Послание Климента, митрополита русского, написанное к смоленскому пресвитеру Фоме, истолкованное монахом Афанасием - Климент Смолятич

Что философью писах, не свѣмь! Христос реклъ святымь учеником и апостоломь: «Вамь есть дано вѣдати тайны царствиа, а прочим въ притчах».[42] То ли, любимиче, философьа, еюже славы ищу от человекъ?

Списающим евангелистом чюдеса Христова, хощу разумѣвати прѣводнѣ и духовнѣ. «Что мнѣ дщерию Аира князя?»[43] — прашаю прѣводнѣ, и речеть ми: «То и то есть». Что ми дщерию ханаоныня,[44] нъ хошу увѣдати духовнѣ. Что ми кровоточивою,[45] но ищу силы слову! Что ми пятью хлѣбъ и двѣма рыбама,[46] прашаю евангелиста! Что ми о усшей смокви,[47] прашаю силы слову! Что ми старицею оною, въвергъшею двѣ мѣдници въ святилище![48] Но молюся, да темнаа ми душа будет вдовица и въвержет двѣ мѣдницы во святилище: плоть — цѣломудриемъ, душю же — смирением. Что ми о ловитвѣ рыб,[49] но прашаю евангелиста! Что ми воднотрудоватым ицѣлѣвшим,[50] хотящю вѣдѣти и прѣводнѣ! Си же вся божественаа Господа нашего Исуса Христа знамениа же и чюдотворениа, иже въ святѣмь Евангелии поминает, волею помянухь, иже святии и блажении отци наши подобнаа ко Господьскым словесем приложиша сказати и истолковати то и то зѣло полезно и добро и похвално.

То не толма чюдна и славна, елма же та сама истинна, иже Господь нашь дѣлом, чюдо и знамение сотворивъ, показа, въскресив Аира князя дщер, мертву сущу оттинудь и издъхшу. Аще ли и ханаоныню помянем, и кровоточивую, и 5 хлѣб, и двѣ рыбѣ, и о усшей смокви или ону старицю, въвергшую двѣ мѣдници въ святилище, и о ловитвѣ рыбъ, иже от Лукы и о воднотрудоватѣм ицѣлѣвшем, си бо вся поистиннѣ тако суть была, якоже и евангелист сказаеть, еже Господь нашь не притчею, но дѣлом божественаа своа знамениа и чюдеса показа.

Что ми самарянынею, яко аще свята есть, или 5-ю мужи ея или 6-мь, или кладязем Иаковлим и сынъми Ияковли и скоты их![51] Но речеть ми Ираклѣйскый епископь, авва,[52] того ли хощеши увѣдати: самаряныни есть душа, а 5-ть мужь ея — 5 чювьствъ, а шесты мужь ея — умъ, кладязь Ияковль — запинатель[53] по Иаковѣ, сынове Иаковли — добрыа дѣтели, скотии же — блазии помыслы.

То ли, брате, славы ища, пишу?! Повелику соблазнился еси! Ицѣляеть Исус раслабленаго, имуща 30 и 8 лѣт, на Овчии купѣли, яже имать пять притворъ.[54] Что ли 30 и 8 лѣт? И речеть ми авва: купѣль — крещение есть, идѣ покупася овца Христос, 5 притворъ: 4 — дѣтели, пятии — видѣнии; 30 лѣт раслабленый — есть всякъ иже въ Троицю не вѣруеть; осмь же лѣт повѣсть ти Соломон, реклъ: «Да же часть седми, таче и осмому».[55] Ища сего потонку, тщеславити ли ся велиши, любимиче?!

