Немного чьих-то чувств - Пелам Вудхаус

– Какая погода! – заметил он.

– Ы-ыр-р, – отвечал Сидни.

– Вашему дяде лучше?

– При чем тут дядя! Вы сейчас заняты?

– Нет.

– Это хорошо, – сказал Сидни. – Я хочу свернуть вам шею.

Они помолчали. Харольд сделал шаг назад. Сидни сделал шаг вперед. Харольд сделал еще один шаг, равно как и Сидни. Харольд отскочил в сторону. Отскочил и Сидни. Если бы он не издавал звуков, наводящих на мысль о том, что неопытный испанец учится щелкать кастаньетами, можно было бы подумать, что они собираются исполнить красивый старинный танец.

– Или, скорее, – уточнил Сидни, – разорвать вас на части.

– Почему? – спросил Харольд, склонный к дотошности.

– Сами знаете, – отвечал Сидни, двигаясь к востоку, тогда как его визави двигался к западу. – Потому что вы крадете чужих невест, как последняя змея.

Харольд кое-что знал о змеях и мог бы поспорить, но не получил такой возможности. Его собеседник протянул вперед руку, и спасти шею удалось, очень быстро втянув ее в плечи.

– Минуточку, – сказал он.

Я говорил, что издатели нервны. Кроме того, они умны. Ходдер и Стаффтон не нашли бы лучшего хода.

– Вы хотите разорвать меня на части?

– И поплясать на них.

Харольду было нелегко усмехнуться, нижняя челюсть дрожала, но он это сделал.

– Ясно, – сказал он. – Тогда победа вам обеспечена. Играть не надо… Очень хитро, Макмердо, очень хитро. Хотя и не совсем прилично.

Сидни покраснел. Руки его упали. Он растерянно жевал губу.

– Об этом я не подумал, – признался он.

– А люди подумают, – заметил Харольд.

– Понимаю… Значит, отложим?

– Да, как-нибудь выберем время…

– Нет, сразу после матча. Ждать недолго.

Именно в эту минуту я подошел к ним. Тогда я часто бывал судьей в финальном матче.

– Готовы? – спросил я.

– Мягко сказано, – отвечал Сидни. – Рвемся в бой.

Харольд промолчал, только облизнул губы.

Мои друзья (продолжал Старейшина) по своей доброте говорят иногда, что я бесподобно описываю матч со всеми деталями, от первой лунки до последней, показывая, как фортуна клонится то туда, то сюда, пока не увенчает лаврами потный лоб победителя. Хотелось бы сделать это и сейчас; но, как ни жаль, материал не дает такой возможности. С самого начала схватка была до безнадежности односторонней.

Я сразу подметил, что Харольд – не в лучшей форме, но приписал это естественному волнению. Даже когда он прошляпил две первые лунки, я верил, что он соберется и покажет класс.

Тогда я не знал, какие чувства его терзали. Он рассказал мне об этом спустя несколько лет. Меня удивляло, что он играет с безупречной деликатностью. В подобных ситуациях самые милые люди нет-нет да и сорвутся, но он ни на секунду не терял учтивости. Могло показаться, что он заискивает перед Макмердо.

Однако все было напрасно. Три раза мрачный соперник отверг сигарету и без должного пыла принял слова о том, что проиграть самому Сидни – уже большая честь, а смотреть на его игру – истинное наслаждение.

Именно при этом комплименте ушел последний зритель. Когда Макмердо выиграл на десятой лунке, мы были одни, если не считать кэдди. Оплатив их услуги, соперники пошли домой.

Проигрыш, да еще такой, способствует молчанию, и я не ждал от Харольда пространных речей. Однако, взойдя на мостик у одиннадцатой лужайки, он стал воспевать победителя, что показалось мне очень благородным.

– Разрешите сказать, – начал он, – что я потрясен вашей игрой. Это было истинным откровением. Редко встретишь человека, который играет безупречно, делает короткие удары, где бы ни оказался мяч. Не хотел бы показаться льстивым, но, на мой взгляд, у вас есть решительно все.

Казалось бы, слушай это, как музыку, но Сидни мрачно заворчал, словно бульдог, подавившийся бифштексом.

Я заметил, что Харольд несколько разочарован, но, глотнув раза два, он радостно продолжал:

– А вот скажите, вам не приходило в голову описать свой опыт? Методы, советы новичкам, в таком, знаете, легком разговорном стиле. Я бы это охотно издал. Об условиях договоримся. Прямо сейчас и начните.

Сидни Макмердо впервые открыл рот.

– Сперва, – сказал он, – я другое дело сделаю.

– Да?

– Надо распотрошить одну змею.

– Тогда вы должны побыть в одиночестве. Ухожу, ухожу.

– Нет, – возразил Сидни. – Идемте-ка за эти кустики.

Я сразу все понял и остро пожалел Харольда, как оказалось – зря. Пока я жалел, он действовал.

