Слово - Михаил Харитонов

Последний раз беда пришла из самой Церкви. Надо признать, что двадцать второй Патриарх, некогда известный как Аргестий Худой, был почти святым. Говорят, он в младенчестве отказывался от грудного молока, чтобы не терзать груди матери, и добровольно пил отвар из чёрных водорослей. Это, конечно, еретическая байка, но я читал церковные документы, из которых явствовало, что Аргестий и в самом деле отличался крайним, выходящим за всякие разумные пределы, благочестием. Столь же заслуженной (к сожалению) была и его слава чудотворца: он исцелял наложением рук не только припадочных и бесноватых, но и язвы от морской воды, и даже открытые раны.

Слово явилось ему в видении, коего он удостоился после сорокадневной непрерывной молитвы, сопровождавшейся полным отрешением еды и пития, кроме промокания губ влажным платом. Судя по сохранившимся записям, Патриарх долго сомневался в истинности откровения, и согласился подняться в Святая Святых только после уговоров верующих, которые стекались на Остров со всех концов мира. Как бы то ни было, он вошёл в Башню, поднялся к Святыне и произнёс то, что он считал Словом.

В этот день смерть прошла по третьей части обитаемого мира. И только через десять лет новый служитель Церкви переступил порог Святая Святых чтобы выбросить оттуда ссохшиеся останки того, кто ныне известен как Аргестий Проклятый.

Я снова взглянул в окно. Ветром нагнало туч, и синяя тряпка с непонятным рисунком уныло поникла под мелким дождичком. Я никак не мог разобрать рисунок, и меня это почему-то злило.

- Мне хотелось бы знать, - голос Тангрейма отвлёк меня от размышлений, - из чего сделана та вещь, именуемая... как его... "компьютером"?

- Она железная, - рассеянно ответил я, - так написано в книгах... Во всяком случае, она металлическая...

И вот тогда я почувствовал настоящий страх.

Потому что я, наконец, понял, зачем этот умный и спокойный человек высадился на Острове.

Тангрейм, внимательно на меня смотревший, кивнул головой.

- Да, я принял решение по поводу Башни. Пользы от неё для меня никакой, а вред очевиден.

- И что же ты намерен делать? - наконец, спросил я, уже зная, что он ответит. Я лихорадочно соображал, есть ли какой-нибудь выход.

- Ты уже понял, - ответил он, - да, я собираюсь взорвать Святая Святых. Порох - замечательная вещь. Ты хочешь знать, почему? Отвечу: я не намерен и дальше терпеть ситуацию, когда какой-нибудь очередной святой, безумец, человеконенавистник, или просто дурак, войдёт в это... помещение (на этом слове он слегка запнулся), откроет рот - и мы все умрём. Башня опасна. Кажется, это самая опасная вещь в нашем мире - по крайней мере, на сегодняшний день...

- Видимо, - мой голос дрожал, но я постарался замаскировать это сарказмом, - ты считаешь самой опасной вещью в мире самого себя, и опасаешься конкуренции...

Тангрэйм вежливо осклабился, давая понять, что оценил выпад.

- Ты волен думать и так, Святой отец... Но если тебя всё же интересует то, что есть на самом деле, то ты ошибаешься. Я не преувеличиваю собственной значимости. Пока что я - всего лишь удачливый завоеватель, один их многих. Возможно, я скоро стану чем-то большим... но даже в этом случае я останусь всего лишь человеком. Я знаю свои пределы, Святой отец. Есть вещи, которые я никогда не смогу контролировать. Именно поэтому подобные вещи я буду уничтожать - по мере возможности, конечно. Одна из таких вещей - Святая Святых.

Я постарался собраться с мыслями.

- Тебе не дадут этого сделать твои же солдаты, завоеватель мира. Если ты приблизишься к Башне...

Тангрейм ухмыльнулся.

- У меня есть десять человек, которые пойдут за мной куда угодно. Больше и не требуется. Десять мешков пороха, смешанной с клеем оранжевой водоросли. Обычный порох сгорает в мешке, но эта смесь взрывается... И, конечно, я не пойду к Башне обычной дорогой. Некоторые твои люди оказались сговорчивее, чем ты предполагал. Я знаю о потайном ходе, который начинается здесь и выводит прямо в Башню.

Я сжал зубы.

- Наверное, тебе интересно знать, кто же оказал мне эту... услугу? издевался Тангрейм. - Не беспокойся: его уже нет в живых. Непосредственно перед нашей встречей я отдал его своему повару - когда он рассказал всё, что знал. Впрочем, он не рассказывал - он писал. Неудобно говорить, не имея языка. Кажется, он когда-то претендовал на твоё место, Святой отец? Но ты успел раньше, и выхлопотал своему сопернику более почётную должность служителя Святилища. А знаешь, что его особенно задело?

Я знал что.

- Не надо было самому вырезать у него язык, да ещё и есть его у него на глазах... Но вернёмся к подземному ходу. Не бойся, я не собираюсь тебя пытать, чтобы вызнать секрет механизма. Там надо что-то повернуть, или дёрнуть - но свой секрет ты можешь оставить при себе. Мне достаточно того, что проход закрыт плитой в стене, и знаю, в какой именно. Расколоть такую плиту требует времени... то есть требовало бы, не будь у нас пороха.

Я почувствовал, что мне нужно что-то сказать.

- Всё-таки когда-нибудь Слово будет найдено. И мы вернёмся домой.

Тангрэйм презрительно прищурился.

- Домой? Этот мир и есть наш дом, и другого у нас не будет. Даже если учение Церкви истинно, оно бесполезно. Никто больше никогда не осмелится подняться на Башню - хотя бы из жалости к роду человеческому. Разве что очередной сумасшедший... Сколько ещё людей умрёт из-за его безумия? И что скажет на это Церковь, учащая, что Путь домой - это милость и сострадание?

- Церковь, - медленно произнёс я, - учит милости и состраданию. Но ещё важнее милости и сострадания - Путь домой. Без него ничто не имеет смысла, в том числе и все человеческие добродетели. Они только средство, средство для достижения цели. Но ты хочешь отнять у нас цель.

- Кстати, о целях: не беспокойся насчёт своего положения, Святой отец, - Тангрейм начал говорить чуть быстрее, - я вовсе не враг Церкви. Напротив, я считаю вашу организацию в высшей степени полезной. В этом безумном мире вы долгие века поддерживаете хоть какой-то порядок, уча людей сдерживать свои дурные страсти... Тот порядок, который несу я, будет, возможно, прочнее, но я никогда не отказывался от сильных союзников. Я привёз на Святой Остров ценные дары, и намерен их тебе вручить разумеется, публично, со всеми подобающими церемониями. Что касается дальнейшего... Пока у меня нет государства, которое сравнилось бы по размерам с твоей невидимой империей. Но оно у меня будет. В таком случае меч и скипетр станут чрезвычайно полезны друг другу. Что ты на это скажешь?

Я откинулся в кресле и ещё раз глотнул воды из чаши.

- Прости, Тангрейм, но меня не интересует политика. Вернее, - я поправился, - интересует. Но не такой ценой. Я люблю власть, даже такую шаткую, как моя... и хотел бы иметь её больше, чем сейчас. Но учение Церкви истинно, а истина важнее власти.