Поминаю же пакы реченаго тобою учителя Григориа, егоже и свята рекъ, не стыжюся. Но не судя его хощу рещи, но истиньствуа: Григорей зналъ алфу, якоже и ты, и виту подобно, и всю 20 и 4 словесъ грамоту. А слышиш ты, ю у мене мужи, имже есмь самовидець, иже может единъ рещи алфу, не реку, на сто, или двѣстѣ, или триста, или 4-ста, а виту — також.[56] Расматряй, любимиче, расматряти велит и разумѣти, яко вся состоатся, и съдержатся, и поспѣваются силою Божиею. Ни едина бо помощь развѣ помощи Божиа, ни едина же сила развѣ силы Божиа, «вся бо, рече, елико восхотѣ, и сътвори на небеси, и на земли, и в мори, и въ всѣх безднахь»[57] и прочее.

Расмотряти ны есть лѣпо, возлюблении, и разу[ме]ти. Вижь бо, яко же се огнь о[т] камения исѣкаем и от дрѣва исходяй, иже составляем есть и съгнѣщаемъ человѣчьскыми веществеными руками; егда же силу изгорѣниа приимет огнь, смотри, како ти человечьскыми хытростьми чистѣйшаа вещь, влагаема въ нь, очищается. Рекше, злато и сребро аще наполнено будеть каа любо скверны, рекше мѣса, ти влагаемо будеть къзньнивше огнь, и изжагается огненымь разгорѣнием, и очищается въложное то злато и сребро, и отдавается вложившему е и чисто и без врѣда, а вмѣшенаа та в не черность без врѣда погибнет. Да ели то огнь вещественъ сый, иже Богомъ сотворен на службу умну и смыслену и словесну человеку...[58]

И вижь како ти силу пламене.[59]

Человекъ же, почтен Богомъ, вещью вещь очищает. Да аще мы убо, тварь суще Божиа, от него сотвореною тварию дѣйствуемъ, якоже хощем, то что ны есть, возлюблении, паче наипаче помышляти о Бозѣ, егоже совѣта и премудрости нашь умъ ни худѣ достигнути не можеть, не токмо же нашь умъ, но и ти святии ангели и архангели и вся чиноначалиа. То нѣсть ли ему лѣпо дѣйствовати от него сътворе[но]ю тварию, якоже хощеть, управляти великоимениты свой корабль. Смотрению же его нѣсть ны ся лѣпо супротивити, токмо славити и благодарити. Якоже прияхом законная и благодатьная Святых Писаний от общего владыкы, Господа нашего Исуса Христа, Спаса и правителя наших душь, от святыих и божественых его апостолъ по дару и благодати и силѣ Духа, да держимся убо, возлюбленнии, за ту предлежащую надеждю, не укланяющеся ни на шую, ни на десно, да не в самое то дно падемся пагубы впадемся, но ко церковнымъ истиннымъ и честнымъ святителемъ гря[ду]ще и тако доидемъ вышния свѣтлости въ приходящемъ царствии Господа нашего Исуса Христа, емуже слава купно съ безначалнымъ Отцемъ и пресвятым и благымъ и животворящимъ Духом всегда и нынѣ и присно и въ вѣкы вѣкомъ. Аминъ.[60]

Яко не ехион морьскый ставляеть шествиа кораблю, в немже храпяше тревечерний странен. А ехионъ есть в мори и малъ и худообиден живот, учитель бывает многажды плавающимъ.[61] Егда бо хощет быти буря и утишение, тогда же преже разумѣти муть, будущь от вѣтра, и, возлѣзъ на камыкъ твердъ, велми ся зыблеть, якоже волнам морьскым неудобь отвлѣщи, да егда видят се знамение гребци кораблении, и разумѣють, яко приити имать буря вѣтрянаа. Никый же бо ястролог, ни халдѣй, на восход звѣздный зря, въздушьных муть знаменуа, сего научи ехиона, но иже есть морю и вѣтром господь худый сей живот вѣлицѣй своей мудрости на истинное послѣдование вложи. Ничто же бо преобидно от Господа, все видить безсонное его око, то все смотрить, у всего стоить, даа комуждо спасение. Да елико то ехиона не остави кромѣ своего мѣста Богъ, то кольми паче изообилують щедроты его и человеколюбие до нас, уповающих на имя святое его. Устрааеть и промышляеть прѣмудрено спасение наше и повелѣвает комуждо, якоже хощеть.

