Мортал - Филимон Грач

Эм пожал плечами и неуверенно произнёс:

– Ну, я попробую…

Вздохнул.

– Хорошо! Начнём вот отсюда! – Меч пальцем ткнул в самый центр листка и нейронные линии, прижатые им, закрутились спиралькой, наподобие пружины в часах, – чего не хватает…ну? Эм смотрел, раздёргивая веки, но ничегошеньки не видел. Ему вдруг стало обидно до слёз, что он, бестолочь, не может разобрать таинственных символов, закрученных спиралью. Похожее чувство неловкости ему доводилось уже испытывать однажды на сеансе у гадалки, когда, окончательно изуверившись в благосклонности судьбы по отношению к её благоверному, жена уговорила Эмигранта пойти вместе с ней для снятия порчи, как она считала. Он пошёл и даже высидел до конца унизительный сеанс спиритизма, и его тоже тогда подмывало встать и уйти, но ему тогда так и не достало мужества это сделать. Кажется, это было так давно, а сегодня, находясь в окружении своих несимметричных отражений, ему самому пришло время проявить талант нелицензионного экстрасенса. Путешествуя во времени, мы часто думаем, что однажды это уже происходило с нами. Тогда, почему мы не хотим возвращаться туда, когда сами только и мечтали о том дне, чтобы заглянуть в своё будущее? И чего добивается Меч? У него, вообще, может быть свой интерес в этом деле? Меч самодостаточен, а не знает, что Чёрную Дыру Сознания невозможно стереть посредством исследовательского приближения изнутри? Мечтатель аккуратен, хотя и не дипломат. Эму кажется, что Меч во многом схож со своим прототипом, тот тоже лучше рубит вдоль под тяжестью собственного знания, проходя сквозь мягкую плоть, он врезается в твердь под нею и… увязает! Ему б пойти назад, а он не может? «Подсказками сыт не будешь» – это, ведь, его слова? «Мы разрываемся между снов, не зная, что происходило с нами на Земле пока мы спали?» – мысль, показавшаяся Эмигранту несвоевременной, немного отвлекла его, но даже того, что было сказано кем-то за несколько секунд до его окончательного пробуждения, само, пройдя сквозь будничный сон, послушно вернулось к нему обратно в явь, обычно легко творимую людьми в состоянии аффекта. Тая, строка в его пробуждающемся сознании говорила ему, что не пришло ещё время для осознания всех тех глубинных процессов, что впервые за много лет так явственно обнаружили себя наличием прямой связи между прошлым и будущим. Странно, но когда он открыл глаза, то вместо памяти, зацепившейся за последнне воспоминание, перед его глазами вдруг опять возник листок, охваченный желтизной, так происходит, когда под ним помещают горящую свечу или спичку. Но жёлтые пятна почернели, а вместо огня наружу прорвались огненные строки: – «Я – «Кига Без Названия!» Во Всемирной Библиотеке пахнет временем, таким его больше нигде не встретишь, и оно здесь совсем не опасное, и если броситься в него, как в реку, то стопроцентно не утонешь. Эм бродит среди высоченных стеллажей, плотно заставленных книгами, снизу они выглядят как стены, покрытые плесенью и проход между ним настолько узок, что когда ты идёшь по нему, то словно скользишь между двумя тонкими стеклянными пластинами, поэтому идти приходится осторожно, опасаясь, чтобы они не треснули ненароком и не посыпались на тебя сверху острыми осколками. Сквозь время, спрессованное в стекло, Эм проходит почти наощупь, но если совсем закрыть глаза, то проводником сквозь эти книжные туннели становятся прозрачные тени, которые скользят вместе с тобой как призрачные видения. «Возможно, это и есть воспоминания, что сами когда-то оторвались от большой памяти по имени «молодость»? Чудеса случаются, когда их планируешь и только в твоём собственном измерении всё принадлежит тебе одному, вот почему здесь человеку нет нужды заботиться о хлебе насущном. Едва касаясь стёкол руками, Эм представил себе год шабад, растянувшийся на века. Теперь, чтобы взяться рукой за книжный переплёт, Эму нужно думать о том, как плохо должно быть жить, совсем не отдыхая. Вчера он представлял себе жизнь совсем иной, а сегодня, проходя вдоль длинных стеллажей, огороженных стеклянными плитами, Эм боится разбить их; снизу – это дни и годы, а сверху, это то, о чём можно мечтать, но достичь вряд ли удасться. Боясь неверных движений, Эм крутится на месте, вряд ли осознавая, что таким образом он вкручивает себя в землю, Джордж Харрисон был прав, – «There's people standing around, who'll screw you in the ground! Эм оступился, эхо упругим крылом ударило рядом и он от неожиданности опрокинулся спиной на стеллаж, с которого тут же взъерошенными курицами спархнули старые книги. Книг было так много, что шорох их страниц полностью заглушил звон разбитого стекла, нагнувшись, Эм в ужасе закрыл глаза, а уши зажал ладонями, он успел ощутить только несколько ударов сверху, а потом навалилась тишина, сопоставимая с полным безмолвием – миллионы листков формата А-4 кружили в небе и Эму было странно осознавать, что здесь все книги, окзывается, были без названия!

