Дженни - Пол Гэллико

– Постой, не беги! Кошки никогда не выбегают сразу. Второе наше правило: «Приостановись на пороге!» Надо все знать, а уж потом идти. Подождем немного.

Питер сел рядом с ней и сразу понял, как она была права.

Прямо веред вими один за другим мелькали тяжелые ботинки. Дальше катились колеса, сменявшиеся иногда огромными копытами. Часы пробили четыре так далеко, что человек бы их не услышал. Питер потянул носом и попытался разобраться, что же сообщают ему запахи. Пахло чаем. Кроме того, пахло бензином, лошадьми, мускусом, дегтем, выхлопными газами и паровозным дымом.

Дженни в последний раз повела ушами и сказала:

– Можем идти. Котов нет, собака прошла, но неопасная, в доке разгружают чай.

– Как же ты все узнала? – удивился Питер. – Я никогда так не смогу…

– Сможешь, – сказала Дженни и, польщенная, замурлыкала. – Это очень просто. Запах чая слышишь и ты. Когда я была на улице, чаем не пахло. Значит, судно недавно пришло. Собака неопасна вот почему: если бы у нее было хоть какое-нибудь чувство собственного достоинства, она была бы чистой. А собаке без достоинства не до кошек.

Питер снова сказал то, что нужно:

– Какая ты умная, Дженни!

Дженни замурлыкала, заглушая грохот подводы, и весело крикнула:

– Пошли!

Глава 8. КАК ОБМАНУЛИ СТАРИЧКА

Они не шли и не бежали, а двигались короткими перебежками, и Дженни объясняла:

– Никогда ниоткуда не уходи, если не знаешь, где спрятаться. На открытом пространстве не задерживайся, перебегай с места на место. Если район знакомый, это нетрудно.

Так добрались они до открытых железных ворот. Дженни заранее определила, что открыты они, потому что недавно пришел поезд и двигаться стало много легче – прямо под вагонами.

Хибарка старичка-сторожа стояла на самом краю. Вид у нее был самый приветливый, а по обеим сторонам двери в длинных ящиках цвела герань.

– Он дома, – сказала Дженни и громко замяукала.

Бедно одетый старичок с пышными усами тут же появился на пороге.

– Вот тебе на! – сказал он. – Полосатенькая пришла, не забыла Билли Гримза!.. И дружка привела! Кис-кис-кис…

Питер заметил, что его снежно-белые волосы давно не стрижены, щеки красные, как яблоки, руки узловатые и темные, а глаза голубые, печальные и очень добрые.

«Какой старый! – подумал Питер. – А похож на мальчика…»

Дженни снова замяукала, я старичок сказал:

– Молочка хотите! Сейчас, сейчас…

– Слыхал? – воскликнула Дженни. – Я поняла слово «молочко».

– А я понял все, – сказал Питер.

– Неужели ты все у них понимаешь? – удивилась Дженни.

– Конечно, – ответил Питер. – Я же сам из них.

Тут старичок вынес к дверям большое блюдце и бутылку.

– Вот и мы, – сказал он. – Молочко хорошее, свежее… Пейте, киски, пейте!..

– Лучше бы в дом не заходить, – сказала Дженни. – Здесь бы и выпили…

Но старичок поставил блюдце по ту сторону порога, и она сдалась, тяжело при этом вздохнув.

Питер кинулся к блюдцу, сунул мордочку в молоко и сразу стал чихать.

– Так я и думала! – вскричала Дженни. – Надо не пить, а лакать!

– Де убею, – проговорил Питер. – Даучи бедя…

Дженни перешла на его сторону блюдечка, опустила голову, и ее розовый язычок замелькал с немыслимой быстротой.

Мистер Гримз засмеялся:

– Манерам тебя учат? Ничего, со всяким бывает…

Питер попытался лакать, но молоко стало выплескиваться на пол.

– Ах, забыла! – пришла на помощь Дженни. – Ты выгибаешь язык ложечкой вверх, а надо крючком вниз.

– Что ты такое говоришь! – возроптал Питер. – Ложечка зачерпнет молоко, а крючок – нет. Да я и не сумел бы, язык не вывернуть.

– Мальчику не вывернуть, а ты – кот, – сказала Дженни. – Лакай!

Питер послушался и, к своему удивлению, почувствовал вкус молока. Он жадно лакал, пока не вспомнил, как было с мышью, и отошел в сторонку.

Дженни вознаградила его чарующей улыбкой и долакала блюдечко, а он тем временем стал осматривать комнату. Стояли тут кровать, полка, стул и стол, а на столе – маленький приемник и старый будильник. По самой середине торчала толстопузая печка, из которой прямо в потолок шла ржавая труба. Сейчас печка топилась, на ней пел чайник и что-то жарилось. Все в комнате было ветхое, бедное, но казалось, что здесь нарядно, словно во дворце, потому что повсюду стояли и висели горшочки с геранью всевозможных оттенков: и бледно-розовой, как цвет яблони, и нежно-оранжевой, как семга, и розовато-бежевой, и кирпичной, и чисто алой, как закат. А все-таки Питеру стало так жалко мистера Гримза, что он принялся мыться с особой яростью.

