Джанлуиджи Буффон. Номер 1 - Роберто Перроне

Контролер ушел в другой вагон. Можно выходить. Сколько раз я ездил, закрывшись в туалете, потому что забыл билет, или перепутал направление (как в тот раз), или из-за нехватки денег, или просто так? Надо сосчитать, для статистики. Отбитые пенальти, пропущенные голы, сэйвы, поездки без билета.

Мы снова были в купе, я и трое моих друзей – Морелло, Феррарини и Маньяни. Внезапно дверь купе отъехала в сторону. Ф-у-у-у-у. Это не контролер, это парень с девушкой. Симпатичные. Мы возвращаемся из Рима в Парму. Они спросили, не футболисты ли мы – на нас футболки команды. Мы сказали, что мы – ветераны чемпионата Европы для ребят младше пятнадцати лет в Турции. И тут парень просиял:

– Да, я читал в газете, там была статья… Там так хорошо писали про вратаря. Как его?.. Буффон, кажется.

– Это я.

Жаркий майский день 93-го – впервые в жизни меня догнала известность. Я ощутил прилив гордости, но и ощущение, что что-то изменилось, что-то новое вошло в мою жизнь. Но я чувствовал, что я на верном пути.

Два года назад я помахал родителям из окна автобуса. Меня охватили эмоции, когда вратари строились перед тренерами. У меня за плечами был всего год игры вратарем и еще не было хорошей техники. Мне отчасти было страшно. Все изменилось – и футбол, и вся жизнь.

Я оставил дом и семью, чтобы жить в пансионе. «Мария Луиджия» – прямо напротив «Эннио Тардини», стадиона «Пармы».

В первый вечер моими соседями по комнате стали Андреа Тальяпьетра, Стеве Балланти, с которым мы до сих пор дружим и время от времени созваниваемся, и Антонио Вентурини. С Антонио мы жили в комнате на двоих два месяца, потом он вернулся домой. Он скучал по семье.

В самом начале я тоже не очень радовался. Само слово «пансион» не вызывает позитивных чувств. Со временем, правда, начинаешь его любить, потому что чувствуешь себя «социализированным». Это выражение осталось в моей памяти после фильма «Крылья свободы» – прекрасного фильма, который рассказывает о жизни в тюрьме. Совсем другая история, гораздо худшие условия, но правила так же влияют на тебя и помогают тебе больше стать самим собой.

В пансионе ты сталкиваешься с людьми, у которых серьезные проблемы и которые могут разрушить жизнь даже тех, кто изначально переполнен самыми благими намерениями. У многих ребят была тяжелая семейная ситуация: отцы в тюрьме, матери в расстройстве. Некоторые злоупотребляли – курили или что похуже. Там были и хулиганы, но с ними, к счастью, мне не доводилось встречаться. Некоторые хотели командовать, раздавать приказы для демонстрации своего превосходства, так как не были уверены в себе и старались создать эту уверенность искусственно. Я физически был самым большим и сильным и, хотя это и нереально, старался быть со всеми в хороших отношениях, никогда не поддерживал наглецов и тех, кто пытался доминировать над другими. Если кто хотел взять верх надо мной, ему хватало секунды, чтобы понять, что этого делать не стоит.

Мне было столько же лет, сколько им, и каждый возраст своей жизни я прожил сполна. Я имею в виду, что делал некоторые глупости – например, курил в четырнадцать лет. Сейчас это может показаться ерундой, но тогда на нас это плохо отразилось – мы приучились к вещам и похуже, и все было нипочем. Мы ходили к тем, кто мог нам скрутить косяк. Возможно, тогда, много лет назад, я и сделал пару затяжек. Достаточно для положительного теста на допинг – который, к счастью, не делают на чемпионатах юниоров.

Но пансион – это хорошая школа жизни. Не в смысле плохого опыта, а в смысле умения избегать плохого и учиться пониманию, насколько важно образование, которое ты получаешь. Если я сделал глупость, я уже ее не повторю.

Иногда я вспоминаю то время, перебирая в памяти лица ребят и встречи, случившиеся на моем пути. Люди, которым не удалось стать футболистами, но они были там со мной в течение четырех или пяти лет. Они занимаются чем-то другим, работают на вполне уважаемой работе, но не на той, ради которой трудились годами.

Когда я об этом думаю, я всегда прихожу к заключению: все, что у меня есть, – следствие тех жертв, которые я приносил, а не того, что я делаю сейчас.

И я жил по привычному распорядку. Подъем, завтрак, обед в час дня, в 13.45 автобус на тренировку. Я глотал, не жуя. День за днем, каждый день, кроме свободных часов в субботу после обеда или в воскресенье, когда можно было, если хочешь, сходить посмотреть на домашние матчи «Пармы».

