Палм-Бич - Пат Бут

Всю эту знойную ночь Бобби терзали сомнения по поводу его дальнейших шагов; различные стороны его характера конфликтовали друг с другом. Отчасти он был убежден, что делать ничего не надо. Сердца болят только из-за того, что видят глаза и повторяют языки. Это знают все. Промолчав, он избавит мать от боли и сохранит у нее веру в отца. С другой стороны, быть может, его долг сообщить обо всем матери. Возможно, если она узнает о внебрачной связи сенатора, то сможет пресечь ее в зародыше, до того, как замаячат такие чудовищные перспективы, как развод или разъезд. Однако в эмоциональном уравнении была еще одна составляющая, та, которая жила в крови мальчика и которую мог учитывать только Стэнсфилд. Впервые в жизни Бобби получил возможность воспользоваться тем, к чему был предрасположен генетически. Властью. Стэнсфилды упивались ею в течение столетия. Они боролись за нее, они молились на нее, ставили ради нее на карту все и никогда не пресыщались ею. Сенат, верховный суд, высокие правительственные учреждения осыпали своими служебными привилегиями поколения амбициозных, коварных Стэнсфилдов. От них ускользало только президентство, и, ворочаясь ночью в своих постелях, все члены семьи, достойные своего имени, беспрестанно мечтали об этой вершине власти.

Нельзя было отрицать того, что в руках Бобби теперь находится рычаг власти. Наконец-то у него появилось какое-то преимущество перед могущественным отцом. Однако и тут возникала дилемма. С одной стороны, он тринадцать лет был вынужден мириться со свирепой тиранией, бездумной жестокостью, проявляемой почти что походя, с презрением и унизительными наказаниями, которым подвергался в тех случаях, когда он, старший сын, не оправдывал безудержного честолюбия беспринципного сенатора. В этом плане месть казалась уместной и даже страстно желаемой. Но в то же время и несмотря на бесспорное преимущество положения, в котором оказался Бобби, он вовсе не испытывал от этого радости. Хорошо, пусть его отец - бесчувственный и въедливый надсмотрщик, но, тем не менее, он остается весьма внушительной фигурой, и Бобби страшно гордился им. Как это ни странно, происшедшее на самом деле ни на йоту не подорвало уважения к отцу. Как раз напротив. В конце концов, заниматься любовью с роскошной двадцатилетней девицей через две недели после своего шестидесятилетия - это тебе не козел начихал.

Теперь о Мэри Эллен. О Мэри Эллен, которая могла зажечь Бобби, как свет включить, грациозно, словно манекенщица, двигаясь по комнате. Забавная, добрая Мэри Эллен, которая заставляла Бобби смеяться и смеялась над жизнью сама. Неожиданно ее положение в доме стало не столь уж надежным. Отчасти Бобби это было небезразлично. Он с трудом заставил себя выкинуть эту мысль из головы. Стэнсфилды были запрограммированы на то, чтобы управлять своими чувствами. Им следовало ценить такое качество, как твердость. Их сердцам было позволено страдать за Америку, за бедных, за слабых, за голодных, однако друг, оказавшийся в беде, попадал в конец этого списка приоритетов. Плохо, что людям бывает больно. Людям всегда бывает больно. И ему бывало больно. Главное то, что в его руках - власть, а его учили, что властью надо пользоваться. Главный вопрос заключался лишь в том, как ею пользоваться.

И поскольку жесткий человек в Бобби Стэнсфилде боролся с мягким человеком, мальчик беспокойно завозился в своем чрезвычайно удобном шезлонге, ощутив впившиеся в бока шипы дилеммы. И тут, совсем неожиданно, пришло решение. Оно пришло само собой. Такова жизнь. Полчаса размышляешь, когда вставать из постели, а затем с удивлением обнаруживаешь, что ты уже сбросил одеяло. Бобби щелкнул выключателем транзисторного приемника, и Конни Фрэнсис, умолявшая своего любимого быть более чутким, смолкла на полуслове.

- Мама, я хотел тебе кое-что сказать.

Кэролайн Стэнсфилд подняла бесстрастное, невозмутимое лицо. Разговоры, которые начинаются с такой фразы, обычно содержат малоприятные новости. Вмятина на машине, пробоина на лодке, уязвленная гордость? Мало чем можно было расстроить Кэролайн, нельзя уладить лишь немногие вещи. Таково было одно из преимуществ принадлежности к клану Стэнсфилдов. Возможно, наиболее важное.

- В чем дело, дорогой?

Бобби заговорил как можно серьезней - таким тоном сообщают о неблагоприятных предварительных итогах голосования.

- Мама. Я много думал, говорить ли тебе об этом. Мое положение довольно неприятное, и я не хотел бы выдавать отца...

Он неуверенно замолк.

Кэролайн Стэнсфилд внутренне содрогнулась. Диапазон возможных катастроф резко сузился. Похоже, эта новость приведет ее в смятение, а из всех чувств на свете это Кэролайн испытывала реже всего и ненавидела больше всего.

