Эльфийский Камень Сна - Кэролайн Черри

И погода благоволила к этому месту — колосья поднимались высокими, яблоки наливались спелостью, а ручей никогда не пересыхал летом. Днем холмы купались в дымке света, так что глазам было больно смотреть вдаль, на Бурые холмы; а между хутором и рекой, протекавшей на юге, высился отрог горы, отделявший разоренный Ан Бег и другие местности, казавшиеся здесь чем-то нереальным.

— И вы не выставляете стражу? — спросил Нэаль Барка, когда его привели в дом и накормили. — У вас нет мужчин, чтобы охранять это место? Тогда я буду это делать. С чем я знаком, так это с оружием.

— Нет, — сказал Барк, и его скуластое, краснощекое лицо прорезали морщинки смеха. — Нет. Тебе повезло, что ты добрался сюда. Немногим удается это сделать, а кому удается, тех я радушно принимаю. На моей долине лежит печать благодати. Хочешь остаться, оставайся, хочешь уйти — я покажу тебе дорогу, но если ты захочешь вернуться, сомневаюсь, чтобы ты смог во второй раз найти это место.

Больше Нэаль ничего не сказал об охране границ, поняв, что Барк обладает какой-то силой, оберегающей его владения. С невольным содроганием Нэаль подумал, что в Барке что-то есть от короля. Хотя и титул короля не соответствовал Барку с его нимбом седеющих рыжих волос и обветренными щеками, выступавшими над буйной, необузданной бородой. Он весь был как пламя, как порыв ветра, смеющийся великан, держащий советы лишь с самим собой; и Эльфреда была ему под стать, хоть и отличалась от него — с сильными руками, широкой талией и золотыми косами, уложенными венцом вокруг головы, она носила ведра с молоком, ткала, пряла и кормила как двуногих, так и четвероногих заблудших, поддерживая порядок в доме, а вместо скипетра пользуясь деревянной ложкой.

Судьба благоволила к этому месту, и здесь происходило гораздо больше удивительных вещей, чем в других местах: сорняки, заводившиеся на полях, сами по себе засыхали и падали в межу, так что пропалывать овощи не было необходимости, а если в ту же ночь исчезало несколько овощей, никто и не упоминал об этом. Потерянные инструменты обнаруживались на следующее утро на крыльце, что привело бы в трепет любых других менее уравновешенных людей. Точно так же каждый день исчезало молоко из мисочки и масляные лепешки, которые Эльфреда каждый вечер аккуратно выставляла на скамейку рядом с крыльцом; конечно, это могли быть проделки волчонка или ланки или гусей, но Нэаль никогда не следил за этим, да и не хотел следить.

Но самым удивительным был, конечно, коричневый человечек, как его называл Нэаль. Он шнырял тут и там в садах и меж камней, и большая часть странных происшествий была делом его рук.

— Он очень старый, — предупредил Барк, когда Нэаль рассказал ему о нем. — Никогда не тревожь его.

Нэаль не сомневался в том, что тот был стар, стар, как камни, холмы и все остальное, ибо от него веяло какой-то сверхъестественной жутью. Ни одно живое существо не могло двигаться так быстро, то появляясь, то исчезая. Вот он сидел у амбара — маленький коричневый комок, босой, обхватив колени руками, и смотрел, как Нэаль чинит загородку. Он был морщинист, как старик, и проворен, как ребенок, его коричневые волосы ниспадали на волосатые руки, а борода струилась по обнаженной груди, его руки и ноги — все было покрыто курчавой шерсткой. Коричневый, как орешек, и не выше подростка, он бродил по амбару, выуживал из бочки яблоки, и скармливал их пони в конюшне.

И еще этот коричневый человечек умел в одно мгновение быть здесь, а в следующее — уже в другом месте, так что когда Нэаль искоса взглянул на сарай, того уже там не было.

В то же самое мгновение что-то защекотало его по обнаженной спине, и он, выругавшись, даже замахнулся молотком. Краем глаза он заметил, как в сторону амбара метнулась тень и зачерпнула пригоршню зерна; но несмотря на всю быстроту движений Нэаля, он так и не успел толком ничего рассмотреть — существо уже исчезло за углом.

— Эй! — закричал Нэаль и бросился за угол, и снова существо улизнуло от него, лишь вспыхнув коричневатым всполохом.

Однажды он уже гонялся за ним, и оно водило его через изгороди и валуны, на другую сторону ручья и обратно. Теперь он резко выскочил из-за угла и тут же наткнулся на него. Нэаль замахнулся молотком, но не для удара, а так, чтобы напугать.

Существо вскрикнуло и скорчилось на земле, вместо того чтобы бежать. Закрыв лицо волосатыми руками, оно испуганно ожидало удара.

— Эй ты, — сказал Нэаль. — Ну же, — он вдруг почувствовал стыд и уповал лишь на то, что его никто не видит.

Существо посмотрело на него сквозь растопыренные пальцы, потом плюнуло и поковыляло прочь на своих коротеньких ножках.

— Ни дна тебе ни покрышки, — пробормотал Нэаль и тут же пожалел об этом. Все в этот день валилось у него из рук. Гвозди и молоток он забыл в амбаре, и ему пришлось возвращаться и искать их там.

За шиворот ему набилось соломы.

— Чума на тебя! — закричал Нэаль, но существо вскарабкалось на стропила и разбудило сов, принявшихся хлопать крыльями.

— Возвращайся! — попросил Нэаль, но оно уже было за дверью.

— Не старайся, — это уже был голос Барка, который подошел сзади, и краска стыда залила лицо Нэаля. Он не привык, чтобы из него делали посмешище или ловили на дурном поступке.

— Я не собирался ударять его.

— Нет, но ты ранил его гордость.

Нэаль задумался.

— Чем же можно залечить эту рану?

— Добротой, — ответил Барк. — Только добротой.

— Попроси его вернуться! — воскликнул Нэаль с неожиданным отчаянием в голосе.

— Я не могу это сделать. Он — Граги, и его никто не может позвать — он никому не говорит своего имени.

Нэаль вздрогнул — ему показалось, что удача оставила его. «Все кончено, — подумал он, — потому что я напугал одного из волшебного народца». Он вспомнил как пришел на хутор и как ему повезло, что он отыскал его и смог в нем остаться.

В тот вечер он не смог даже есть и поставил весь свой обед на крыльцо рядом с тарелкой Эльфреды; но на утро дар Эльфреды был принят, а его — оставлен.

И все же существенной перемены в его судьбе не произошло, разве что время от времени на голову ему сыпалась солома, когда он заходил в амбар, а стоило ему отвернуться, исчезали инструменты, чтобы появиться снова на своих крючках в амбаре, когда он приходил уже за другими.

Он переносил все это с совершенно несвойственным ему терпением, как-то раз даже оставив сочное яблоко на том месте, где была совершена кража. Дар его исчез, но продолжали исчезать и инструменты. И все же он научился относиться к этому с улыбкой, не обращая внимания на свои злоключения, сколько бы огорчений они ему ни приносили.