Девушки? Ну… Они были в школе, но времени на них не было. Такая жизнь. Жизнь, где граница между зрелостью и незрелостью очень тонкая, и ошибки можно избежать благодаря незначительной детали.

Мы играли в провинциальном чемпионате, и это не было слишком трудно. Играли против приходских команд. Нечем было себя проявить. Примерно в феврале был тест – товарищеский матч. Такой матч, на который приходят посмотреть молодых игроков – вроде того, на котором просматривали меня. Там был вратарь моего возраста, были менеджеры клубов и тренеры. Я немного выпендривался, чтобы показать, что у меня нет соперников, и пропустил дурацкий гол.

На выходе с поля меня остановил Фабрицио Ларини, ответственный за юниорскую команду:

– Попытайся измениться, иначе вернешься домой.

Это было всего лишь предупреждение, но для меня оно прозвучало как гром среди ясного неба. Внезапно я понял, что, несмотря на то что я был мальчиком, а это была всего лишь игра, в ней уже появились профессиональные правила. Я вошел в мир работы, почти сам того не заметив. Это были соревнования. Через месяц мы поедем играть на турнир в Геную, в Молассану, против «Дженоа», «Сампдории», «Энтеллы», команды Кьявари.

Мы выиграли финал у «Дженоа», я отразил три пенальти и сам забил: в команде я еще был и лучшим пенальтистом. Я продолжал бить пенальти, пока не стал профессионалом, и не случайно тем памятным вечером в Берлине мне предложили выйти и забить. Я перестал только сейчас, потому что появились отличные пенальтисты, но я всегда готов подойти к точке, если понадобится.

В тот день в Молассане меня наградили как лучшего вратаря, и это был поворот: я начал ощущать поддержку и доверие тренеров.

Тогда моим тренером был Эрмес Полли, по прозвищу «почтальон», миф Пармы: более тридцати матчей в футболке с крестами. Он работал на двух работах: играл в футбол и разносил почту.

В июне я окончил среднюю школу и записался в лицей в Бодони. В пансионе можно было учиться, как в гимназии, но я этот вариант даже не рассматривал. Так было тяжелее – нужно было ходить в другую школу, у меня было очень мало времени на себя, но я хотя бы менял обстановку.

Кончилась и моя анонимность – я начал светиться в национальной сборной, меня позвал Серджио Ватта, тренер команды ребят младше 15 лет. Мы летим в Глазго, этой мой второй, и самый долгий на тот момент, полет на самолете. Это была квалификация на чемпионат Европы, который должен был пройти в Турции.

Мои надежды, мои мечты воплощались в жизнь, становились реальностью, их можно было ощутить и потрогать. В Турции в мае 93-го мы дошли до финала, где нас разгромила Польша. Там был Франческо Тотти – точно такой же, как сейчас, там был Виджани, который играет в «Реджине», там были мои друзья из «Пармы» – те самые, из поезда, без билета.

В Турции в четверть- и полуфинале были пенальти, и я сделал все, что мог: в матче с Испанией я отразил два и сам забил один, в матче с Чехией я сам промахнулся, но сумел взять три пенальти. Именно тогда в «Газзетта делло Спорт» был заголовок на первой странице:

БЕНТИВОЛЬО И БУФФОН,

ИТАЛИЯ ВАМ АПЛОДИРУЕТ

Это был мой первый газетный заголовок, и я разделил его с девушкой, Франческой Бентивольо, которая была старше меня на год, молодой теннисисткой, которая в эти дни, начав с квалификаций, дошла до четвертьфинала Открытого чемпионата Италии в Риме. Франческа рано оставила теннис, предпочтя заняться другими делами.

Какая странная судьба! Вернувшись в Италию, мы остановились в Риме в гостях у Мауро Владовича, теперь секретаря федерации футбола. Он дал нам билеты на матч «Рома» – «Торино» (5–4 по пенальти, такой результат невозможно забыть), и я прошел как раз мимо Форума, где моя «сестра по заголовку» принимала свою порцию славы.

Я, как всегда, смотрел матч за воротами. Если как вратарь я только начал расправлять крылья, то как болельщик я к тому времени был профессионалом.

4

Болельщик в косухе

Мои выходные за воротами

Пятьдесят лиц подозрительно посмотрели на меня, когда я сел за воротами на стадионе в Болонье. Думаю, только они и смотрели на меня на этом бетонном поле – я появился внезапно, непредсказуемо. После всего пережитого риска было бы достойным завершением, если бы меня негативно приняли или, хуже, попытались бы побить. Я всего несколько раз в жизни так боялся. На каждом шагу я проверял, не вывалился ли транспарант из рюкзака. Если бы его нашли, мне бы не поздоровилось.