дворе царя Птоломея Филомета и переселившийся затем в Рим[11].

В этот поздний период античной живописи, который нам единственно (да и то приблизительно) известен по сохранившимся памятникам, господствовали (на протяжении всех римских владений) художественные вкусы, выработанные эллинистическим искусством, одним из центров которого была Александрия. Признаками этих вкусов можно считать реализм, доходивший до преследования иллюзии, игривую грацию и остроумную изобретательность, нередко впадавшую в вычурность. Античное искусство переживало в то время своего рода эпоху "барокко" - оно уже было "разменяно", ослаблено учениями любителей и теоретиков, обезличено эклектизмом. Но именно в это же время (как и в XVII в., в дни настоящего барокко) высоко развилась виртуозность в изображении видимого мира и чрезвычайно богатая декоративность.

Эти особенности поздней классической живописи нашли себе прельстительное отражение в росписи помпейских стен и в немногих остатках древней живописи в самом Риме. Однако о том, какое отражение это нашло по отношению к лучшему в искусстве своей эпохи, мы можем лишь догадываться, ибо ни одного выдающегося в свое время памятника до нас не дошло, а по одним "копиям" и ремесленным вариантам, разумеется, нельзя судить об оригиналах.

Искание иллюзии доходило у поздних греков (греческой нужно считать и всю живопись Рима) до изощренности, граничившей иногда с безвкусием. Так, нам известно существование мозаичного пола в Пергамосе, исполненного мастером мозаики Созосом и представлявшего "невыметенный пол", на котором остались разбросанными всевозможные объедки[12]. Там же находилось превозносимое Плинием изображение голубей, сидящих вокруг чаши[13]. Особенно поражала верной передачей натуры тень (отражение?) на воде от головы пьющего голубя. Несколько подобных примеров преследования иллюзии можно найти в сочинениях древних писателей, трактующих о живописи[14], а среди фресок и мозаик, найденных в Помпее и Риме, едва ли не половина принадлежит к этому художественному порядку.

Голуби на чаше. Мозаика виллы Адриана в Тиволи.

Помпеи

Что, как не искание иллюзии, выразилось так же в тех бесчисленных помпейских фресках, который покрывают своими архитектоническими фантазиями целые комнаты и залы? Из Витрувия мы узнаем, что фантастический характер этой расписанной архитектуры был явлением, вошедшим в моду лишь в его время (при Августе). Теоретик-архитектор относился к нему бесчувственно, опять-таки именно с точки зрения поклонника реализма.

Что, как не искание иллюзии, выразилось так же в тех бесчисленных помпейских фресках, который покрывают своими архитектоническими фантазиями целые комнаты и залы? Из Витрувия мы узнаем, что фантастический характер этой расписанной архитектуры был явлением, вошедшим в моду лишь в его время (при Августе). Теоретик-архитектор относился к нему бесчувственно, опять-таки именно с точки зрения поклонника реализма.

"Тем, - пишет он, - что прежде художники брали из действительности (ex veris rebus), тем ныне пренебрегают благодаря дурному вкусу (iniquis moribus). Ибо теперь изображают на стенах вместо действительных, существующих предметов, уродства (monstra): на место настоящих колонн - тростниковые стебли, вместо карнизов - вычурные узоры или спирали сплетающихся растений" (не вполне разобранное место текста).

Фруктовый сад. Роспись в доме фруктовых деревьев в Помпеях.

"Одиссеевы пейзажи", "Сад" виллы ad Gallinas Albas, о которых мы говорили выше и которые расписаны несколько раньше, чем порицаемые Витрувием архитектурные фантазии ("II и III помпейских стилей"), согласно современной терминологии подтверждают его слова[15]. Пилястры, разделяющие "Одиссеевы пейзажи", сами пейзажи и изображение сада носят довольно определенный характер правдивости. Но его уже нет ни во фресках (и скульптурных пейзажах) римского дома, открытого на вилле Фарнезине[16], ни в стенописи так называемого дома Ливии на Палатине, ни, как ни странно, и в поздней помпейской росписи.

Следы иллюзорности имеются и в этом фантастическом декоре, несмотря на полное игнорирование архитектонических законов. И даже особую прелесть придает этим измышлениям именно та игра, которую они как бы ведут со зрителем. Этим расписанным постройкам и веришь, и не веришь. Иное передано с таким реализмом, с таким совершенным знанием светотени (часто тень расположена в зависимости от источника света (окно, отверстие в потолке, дверь), который освещает комнату), что лишь ощупью убеждаешься в оптическом обмане. Но стоит только проследить взаимоотношение разных частей этой расписанной архитектуры, чтобы понять ее полную неосуществимость в действительности[17].