- Знаешь, Бобби, есть такие вещи, о которых лучше всего промолчать.

Бобби переступил ту черту, за которой не было пути назад.

- Мне кажется, ты имеешь право знать, что у отца роман с Мэри Эллен.

На лице Кэролайн Стэнсфилд отразилась борьба между болью и отвращением. Однако расстроила ее не сама новость. Она представляла не больший интерес, чем вчерашний холодный картофель. Супруг волочился за смазливыми служанками уже многие годы. Некоторые из них даже сочли необходимым отказаться от места, разумеется, без разъяснений причины своего ухода. Сохраняя молчание, Кэролайн фактически потворствовала сенатору. И действительно, такое положение вещей вполне устраивало ее. В плане чувств Фред Стэнсфилд оставался ребенком. Его сексуальные похождения были взрослым выражением детской тяги к конфетам, поглаживанию по головке, мамочкиному поцелую на ночь. Секс и голоса избирателей были для него способом поддержать форму, убедиться в том, что его по-прежнему любят, - и в обоих случаях он отдавал предпочтение скорее количеству, чем качеству. Конечно же, Кэролайн знала все о Мэри Эллен. Девушка ей даже импонировала. Полная энергии, со стремлением добиться успеха в жизни. Вполне естественно, что она позволила соблазнить себя сенатору, мужчине, символизирующему собою те деньги и славу, которых она жаждет, но не надеется иметь.

Нет, ужасало то, что дело теперь открылось, а это совершенно недопустимо; значит, необходимо будет что-то предпринять.

Тем временем приходилось как-то реагировать на непосредственно вставшую перед ней проблему. Необходимо соблюсти внешние приличия. Кэролайн удалось выдавить из себя неестественный смех, сопроводив его веселым, снисходительным выражением лица.

- О, ну что ты, Бобби. О чем ты? Откуда у тебя такие мысли?

Наверное, подметил пылкие взгляды? Видел, как Фред заигрывает с Мэри Эллен в коридоре?

Бобби глубоко вздохнул и с трудом выговорил:

- Я видел, как они занимаются любовью на диване в его рабочем кабинете.

Всю жизнь Кэролайн Стэнсфилд представляла бесконечную программу подготовки к тому, чтобы наилучшим способом выходить именно из подобных неблагоприятных ситуаций. В разреженной атмосфере на вершине социальной пирамиды, где она существовала, эмоции было необходимо преодолевать, подавлять и контролировать. Люди, подобные ей, всегда сохраняют хладнокровие, потому что столь умело обучены скрывать свои чувства.

Поэтому Кэролайн просто произнесла:

- О Боже!

"Гусеницы съели лимонное дерево. О Боже!", "Городской совет отказывается внести изменения в проект пляжных кабинок. О Боже!". Бобби ожидал любой реакции - только не такой. Выражаясь фигурально, он мчался на всех парусах - и на полном ходу - и вдруг попал в полосу мертвого штиля великолепного равнодушия своей матери.

Говорить больше было не о чем.

- Я просто думал, что тебе следует знать об этом, - нерешительно добавил Бобби, пытаясь скрыть свое замешательство.

Похоже, мир оказался гораздо более сложной штукой, чем он себе представлял.

Мэри Эллен смутно догадывалась, что несколько банально примерять одежду хозяйки, однако не принимала это в расчет, поскольку была в достаточной мере мечтательницей. Во всяком случае, такую возможность она рассматривала как одно из преимуществ своей работы. Для Мэри Эллен, которая любила блага этой жизни особенно дорогие вещи, - платяной шкаф Кэролайн Стэнсфилд с кондиционированным воздухом для защиты одежды от вездесущей плесени Палм-Бич был поистине волшебным местом. Укутавшись с ног до головы в длинную шубку из выращенной на ферме норки, она сделала шаг назад, чтобы полюбоваться эффектом в большом зеркале.

У нее был тот же размер, что у Кэролайн Стэнсфилд, однако в случае с норкой это не играло роли. Другое дело - бальные наряды. Там важны точные размеры, и Мэри Эллен знала, что миссис Стэнсфилд никогда не обходилась меньше чем тремя примерками "У Марты", в шикарном магазине на Уорт-авеню, где она покупала многие вечерние туалеты. Впрочем, норка - это не столько одежда, сколько средство самоутверждения, а данная норка была весьма солидным средством самоутверждения, гораздо более демонстративным, чем любое поступление из банка. Мэри Эллен плотно обернула шубку вокруг 'себя и, прижав мягкий, теплый мех к узкой талии, сделала пируэт, поворачивая из стороны в сторону свою головку с длинными черными волосами и изучая производимый при этом эффект. Он солнца, нещадно льющего лучи на горячий песок, на улице столбик в градуснике подбирался к восьмидесяти пяти, однако в спальне миссис Стэнсфилд температура держалась строго на семидесяти градусах, и прохладный воздух из автономного кондиционера в шкафу обдувал Мэри Эллен, пока она экспериментировала с мехом у зеркальной дверцы.