Пиксельный - Александр Александрович Интелл

чей-то голос. Звук во всем мире выключили, остался только он, скользкий и деспотичный. Лучше бы не слышать.

Я пытаюсь разобрать слова, но как ни старайся, ничего не выходит.

Внезапно из пустоты возникает силуэт мужчины в синем костюме: он надвигается на меня, проходя сквозь лучистые светлячки.

Не успев разглядеть силуэт, я тут же просыпаюсь.

Подобные сны случались со мной и раньше. А тут напасть – целая череда. Ночью в баре, утром в гостиной, и вот сейчас.

Вода остыла, и я тороплюсь выбраться из ванны, надеть халат и отправиться на кухню. Голова больше не болит.

По кухне я расхаживаю с чашкой свежесваренного кофе, а взглядом ищу продукты, пригодные для завтрака. Но ничего путного не находится.

Я решаю, что придется куда-нибудь отправиться завтракать, но точно не в «Squer Antiques». Еще я планирую купить новый тайтл и поработать. С моими темпами письма как у улитки, легко позабыть, о чем книга. Рукопись придется перечитывать, чувствуя себя редкостным болваном.

Желудок голодно булькает, и я, угрюмо вздыхая, плетусь одеваться.

Проходя гостиную, я замечаю, что остались включенными телевизор и приставка

Я нажимаю на большой, утопленный в корпус приставки круг. Консоль стремительно затухает, кулеры прекращают вращение, а изображение на телевизоре теперь сплошным цветом – синяя безмолвная глубина заполняет окно в виртуальный мир, в левом верхнем углу появляется надпись «HDMI 2».

Лучше поздно, чем никогда – не дай Бог покажет три красных огня.

Я гляжу, что произошло за окном: высотки заволокло туманом, полупрозрачное марево облепило дома, тщетно стремясь поглотить в зыбких объятьях.

Внизу проглядываются машины и выходящие из домов люди. Кто-то семьями, кто-то в одиночестве. Высота и туман отделяют меня от целого мира, который кажется таким далеким, словно я нахожусь вдали от города.

Возле подъезда прохлаждаются трое гопников. Один сидит на корточках в штанах с лампасами и курит, на голове неряшливо устроилась черная матерчатая кепка. Остальные почти не отличаются внешне, но умеют стоять.

Гопы с феноменальной скоростью грызут семечки, запоганивая округу плевками и кожурой. Я не решаюсь сделать замечание, потому как, мягко говоря, в меньшинстве.

Сходя с крыльца, вылавливаю каменные взгляды – с жестоким прищуром, будто должен им по два рубля.

Похожие пацанчики однажды задержали меня, усердно пытаясь доказать, что я лошара и гомосексуалист, потому как не ношу сигарет, которые нужно им же и отдавать.

Тогда я буркнул что-то вроде: «Да я вообще не курю!» В ответ отделался предупреждением о неподобающем поведении и парой комплиментов. Отделался, потому ведь их было четверо.

Я давно понял, что в подобных ситуациях логика не работает. Основная ошибка, попадающих под горячую руку вот таких клошар – попытка вразумительно объяснить, связать логическую цепочку в предложениях. Для них это все – интеллигентное мямленье.

Например, доказывать, что если человек любит надевать красные кеды, то его вовсе не обязательно колотить палкой по голове, а после, дубасить по почкам. Это был реальный случай. Парня затормозили, сообщили, мол, ни к чему носить красные кеды, надавали палкой по голове, а после, когда бедолага упал, молотили лежачего.

Ну какая тут логика?

Утренняя прохлада пробирает насквозь, куртка и свитер пытаются согреть, но не выходит.

Выйдя со двора, я стремительно шагаю по тротуару, наблюдая, как резвые машины разгоняют сырую мглу и со свистом проносятся мимо. Обычно безликие и немые прохожие, в тумане кажутся совсем чужими. Одни медленно выплывают из бархатной дымки, другие входят в нее и растворяются там навсегда.

Я дохожу до входа в метро, спускаюсь по широким гранитным ступенькам, и, поглядывая на прохожих, протискиваюсь через тяжелую прозрачную дверь.

Пахнет подземным царством, слышится гул вагонов, теплый ветерок гуляет. Я прислоняю пластиковую карту к сканеру, и турникет распахивается.

На эскалаторе я не всматриваюсь в рекламу на стенах, но в голове все-таки всплывают картинки и образы магазинов украшений, ярмарок шуб, новых жилых комплексов, автомобилей и курсов английского. Все развешанные баннеры я знаю наизусть, и мне частенько кажется, что они никогда не меняются.

Кто-то торопливо спускается позади, в ровном темпе отбивая по железным ступенькам монотонное «топ-топ-топ». Люди, заслышав торопыгу, послушно сдвигаются к краю, словно выполняя беспрекословную команду, и я чувствую, что нахожусь на конвейере.

* * *

Отдел видеоигр всегда безлюден. Игры на витринах сортируют неважно: мультиплатформа и трэш на заметных местах, хиты непритязательной стопкой покоятся за стеклом. Взгляд покупателя проносится по полкам мультиплатформы, нарочито выставленной для рядового потребителя – не смыслящих в играх детей, покупающих диски за счет платежеспособных родителей по шестьдесят долларов за штуку. В глаза бросаются «фифы», «энхаэлы», «виртуалтеннисы», «иксмэны», новые «нидфорспиды» и прочие детскости.

Какие бы ни были, все они для меня – целые миры. Просторные и уютные, дикие и легкие, ручные, эфирные, завлекающие.

Вот запустишь один из миров, впрыгнешь в окно, а там…

С высокой горы далеко видно: снизу острова стоят посреди воды большой, синей и спокойной, а по берегам островов тех хлещутся волны кудрявые, да с шапками пенными. Острова все зеленью полны, так и дышат ею. На островах этих – поселения большие, со стенами из белого камня. В стенах этих ворота устроены, на все четыре стороны. В городах дороги проложены, брусчаткой серой, вековой. И дома стоят, солнышком сверкают, лучатся. Кто живет в этих домах? Что делают там? О чем думают?

Всего этого узнать не терпится, аж улыбка затаённая на лице расплывается, как представишь, сколько всего прожить в таком мире можно!

Э-эхх!!!

Или впрыгнешь в другое окно, а там лес пышет, да так, что пройти через него сразу не получается. Любой неопытный путник заблудится, на невиданные растенья залюбуется, о сгнившие черные ветки спотыкнется, да испугается! Зверей то здесь не пересчитать: кто на деревьях кров устроит, кто на земле ночами траву топчет, листвой шелестит, а кто и тоннели роет…

В одном из окон осеннее небо. Ясное, из хрусталя, расплескивается всеми красками заката над землей, истерзанной трещинами и огромными ранами-воронками, застывшими и напоминающими о былых сражениях, ожесточенных, губительных для человека и природы. Кажется, в стылой утренней тиши до сих пор вихрится едкая пыль.

Но природа все залечит, как время лечит раны человечества. И тут снова появится тихое и чистое пространство под холодным осенним солнцем. Не будет ни души, ни звука человечьего, только прозрачный лес: не лохматый и цветущий, как летом, а строгий и неслышный, словно бы почистился и затих, ждет другого времени.

А вскоре будет другая война – опять землю истерзают и леса прилично повалят, травы покосят, и раны-воронки повылезают, а трещины набухнут. И вновь природа беспрекословно залечит, и цикл повторится. Таков тот мир.

Другой, что в цветастой пластмассовой коробке с громким названием, явит на экран радуги всех цветов, зверей диковинных, плюшевых, да не плюшевых,