Егда же послан бысть Иона пророк въ Ниневгии, град великый, от Бога, да проповѣсть ему тридневное разорение, и выше силы своея пророку гнѣвь воздвигшу на Бога, и от лица Божиа в Тарсъ бѣжати восхотѣ,[62] то же не ехион морьскый стави шествие того корабля, в немже Иона храпяше во днѣ корабля, тревечерний он странникъ, тревечерний — яко толико въ китѣ пребысть, странникь же — бѣжаниа ради. Не бо бяше время, ни днии алкиотистии тогда, но всемогущаа сила Божиа расбиватися кораблю створи. Пророкъ бо гнѣваяся бѣжаше, кораблю же възбрани чюдодѣа Владыка. Множество бо видѣти бяше корабль пловущых сѣмо и онамо без врѣда, един же расбивашеся лютѣ Ионы ради. И дотуда не препочи, донеле же гнѣвливаго того бѣгуна, морю прѣдав спасение, получи. Море же, его приим, препусти в пучины своя, пучины же, и приимше, прѣдаша и въ чрево безсолнечному звѣрю, глубинному лву, рекше, киту. Чрево же китово, пророка приим, любо хотя, любо не хотя, Ниневгитьску граду скоро добра проповѣдника принесе; сладкоядный того во утробу приим, пакы же того на живот испусти, иже провѣда слово Господне и спасению научи, и живот тѣмь покааниа ради от Бога дарова. То кто се сотвори, не единъ ли Христос Богъ дивный въ славах, творяй чюдеса единъ!

Ибо ни время алкионитскаго ражданиа и возраста потворая, седмореченый годъ парфагеньскую утиши пучину, уноши рыданиемъ, удивльшему съ нимъ пловущему.[63] Алкионъ есть морскаа птица, гнѣздо же си творить на морьстѣмь брезѣ, на пѣсцѣ, а яйца ражаеть на пѣсцѣ средѣ зимы и егда многими бурями вѣтри земли прираждаются.[64] Но обаче престануть в той год вѣтри и утишатся волны морьскыа, и егда алкион насѣдит 7 дни, в ты бо точию дни изляжет птичища. Но понеже кормля имь требѣ другую 7 дний и на возрастание птичищем, великыдаровитый бо Богъ и малому сему животу такову тишину даровал есть во время рождениа его и възраста. Но и ходцы морьстии вѣдят се, алкионытыя зовуть дни ты. Се бо есть и намъ на поучение, иже просити что от Бога добрых дѣлъ и полезных и спасение когда улучити и снабдѣти, имже Богъ о бесловесных промышляеть и уставляеть. Нас же дѣля что не имать сътворити прѣславно, яко по образу Божию и по подобию быхом, елма же птица дѣля мала тако велико гордое море дръжиться, посрѣдѣ зимы тихо стати повелѣно.

Егда великый Григорий Богословецъ пловяше во Афины, ун сый, навыкнути хотя тѣх писаний, и ввнезаапу възвѣавшу духу бурну и возмутившуся морю, яко разбиватися корабълю, и всѣмъ живота отчаавшимъся, юноши же рыдающи и вопиющи, яко дивитися всѣмъ сущим в корабли человекомъ,[65] яко и абие суровства Посидонска свободишяся, рекше, морьскаго; и тако во кроткое земли, Димитры, обитати сотвори, рекше, въ кроткое и тихое земли.[66] Димитра бо земля ся нарицает.

Иже въ глубоку старость глубокаа извѣща. На послѣдьнюю бо и глубокою старость написал есть 16 словесъ,[67] яже чюдна и хвалы достойна, яже суть прѣдана церковьному прочитанию за величьство разума и глубину съкровенных ради и дивных словесъ.[68]