– Моешься? – ласково сказал мистер Гримз. – Ты подожди, сейчас печеночки получишь…– Снял сковородку с огня, разрезал печенку пополам и мелко нарезал ту половину, которая причиталась кошкам.

Дома Питер печенку не любил, но сейчас себя не помнил от радости. Обрадовалась и сдержанная Дженни. Старичок положил на блюдечко две одинаковые кучки, и гости снова встали по обе стороны.

Себе мистер Гримз налил чаю, намазал маргарином кусок хлеба, сел к столу и принялся есть печенку, приговаривая:

– Вы оставайтесь у меня, тут хорошо, тихо… Один, бывает, и затоскуешь, а втроем красота! Цветочки вам ничего, цветочки вы, кошки, любите… Печенка не печенка, а каша вам будет, и молочко, а то и мясо… Кровать я переставлю вон туда, в уголку вам тряпочек набросаю…

Питер только того и хотел, во Дженни спросила, умываясь после еды:

– Что он такое говорит?

Питер стал рассказывать как можно заманчивей, однако она перебила его:

– Вот видишь!

– Он такой добрый…– начал Питер, и Дженни перебила опять:

– Поверь мне, все они сперва добрые. Мойся, а кончишь – делай, как я.

Тем временем старичок собрал посуду в лохань и направился к двери.

– Воды у нас нет, – пояснил он. – Ничего, колонка рядом… сейчас все и помоем…

Вернулся он почти сразу и поставил волу подогреть. Однако дверь осталась чутъ приоткрытой, и Дженни это заметила.

– Приготовься! – быстро шепнула она.

– К чему? – не понял Питер, но ответа не было. Дженни прыгнула к двери, крикнув: «За мной!»

Не понимая, что делает, он побежал за ней, словно спасался от погони. Сзади доносился голос старичка:

– Куда вы? Эй, куда вы? Вернитесь! Следующий раз я вам всю печенку отдам! Киска! Беленький! Куда это вы?

Питер остановился и обернулся. Старичок стоял в дверях, между алыми кустами, беспомощно протягивая руки. Он сильно сутулился, и белые усы печально свисали вниз.

Дженни юркнула за кучу канистр из-под бензина. Питер, как привязанный, побежал за ней, и они перебегали от канистр к ящикам, от ящиков – к дровам, от дров – к железному лому, пока не оказались очень далеко. Тогда Дженни сказала:

– Молодец!

Но Питер совсем не чувствовал себя молодцом.

Глава 9. КОШКИ ЕДУТ ЗАЙЦАМИ

Ой, смешно! – веселилась Дженни. – Никогда не забуду, как он смотрел. Дурак дураком! А ты что не смеешься?

– Мне не смешно, – сказал Питер.

Дженни посмотрела на его хвост.

– Ты что, сердишься? – спросила она.

– Нет, – печально отвечал Питер, – что с тебя взять… А с хвостом, ты уж прости, ничего поделать не могу.

– Да что такое? – удивилась Дженни.

– Он не дурак и не смешной, – сказал Питер, – а одинокий и несчастный.

– Ты пойми, – возразила Дженни, – он подкупал нас молоком и печенкой…

– Нет, не подкупал, – сказал Питер. – Он угощал нас. А мы с тобой поступили подло.

Глаза у Дженни заблестели, ушки прижались к голове, хвост угрожающе задвигался.

– Все люди плохие, – сказала она.

– Почему же ты водишься со мной? – спросил Питер.

– Ты кот! – закричала Дженни. – Обыкновенный белый кот… Ой, Питер, да мы же ссоримся! Из-за человека! Вот видишь, какой от них вред!

Питер вспомнил всю ее доброту, и ему стало стыдно.

– Прости меня, Дженни Макмурр, – сказал он. – Если тебе тяжело говорить про мистера Гримза, я больше не буду.

Дженни отвернулась и принялась мыться. Принялся мыться и он. Мылись оии довольно долго, пока на реке не показался большой пароход. Тогда Дженни поглядела на своего друга.

– Ты такой умный…– сказала она. – Наверное, и читать умеешь?

– Конечно, – ответил он. – Что хочешь прочитаю… если слово не очень длинное.

– Прочитай! – попросила она. – Ну, хоть вон там, на пароходе…

– «Мод 0'Рили», – охотно прочитал Питер.

– А вон на том, подальше?

– «Амстердам», – сказал Питер. Он глядел, как опускается солнце за густым лесом мачт, и думал, где же они с Дженни приютятся на ночь.