Дом на горе - Алексей Мусатов

— Тимофей Иваныч! Я Варю встречал… Она ногу поранила… Идти не может…

— А я разве против? Ну и вези домой своего дружка-товарища.

Старик погладил дремучую бороду, и Костя заметил, что на бородатом лице скупого на ласку конюха вдруг, как светлый лучик, мелькнула улыбка.

— Да-а… Старые старятся, молодые к небу тянутся, — задумчиво сказал он и, наказав Косте отвести по приезде коня в ночное, направился к подводе.

Глава 4. КИСЛЫЕ ЯБЛОКИ

Дома по утрам Витю Кораблёва обычно не будили рано.

— Пусть поспит, птенец! — любил говорить отец, Никита Кузьмич. — Сон на заре что живая вода: силы прибавляет.

И круглощёкий, розовый «птенец», доходивший отцу до плеча, нежился в тихой затененной клетушке, не слыша ни сборов родителей на работу, ни щёлканья пастушьего бича, ни фырканья прогреваемого мотора грузовика.

Правда, мать Вити, Анна Денисовна — маленькая, сухая, подвижная женщина, — иногда наперекор мужу заглядывала по утрам в клетушку и расталкивала сладко посапывающего сына:

— Витенька, утро-то какое! Редкостное! Жемчужное! Ты бы встал, росой умылся, солнышку поклонился…

— Экая ты, мать, — вмешивался Никита Кузьмич. — В такую рань птица своего птенца в гнезде не потревожит, а ты сынка родного будоражишь.

— Куда это годится, Кузьмич! — противилась жена. — Парню за пятнадцать лет перевалило, а он всякой работы сторонится. Пусть он с нами в поле побудет.

— Успеет ещё, наработается — жизнь велика. А сейчас у него каникулы, пусть отдыхает.

В семье Кораблёвых Витя был младшим из детей, и Никита Кузьмич горячо любил сына. Витя был находчив, сообразителен, учение в школе ему давалось легко, он хорошо рисовал, бойко играл на баяне, а выступая с декламацией на школьных вечерах и колхозных праздниках, всегда вызывал бурные аплодисменты.

«С искрой сынок, высоко парить будет!» — с гордостью говорил отец и не уставал твердить сыну, что тот после окончания десятилетки, по примеру старшей сестры, непременно должен пойти учиться в город.

Споры мужа и жены обычно заканчивались тем, что Никита Кузьмич прикрывал дверь клетушки и, бесшумно собравшись, уходил с Анной Денисовной в поле.

Но сегодня Витя Кораблёв, вопреки заведённому правилу, сам проснулся чуть свет и, поёживаясь от утренней свежести, выбежал на крыльцо, к умывальнику. На ступеньках сидел отец и, кряхтя, натягивал заскорузлые сапоги. Был он грузный, широкоплечий, с аккуратно подстриженной щёточкой усов, с благообразной, в русых колечках бородой.

— Ты что это, сынок, вскочил в такую рань? — Никита Кузьмич удивлённо поднял голову. — Или мать подняла на зарю полюбоваться?

— На какую зарю? — не понял Витя. — Встал и встал… не спится мне.

— Ну-ну… Что-то раненько ты бессонницу наживаешь.

Витя про себя усмехнулся: какая там бессонница! Он с удовольствием бы поспал ещё часок-другой…

Вскоре отец с матерью ушли на работу. Витя направился в огород. Нельзя сказать, что его очень тянуло в это утро поработать лопатой или мотыгой, да и приусадебный участок был в полном порядке. Всё же Витя взял в руки мотыгу и принялся с таким усердием рыхлить почву около помидорных кустиков, словно это было его самое любимое занятие. А глаза его всё время косили за изгородь, на соседний участок Балашовых. И он не ошибся в своих расчётах: вскоре там появилась Варя.

В стареньком домашнем платьице с короткими рукавами девочка долго стояла среди грядок, щурясь на поднимающееся из-за здания школы солнце. Потом, присев на корточки у грядок, она осмотрела помидоры, коснулась пальцем голубоватых скрипучих листьев капусты, покрытых сизой холодной росой, — всё девочке надо было потрогать, всему напомнить, что она, Варя Балашова, вернулась домой.

Только вот Витю Кораблёва она почему-то не замечала, хотя он и стоял с мотыгой почти у самой изгороди.

Но тут через калитку в огород заглянула мать Вари:

— Варюша, так я пошла!

— Иди, мама, иди! — отозвалась девочка. — Я быстренько полью всё, потом печку истоплю.

— Ты бы ногу поберегла… На огороде и без полива всё хорошо растёт.

— Я только цветы полью. Ты иди, мама.

Варя взяла лейку и, прихрамывая, направилась к пруду за водой.

Недолго раздумывая, Витя сменил мотыгу на лейку и тоже побежал к пруду. Маленький круглый пруд, затянутый зелёной ряской, лежал на самом конце участка, изгороди здесь не было, и Варя сразу заметила соседского мальчика.

