Сын Неба - Эйв Дэвидсон

Потрясали венецианца жуткие мысли о том загадочном яде - магическом зелье на наконечниках стрел, - которое в считанные мгновения (секунды! о ужас - секунды!) превратило молодого монгола в нечто лилово-черное и немыслимо раздутое - причем он жил! все еще жил! - а отравленное тело все вздувалось и пухло, - пока накопившиеся соки не разорвали в клочья гноящуюся плоть.

...Еще одна стрела, шипя, вонзилась в песок под самыми копытами пони. Это уже был не просто страх. Нечто большее. С диким воплем Марко пришпорил своего измученного коня - а в голове тем временем, будто обрывки сна, проплывали взбаламученные ужасом воспоминания...

- Так почему же римский папа, - уже в сто первый раз вопросил Хубилай, - не прислал с вами, как я того требовал, сотню ученых священников? Пусть бы поведали мне о святом кресте и святом елее, о святом хлебе и святом вине. Пусть бы построили для меня большие часы, большие башни и крепости, большие осадные машины и большие военные корабли. Почему? Раз он называет себя всемирным отцом. Почему? - Великий хан тяжко вздохнул, и в горле у него что-то негромко хрипнуло. А длинная жемчужная бахрома, что свисала с увенчанной солнцем и луной золотой короны, слегка закачалась.

Это посольство к папе составляло главную цель первого и единственного путешествия юного Марко (а для его седеющих дяди и отца - второго) удивительного путешествия по бесконечному разнообразию евразийских просторов. Почему же великий хан пожелал наладить контакт с римским первосвященником? Быть может, святой отец христианского мира и впрямь вызывал у него неподдельный интерес? Тем более что мать Хубилая была из несториан - и поклонялась кресту. А может, он хотел упрочить шелковые торговые связи между востоком и западом? Или Хубилай желал обрести западных союзников для борьбы с лихорадочной экспансией сарацинов и бесчинством неугомонных степных вассалов, направляемых воинственным Хайду-ханом?

А впрочем, неважно почему. Начиналось же путешествие как смелое, но в общем-то вполне обычное торговое предприятие. Марко был тогда совсем еще мал. В году 1260-м по христианскому летосчислению братья Поло - старший Пикколо, немногословный, с пышной каштановой бородой, и младший Маффео, смуглый, непостоянный, - пустились в странствие, желая открыть для себя новые выгодные рынки на широкой реке Волге. Но вместо выгодных рынков нашли они там только ожесточенные военные стычки местных враждующих ханств, которые перекрыли им путь. И только тогда братья решили двинуться на восток - в песчаные земли, где до той поры не бывал ни один венецианский купец. В конце концов им удалось прибиться к верблюжьему каравану, что держал путь по пустынным торговым путям ко двору Хубилая, великого хана всех монголо-татар, - туда, где побывали немногие европейцы.

Разум Хубилая оказался быстр, как степной конь, а интересы великого хана были еще шире его империи. Он тепло приветствовал оборванных чужеземцев и благосклонно выслушал их рассказы об экзотической христианской Европе. Наконец, великий хан отправил Никколо и Маффео По-ло в качестве своих личных послов к папе, вручив им золотую императорскую табличку, которая гарантировала безопасный проход по всем недружелюбным монголе-татарским землям. Хубилай предложил папе прислать делегацию из ста ученых священников, сведущих в семи искусствах и христианском вероучении. И утомленные путешествием братья Поло отправились на запад как послы сидящего на Троне Дракона и снова пересекли охваченный войнами евразийский континент.

...А в воспаленной голове Марко все шипели и шипели зловещие отравленные стрелы...

В году 1269-м по западным календарям Никколо и Маффео вернулись в свой милый сердцу портовый город - в могучую и процветающую республику Венецию, чьи роскошные сокровищницы полнились византийскими побрякушками и золотом крестоносцев, чьи великолепные закрома распирало от товаров, привезенных купцами из всех торговых портов ведомого им мира. Наконец-то братья Поло вновь увидели отделанные розовым мрамором стены родного дома, по которому они так тосковали, - родного Палаццо ди Поло, на гербе которого красовались четыре черных скворца. Но кое-что здесь, к несчастью, переменилось. Никколо с глубокой скорбью узнал о том, что в эти десять лет умерла его жена. Но его сын Марко вырос в крепкого пятнадцатилетнего юношу - и все еще ждал отцовского возвращения.

Ожидание... ожидание... да неужели Марко всю свою молодую жизнь провел в ожидании? Жил, упрямо ожидая возвращения отца и дяди, хотя все семейство уже решило, что блудные братья Поло давным-давно отправились на тот свет. Потом ожидал аудиенции у недавно избранного папы, чтобы исполнить данное старшим Поло повеление Хубилай-хана. Ожидал, пока пройдут бури, бедствия и баталии и они смогут продолжить свое путешествие в далекий Катай. Полный опасений, ожидал встречи с великим ханом... А теперь - опять ожидал, когда над головой прекратят свистеть эти жуткие отравленные стрелы, чтобы конь его смог наконец прекратить свой неверный бег подальше от опасности. Чтобы можно было опять взяться за исполнение этого нового и совершенно безумного повеления Хубилая...

Марко прекрасно помнил, как удивился он тем туманным венецианским утром, когда вернулся домой после каких-то своих озорных проделок на пахнущей рыбой Словенской набережной Большого канала и недолгой остановки у погруженной в дымку церкви святого Захарии, где покоился прах дожей и его матери. Кичливый школяр из благородной купеческой фамилии со щегольским павлиньим пером в шляпе и первой рыжеватой порослью на щеках. А в прихожей Палаццо ди Поло сидели два нищих монаха-оборванца в потрепанных шерстяных плащах - и ухмылялись, будто уличные актеры, изображающие паяцев.

Марко начал было выговаривать слугам за то, что пустили подобную публику дальше задней двери на кухню, но тут один из монахов - тот, что повыше, с каштановой бородой, - встал и заключил юношу в весьма дурно пахнущие объятия. А потом сказал:

- Здравствуй, сынок.

Мать Марко уже давно встретилась с ангелами в Раю, и на свете оставался только один человек, способный так к нему обратиться. Вне себя от радости Марко воскликнул:

- Папа!

Седовласый крепыш дядя Маффео загоготал и потрепал своего счастливого племянника по щеке. Потом они пообедали телячьим филе, протушенным с вином и грибами, и проговорили чуть ли не до утра. Отец и дядя быстро вскружили юноше голову рассказами о своих странствиях и поручении великого хана.

И что же тогда сказал им Марко? Что он предпочтет остаться за уютными розовыми стенами Палаццо ди Поло? Что будет и дальше штудировать со сморщенным отцом Павлом сухие латинские глаголы и присматривать за поступлением словенского чернослива в семейные закрома? Нет. Нет и еще раз нет. Марко заговорил, как и подобает отважному венецианскому юноше: