Помоги другим умереть - Елена Арсеньева

Но всему на свете приходит конец. Кончилось и это мучение.

Климов, очевидно, сочтя день потерянным, картинно спрыгнул с коня и, бросив на прощание тренерше Светлане: «Завтра приеду в шесть, так что вы Балтимора никому не отдавайте», передал повод усатому парню, ждущему своей очереди покататься.

Судя по тому, как этот джигит поглядывал на Евгению, он не имел ничего против, если бы Лоток снова начал приставать к Балтимору. Но появилась Алиса и сообщила, что время наслаждаться стремительной скачкой истекло. На Лотка тотчас лихо вскочила длинноногая девица, у которой с шенкелями, похоже, было все в порядке, потому что Лоток как шелковый побежал по кругу. А Женя, снедаемая ревностью, побрела в каптерку берейторов – переодеваться в свои бесполезные шорты.

Она всю себя ощущала сейчас именно такой: бесполезной и бестолковой. Все, что ей удалось выяснить, – это что Климов ни с одной из пятерых здешних девушек не флиртовал, даже не улыбался им и уехал домой один в своем навороченном «Форде Мустанг» с серебристыми силуэтами диких коней на дисках колес.

Жене очень хотелось поверить, что последняя фраза насчет завтрашнего дня и была сигналом о предстоящем свидании. Вот беда: Света оказалась самой невзрачной из всех тренеров. Мужиковатая, нескладная, с грубыми чертами толстощекого лица, она едва ли могла привлечь внимание такого утонченного денди, как Климов. Да и сама поглядывала на него неприязненно. Все дело, как успела смекнуть Евгения, было именно в шпорах. Здешние девицы обладали стальными шенкелями и гордились этим. А если у человека на сапогах шпоры, напрягаться ему в седле необязательно: легонькое прикосновение острого железа к боку – и норовистый Балтимор превращается в овечку.

Евгения возмечтала было о шпорах на своих «немобильных» кроссовках, но тотчас ей стало жаль Лотка: причинять коню боль ради собственного удовольствия? Жестоко. Если это скачка, от которой зависит жизнь, – дело другое. Но мучить ради эффектной выправки, ради щегольства перед зрителями и самим собой… Женя почувствовала, что Климов нравится ей все меньше и меньше.

Ну и отлично, тем легче будет объективно анализировать его действия.

Итак: Света, похоже, отпадает. Очевидно, и Алиса. Во-первых, тоже презирает шпоры, во-вторых, совсем еще ребенок. Даже не нимфетка, а девочка-мальчик. А Климов не похож на совратителя малолетних. Да и в анонимке речь шла о какой-то «красотке-амазонке». Красотками были три остальные девушки: Аня, Лиза и Маша. Но при Ане находился молодой муж, сидевший на трибунах для зрителей и стороживший взглядом каждое ее движение. Значит, Лиза или Маша? Или тренер другой смены? Но чего ради Климову кататься в одну смену, а любовь крутить в другую, если можно совмещать приятное с полезным? К тому же в фешенебельном салоне «Дубленки, кожа, меха», где он работает замом коммерческого директора, довольно суровое расписание. Евгения нарочно уточнила это и поняла: среди трудового дня на свиданку не больно-то сбежишь! Тем более за тридевять земель, в манеж. Значит, скорее всего Лиза или Маша.

Работал манеж до восьми вечера. Женя не поленилась подождать час, чтобы понаблюдать, как обе молоденькие тренерши, сцепившись под ручку, бегут по извилистым горкам Высокова, мимо кладбища, мимо церкви, мимо утонувших в садах домишек, к автобусной остановке. Здесь подружки расстались, наскоро чмокнувшись в щечки. Лиза уехала на девятнадцатом, Маша осталась ждать сорок седьмого. Из чисто эгоистических соображений (сорок седьмой был и ее маршрутом) Евгения тоже осталась. Однако она сделала ставку не на ту лошадку: Маша доехала до вокзала, а там чуть ли не бегом бросилась к электричке на Тарасиху.

«Может быть, они встречаются на природе? – мелькнула мысль. – Климов приезжает на «Форде Мустанг», а Маша, для конспирации, на электричке? Нет, уж больно сложно. И не по-джентльменски. Да и времени почти девять. Ночь любви на даче, что ли? Но в анонимке об этом и речи не было, там живописалась именно манежная любовь. В закутках спортзала, на трибунах. И всякая такая иппоромантика».

Вопрос снялся просто: бросив прощальный взгляд вслед электричке, Евгения вернулась в вокзал и, кое-как сладив с автоматом, набрала домашний номер Климова.

– Алло! – сразу схватил он трубку. – Алло! Ничего не слышно! Лера, Лера, если это ты, перезвони, я ничего не слышу!