– Наверное, потому что они ещё не окончены?

Глава 2

Рисовальщик Рис

Рисовальщику нравилось, когда его называли Художником. Чаще намекая, правда, что это слово, мол, является производным от одного известного тюркского вульгаризма?

– «Как нужно писать, что б тебя признали?» – часто спрашивал себя Рисовальщик и не находил ответа. Было ли это гласом вопиющего в пустыне или иное что, что было всегда и будет? В начале 80х годов прошлого столетия, как волкодавы натасканные Системой на западном постмодернизме, почти все без исключения члены Союза Художников только и жаждали, что его дилетантской кровушки. Родившись Художником от Бога, с годами Рисовальщик совершенно потерялся среди людей. И всё равно, это было здоровское время, потому что когда ты молод… К тому времени все мало-мальски престижные профессиональные ниши были давно уже заняты другими художниками Своей Эпохи или своими художниками Другой Эпохи. «Впрочем, – успокаивал себя Рисовальщик, – такой порядок вещей, наверняка, существовал всегда, с того самого дня, когда, ни сном ни духом не ведая о том, люди сами создали себе свой самый первый в мире первобытно-общинный строй». Короче говоря, советские художественные мастерские, в основном, ломились от заказов «на», и ни-ка-кой другой самодеятельности в принципе не допускалось. А потому, клонированные лики коммунистических вождей едва успевали рождаться под штихелями «номенклатурных» скульпторов, да кистями обласканных Партией «элитных» живописцев. «Тон-тон, полутон!» – хрипела заезженная пластинка, без конца проигрываемая рукою пьяного ремесленника от искусства. От нереализованности своей попивали в СССР непризнанные таланты не хило, но такое положение вещей устраивало многих, в том числе пьющих – диссидентство тогда было в моде. Не имея специального художественного образования, а, главное, холуйского чутья на политическую конъюнктуру, Рисовальщик вряд ли мог рассчитывать на покровительство со стороны сильных мира сего. «Сильные мира сего, это кто ж, такие? – часто спрашивал он себя, – сверходарённые, сверхполезные сверхчеловеки? А ты, значит, парень, мордой не вышел? Но спиваться Рисовальщик не хотел, тем более опускаться до плебейского уровня в искусстве.

– «За сим прощай, моя Старая Планета! – однажды сказал он; – всё равно мы все когда-нибудь да возвращаемся! Но чаще к себе домой, к тому изначальному состоянию небытия, на осознание которого у нас уходит почти вся наша жизнь». И как это часто случается в нашей жизни, его уход был никем не замечен, и только медленно сохли краски на неоконченном холсте, словно мироточа. Ему, безусловно, было проще, он просто взял и нарисовал свой уход, а со временем задуманное им эпическое полотно вылилось в грандиозный проект. Это он не счёты с жизнью сводил, так он пытался сохранить своё достоинство. Зато, Мечтателю на МП его работа сразу понравилась, «в ней был стиль», как он заметил ему однажды. Эм помнит их недавний разговор, тогда Мечтателя было просто не узнать;