— Витя, ты! — обрадовалась она. — И так рано проснулся?

— Здравствуй, Варя… Когда же ты вернулась?

— Будто не знаешь? — удивилась девочка. — А мне сказали, что ты ехал встречать меня на своём велосипеде, но у тебя лопнула камера.

Витя вспыхнул и, нагнувшись, погрузил лейку в воду. Ну вот, она уже всё знает и смеётся над ним! А он ведь так не хотел вспоминать об этой неудавшейся встрече…

Потом не утерпел и украдкой, снизу вверх, заглянул девочке в лицо. Глаза её были серьёзны. И Вите стало легче.

— Ну, ехал… Откуда ты знаешь?

— А мне Костя Ручьёв рассказал, — призналась Варя. — Знаешь, он как джигит… на край света умчать может!

— Знаю! — Витя, как пробку, с силой вырвал из пруда полную лейку, и вода под ней сомкнулась и забурлила. — Вы катались с ним до самого вечера…

— Что ты! — нахмурилась Варя. — Мы просто ехали… У меня так болела нога…

Но Витя всё же не удержался и насмешливо сказал, что устраивать скачки на рабочих конях — не такая уж великая доблесть.

Затем он властно забрал Варину лейку и зашагал к грядкам:

— Показывай, где поливать, я всё сделаю.

— Зачем… Я сама!

— Ну-ну, не спорить! Ты же еле ходишь. А хочешь наших яблок? Замечательный сорт!

И, не дождавшись ответа, он ринулся в свой огород, натряс с деревьев яблок и, набрав полную кепку, принёс их девочке.

Потом Витя деловито принялся поливать грядку с цветами, а Варя стояла в сторонке и, улыбаясь, грызла яблоки. И, хотя они были ещё жёсткие, недозрелые, остро пощипывали язык и дёсны, девочка ела их с таким удовольствием, словно ничего слаще и вкуснее не было на свете.

И что за беда, если струя воды из лейки не всегда попадала туда, куда нужно, и мутные ручейки уже подтекали к ногам девочки! Нет, что бы там ни говорили высоковские мальчишки, а Витя Кораблёв — настоящий товарищ. А как давно началась их дружба! Они были совсем малышами, когда отец Вити построил им в саду под раскидистой черёмухой дом: на окнах голубые наличники, крыша под железом, резной петух на крыше; в окна были вставлены настоящие стёкла, дверь запиралась на засов.

Жили ребята дружно.

По утрам они выходили «на работу». За несколько часов успевали вспахать поле, засеять его зерном, закончить сенокос на лугу, сжать и обмолотить хлеб, отпраздновать день урожая. После «работы» Витя старательно проставлял углем на дощечке палочки — отмечал, сколько трудодней выработано.

Потом, когда ребята пошли в школу, Витя носил Варины книжки, катал её на плоту по реке. Они вместе решали задачи. А как-то раз Витя написал длинное стихотворение и передал его Варе. В стихотворении двенадцать раз упоминалось имя «Варя» и было семнадцать ошибок.

Девочка всюду вымарала своё имя и передала стихотворение учительнице. Та оставила Витю после уроков и заставила повторить правила на правописание гласных. Мальчик не разговаривал с Варей после этого две недели, стал решать задачи Кате Праховой и всем рассказывал, что Варя страшно боится ящериц и лягушек и до сих пор тайком играет в цветные стёклышки.

Потом они помирились и с тех пор, кажется, ни разу не ссорились…

Наконец лейка опустела, и Витя, решив, что поливать на сегодня довольно, посмотрел на Варю:

— А я уж думал, что ты никогда не вернёшься из этого похода…

— А нам времени не хватило, — призналась девочка. — Ещё бы недельку побродить… Да, Витя! Вы как с Костей? В комсомол готовитесь?

— Я хоть сейчас!

— А Костя?

— Ручьёв сам себе голова. Я его и не вижу совсем.

— Всё вам тесно… — огорчённо вздохнула Варя. — И что вы только не поделили?

Глава 5. «А МЫ ПРОСО СЕЯЛИ…»

В огород зашёл Митя Епифанцев, староста кружка юных мичуринцев. Митю сопровождал Алёша Прахов с сестрой Катей — белолицей, пухлой девочкой в нависшем на глаза белом платке. Катя больше всего боялась, как бы не загрубело от солнца её белое личико.

— Наш вам боевой салют! — Алёша потряс кулаком над головой и ухмыльнулся. — Замри, народ! Варя с Витькой встретились после разлуки… и закусывают кислыми яблоками.

— Алёшка! — Варя со смехом протянула ему яблоко. — А ты всё такой же… не переменился?

— Ему фамилия не позволяет: Прахов-Вертопрахов, — сказал Витя.

Митя Епифанцев подошёл к Варе, застенчиво пожал ей руку, расспросил о походе.