«Вот те на, – подумала Женя, осторожно вешая трубку. – Климов-то какой добропорядочный супруг оказался, с ума сойти! Сидит дома, караулит звонок родной жены. Может быть, конечно, он не один. Может быть, Лиза где-нибудь пересела на другой маршрут, приехала в Кузнечиху к любовнику и теперь, свернувшись рядом с ним на постели, хихикает его актерству? Или угрюмо, ревниво вслушивается: а вдруг это не игра?

Не проходит. Климовы жили с матерью Валерии и двумя детьми. Разве что семейство на даче и у Сергея Владимировича развязаны руки?» Евгения подумала-подумала и опять набрала климовский телефон.

На сей раз зазвучал голос немолодой женщины:

– Алло?

– Льва позовите, пожалуйста! – бухнула Женя первое, что пришло в голову.

– Какого Льва? Вы куда звоните? – испугалась климовская теща.

– Бенгальского. В зоопарк, – уныло ответила Евгения на оба вопроса, вешая трубку и думая, что зря Грушин ее все-таки не уволил! Одно из основных этических правил разработки возможного адюльтера – без согласования с заказчиком не провоцировать и не усугублять ситуацию. А Евгения только что обошла это правило, даже не чихнув. Обскакала, можно сказать, если использовать актуальную терминологию. Тещи и жены очень болезненно воспринимают такие вот анонимные звоночки. И глупо, глупо-то как! Нет бы спросить: это магазин, больница, морг, в конце концов, позвать к телефону какую-нибудь Марь-Ванну, Костю, Петю, Сережу… Нет, Сережу нельзя, Сережа – это Климов. Да кого угодно! Но Льва, главное! У кого что болит, тот про то и говорит, это ясно. Но если теща Климова наслышана про анонимку или в чем-то когда-то подозревала зятя (а тещи зятьев подозревают беспрестанно), сейчас она насторожилась. И если Климов, к примеру, не появится завтра в манеже, Евгения будет знать, кто в этом виноват.

Но не теща. Она сама!

«То, что людям известно о смерти, немного смягчается для них тем, чего они не знают о ней; неопределенность времени прихода ее несколько походит на бесконечность.

Природа дала нам возможность не думать о смерти, потому что, если бы мы о ней думали, то всю жизнь пребывали в оцепенении страха».

Одно было хорошо – день кончался. До одиннадцати, когда Евгения обычно ложилась спать, оставалось всего ничего. То есть недолго ей пребывать в состоянии уныния и презрения к себе. А утро вечера мудренее, так уж испокон веков ведется.

Сейчас что-нибудь съесть. Потом под душ – и обязательно помыть голову. От этого всегда становится легче.

Телефон зазвонил, когда она сидела в ванне и облегчение еще не наступило.

Эмма поинтересовалась самочувствием.

– Все нормально, только очень устала, – ответила Женя, мысленно проклиная себя за то, что поставила аппарат в ванной (чтобы, не дай бог, не пропустить Левушкиного звонка, но самое смешное, что ни разу ей не пришлось разговаривать с ним отсюда!), что сняла трубку, что спорола глупость с Климовым, что вернулась в Нижний Новгород, что вообще родилась на свет.

– Ладно, спи, – на диво быстро отстала Эмма. – Да, вот еще! Ты, когда у Грушина была, ничего с его стола не прихватила ненароком?

– Привет, – усмехнулась Евгения, – на добрую память, что ли?

– Тебе лучше знать. Пропала какая-то бумажонка, сам небось засунул знаешь куда, а со всех скальп снимал. Ну ладно, до утра.

– А какая бумага-то? – из вежливости спросила Женя, но опоздала: Эмма уже повесила трубку.

Она вытиралась, когда телефон зазвонил снова. Рванула трубку… нет, Грушин!

– Как дела?

– Пока ничего конкретного, – осторожно ответила Женя. – Объект очень осмотрителен. Девушку я вообще затрудняюсь вычислить.

– Ну, не теряйся там, – удивительно миролюбиво посоветовал Грушин. – Кстати, я тут поговорил со своим дружком из милиции насчет Неборсина. Помнишь еще такого?

– Как не помнить? – вздохнула Женя, покачав головой: ну и шуточки у начальника! Барбос!

– У них есть совершенно определенная версия насчет каких-то автозаводских разборок. Что-то там с дочерними и дилерскими фирмами. Похоже, обычная история: не поделили денежки. Так что не дергайся, тебя не будут вызывать.

– Да я и не особенно дергаюсь, – с искренним облегчением ответила Женя. – Спасибо тебе большое.

– Стакан, – отозвался Грушин, который иногда любил строить из себя «пинжака», но тут же спохватился: – Ах да, слушай, я в твой конверт с заданием не положил случайно еще один листочек?

– Нет, – покачала головой Женя. – Что вы с Эммой на меня хором набросились? Но, если хочешь, я проверю, только подожди две минуты, пока вытрусь.