– «Знаешь, Рис! Ты сейчас находишься в одном шаге от своей мечты! – говорил он, – и не беда, что обилие солнца в твоей картине напоминает мне блеск скифского золота! А ты умеешь рисовать дожди?» Вот именно, дожди…Казалось бы, чего проще: берешь сначала синюю краску, потом чёрную, смешиваешь, в них добавляешь белил… А можно и наоборот! Но если бы вы только знали, сколько краски перевёл Рисовальщик, пока не осознал, что дождей в его палитре нет. Дожди рисуются настроением, а не депрессией, и чаще обычный талант здесь просто бессилен. Но, не смотря ни на что, Рисовальщик был по-своему уникален, и, хотя, художественных школ не кончал, зато, уже с четырёх лет отроду увлекался натурой, бессознательно перенося на лист увиденное им только что. Он растворялся в ней без остатка, а огрызок химического карандаша в его маленькой руке сразу превращался в волшебную палочку. К концу сеанса маленький Рисовальщик преображался настолько, что утрачивал всякое сходство со своей первоначальной энигматичной внешностью, и, как он сам частенько любил пошутить по этому поводу: – «Если бы не козни врагов, быть бы ему Карлом Брюлло! Ну, на худой конец, «Леонардо Да Иначе!» Нашими бы устами! В следующую пятницу, на одном из обязательных мальчишников, Мечтатель передал ему бумажный листок со странной надписью: – «Не в этом суть». В эту же пятницу всех ожидал неприятный сюрприз: их уведомили, что верховным постановлением Правящей Коллегии Мортала (ПКМ) им предписывалось немедленно освободить занимаемоё ими жизненное пространство. В оттенках мира, между светом и тьмой, спряталось счастье. Его дробили, его укатывали в асфальт и говорили, что это никому не нужно. Вон из Мурманска, вон из Воронежа, вон из Красноярска с Белёвым! Кто вешается, а кто стреляется. Тоже как способ выживания через смерть. Заманчиво пустить себе пулю в лоб из дарственного оружия? Какие странные аббревиации: АКМ, БМП, ПКМ? Мечтатель пояснил собравшимся, что точечная московская застройка скоро до Марса доберётся. Старый жилой фонд на МП больше не устраивает частный бизнес? Вряд ли они планируют построить здесь что-то полезное для людей, скорей всего это будут банки, фирмы-однодневки и хаты для нелегалов. Сколько им осталось: лет двадцать пять-тридцать? Они словно проснулись все, и гонят, гонят! Меч саркастически подметил на днях, что во всём виноват бюджет с профицитом, каким-то образом должный повлиять на среднюю продолжительность человеческой жизни. Звери не в счёт, оттого их и становится всё больше и больше среди людей. Уже сегодня пропасть между бедными и богатыми столь велика, что с размещением на МП большой геолого-разведывательной экспедиции она ожидается стать и вовсе непреодолимой. Но кому нужна эта гигантская кимберлитовая трубка, если пользы от неё простому обывателю никакой? Меч шутит, что у них даже алмазной пыли не найдётся, чтобы её пустить в глаза нашему стремительно убывающему населению. И, как всегда, весь их привычный уклад в одно мгновение был перечёркнут всего лишь одной строкой на бумаге. Слушая Мечтателя, Эм посетовал про себя, что тому не надо было вчера прикладывать свой листок к небу. Однако, нельзя сказать, чтобы на МП собрались одни неудачники. Проживать в Не Тобою Построенных Городах только для людей непросвящённых представляется обычным делом, и то до тех пор, пожалуй, пока жареный петух их не клюнет в одно место. Это Чёрные Попечители с изяществом фристайлеров на корню скупают всё, что является общим историческим наследием. Лотами скупая города, они тут же бросаются переиначивать их. Сначала они путают названия улиц, а потом перекраивают культурные исторические слои, подменяя их сомнительной ценностью американских чизбургеров. Им неаплевать на скверы и аллеи, на детские площадки и парки отдыха, они успокаивают себя тем, что в аду, куда они направятся сразу после своей смерти, больше не будет Красной Площади с Некрополем. Повсеместно насаждая революционный террор, они как прежде стыдливо прячут его за вывеской культурной революции. И, вообще, они делают города похожими на соковыжималки, на мясорубки, на приспособления для измельчения человеческих овощей.