Как вам известно, мы шли через мостик, именно мостик, поскольку тогда нынешнего, стального моста еще не было. Так, перекладина с ненадежными перилами, которым не выдержать тяжести.

Тяжестью Сидни обладал; и когда хитроумный Харольд боднул его головой в живот, перила мгновенно подломились. Раздался треск, потом всплеск, потом – какое-то цоканье, и я увидел, что X.П. скрывается за горизонтом, тогда как С.М., по грудь в воде, выпутывает из волос угря.

Как гласит старинная поговорка, издатель опасен, когда он в опасности. Если вы загоните его в угол, пеняйте на себя.

Сидни мрачно побрел к клубу. Судя по тому, что он сердито бил себя по спине, в него вцепилась какая-то водная тварь.

Кажется, я говорил, что после этого мы с Харольдом долго не виделись. Когда же увиделись, он мне поведал, чем кончилась эта душераздирающая драма.

Поначалу, что вполне понятно, ему хотелось оказаться как можно дальше от Сидни. Он прыгнул в машину, оставленную неподалеку, нажал на акселератор и быстро проехал 70 миль в сторону Шотландии. Там он зашел в кабачок перекусить и обнаружил, что у него есть пять шиллингов с мелочью.

Конечно, можно было найти гостиницу, снять номер, объяснив свои обстоятельства, и послать телеграмму в банк. Однако ему это не пришло в голову. В смятении чувств он решил вернуться домой, взять деньги, вещи, чековую книжку, а потом уже ехать в закат.

Насчет заката он не ошибся, домой он приехал затемно, но в окнах горел свет. Прокравшись к одному из них, он увидел Сидни, который глядел в потолок, явно кого-то ожидая.

Не успел Харольд юркнуть в кусты, чтобы обдумать ситуацию, как гравий затрещал под тяжелыми ногами. Только у Эгнес была такая походка. Вскоре раздался еще один звук, громкий стук в дверь, и на фоне света появился Сидни.

И он, и она молчали. Кроме кратких минут у клуба, разлученные сердца не общались с самого разрыва. Мужчина в пятнадцать стоунов и женщина – в одиннадцать тоже могут смущаться.

Первой заговорила Эгнес.

– Ты тут? – сказала она.

– Да, – отвечал он. – Жду эту змею.

– И я к нему.

– Да? Все равно от меня не спасешь.

– А кто его хочет спасать?

– Ты.

– Ну, нет. Я пришла расторгнуть помолвку.

– Расторгнуть?

– Вот именно.

– Я думал, ты его любишь.

– Разве можно любить человека, если он блистает и сверкает в простой игре, от которой ничего не зависит, и просто гаснет на матче? А почему ты на него сердишься?

Сидни заскрежетал зубами.

– Потому что он увел тебя.

Если бы Эгнес была на фут короче и фунтов на тридцать легче, мы бы сказали, что она хихикнула. Кончиком объемистой туфли она ворошила гравий.

– Тебе это неприятно? – спросила она со всей доступной ей мягкостью.

– А то! – вскричал Сидни. – Я тебя люблю, старушка, и не разлюблю. Когда я играл с этой змеей, твое лицо, можно сказать, плавало передо мной. И знаешь, ты права. Надо было брать № 4. Что говорить, уже поздно…

Эгнес вывела вензель на гравии носком другой туфли.

– Почему? – довольно тихо спросила она.

– А разве нет?

– Нет.

– Ты что, меня любишь?

– Люблю.

– Чтоб мне лопнуть! А я-то думал…

– Совершенно зря.

– Мы созданы друг для друга! – вскричал Сидни.

Они упали друг другу в объятия, как мастодонты – в болото. Когда шум немного улегся, послышался голос:

– Простите…

Харольд подскочил в своих кустах, словно наступил на мину. Он узнал этот голос.

– Простите, – повторила Лу, – здесь живет мистер Пикеринг?

– Да, – отвечал Сидни.

– Его вроде нет, – сказала Эгнес. – А может, есть. Поищите где-нибудь.

– Спасибо, – отвечала гостья, – поищу.

Она пошла в комнаты. Сидни снова обнял Эгнес.

– Старушка, – сказал он, – давай поженимся, пока ничего не случилось. Во вторник, ладно?

– Не могу. У меня игра. Двое мужчин, две женщины.

– А в среду?

– Небольшой матч.

– В четверг я сам играю в Сквэши-Хит. Когда же мы оба свободны? Давай посмотрим…

Они ушли по дорожке. Когда шаги их затихли, Харольд вылез и двинулся к коттеджу. В гостиной сидела Лу, целуя его фотографию. Он удивленно вскрикнул, она обернулась.

– Харольд! – вскричала она, кидаясь к нему на шею.

Он очень удивился, но, как мы знаем, был издателем, а всякий издатель разберется, что делать, если к тебе кинулась прелестная девушка. Я спрашивал двух-трех представителей этой профессии, и они подтвердили мою мысль. Харольд поцеловал Лу шестнадцать раз подряд. Макмиллан или Фейбер и Фейбер поступили бы точно так же.