За пять минут до января - Алиса Лунина

вспоминал покойную жену, Олесину бабушку (та тоже была известной певуньей), а на глаза наворачивались слезы.

…Выйдя из оранжереи, Василий Петрович вздохнул — кругом было белым-бело от снежной метели. Снег валил, сводя на нет все его усилия по уборке двора. Снег шел куда быстрее, чем люди могли его расчищать.

— Ну и погодка! — улыбнулся Василий Петрович. — Новогодняя снежная кутерьма!

* * *

Капитан полиции Алексей Макарский стоял в окружении своих воспитанников и проводил «разбор полетов» после завершившейся тренировки. Особенно досталось маленькому рыжему Саше Воробьеву.

— Воробьев! — строго крикнул капитан Макарский. — Это тебе самбо, а не дворовая драка. Да знаешь ли ты, что такое самбо?

И следующие тридцать минут Алексей Макарский, мастер спорта по самбо, тренер юношеской районной секции, рассказывал раскрывшим рты пацанам о сути этой замечательной борьбы.

По окончании сей пламенной речи Саша Воробьев поинтересовался:

— Дядя Леша, а вы бандитов ловите с помощью самбо или у вас пистолет есть?

— По-всякому приходится, — усмехнулся Макарский. — Все, тренировка окончена. Если будете так работать — сборной вам не видать как своих ушей! Тренируйтесь во время каникул.

— Дядя Леша, — спросил Воробьев, — а вы и в Новый год будете преступников ловить?

«Еще чего!» — чуть было не брякнул Макарский, но удержался и ответил:

— Нет. В Новый год я буду отмечать Новый год.

— А вы где его встречать будете? — не унимался любопытный Воробьев.

— Ну где… — смутился Макарский и соврал воспитаннику на голубом глазу: — Дома, с семьей.

А где приличный человек должен встречать Новый год? Правильно, дома. С семьей. На самом деле семьи у бравого тридцатипятилетнего капитана Макарского не было. Не повезло, не сложилось. Была у него когда-то жена, красавица и умница, но только она давно уже приходится женой другому мужчине и живет в Москве. Не захотела Люда Макарская жить в Бабаеве и уехала в столицу. А Макарский остался здесь — живет в Бабаеве, работает в РОВД Мишкинского района, на добровольных началах тренирует местных ребят в секции самбо. Он, конечно, давно бы тоже мог перебраться в Москву, если бы захотел (его в столицу кем только ни звали — и сотрудником в ФСБ, и начальником охраны в крупный банк, и личным телохранителем бизнесмена). Вот вчера ему позвонил армейский друг и стал уговаривать переехать в Москву: «Давай к нам, устроим тебя в солидную контору! Леха, ну что ты там сидишь в этом медвежьем углу?» А Макарский в очередной раз отказался, не зная, как внятно объяснить, почему он ни на что не может променять свое Бабаево.

Отпустив пацанов, Алексей вышел на крыльцо спортклуба и вдохнул полной грудью морозный воздух. А хорошо: лес в инее, солнце светит, и через два дня любимый праздник — Новый год!

Макарский с чувством закурил и улыбнулся: ну как отсюда уедешь, когда здесь все родное, знакомое с детства? Бабаево — его родина, а в Москве как-нибудь обойдутся и без Лехи Макарского.

* * *

Заключенный Саня Колосков по кличке Бешеный тоскливо смотрел сквозь решетчатое окно — там, за окном, была воля, зима, любимая жена Марина, прежняя жизнь… И где-то там люди уже готовились к Новому году… А Саня Колосков в той, потерянной, жизни очень любил этот праздник. А теперь у него вместо наряженной елки и любимой жены — нары и небо в клеточку. Сане вдруг стало так грустно, что хоть плачь или волком вой. Его сокамерники спали: кто похрапывал во сне, кто кашлял. С тоски Саня затянул песню. Сначала он пел уныло, но вторую часть куплета пропел громко и с большим энтузиазмом. А последние слова, можно сказать, прокричал на всю зону.

— Сань, ты чего? — спросил с соседних нар разбуженный песней заключенный Аркадий Хныкин по кличке Философ.

С тем же вопросом в камеру пожаловал надзиратель. Строго зыркнув на Бешеного, надзиратель спросил:

— Колосков, что орешь?

— Настроение такое, — хмыкнул Бешеный.

— Я тебе сейчас испорчу! — погрозил надзиратель.

— Ладно, чо ты сразу шакала включил, начальник, — усмехнулся Бешеный. — Настроение у меня хорошее, вот и пою.

— Не положено! — буркнул надзиратель.

— Так Новый год ведь, — подмигнул Бешеный.

— Не положено, — отрезал надзиратель и захлопнул дверь камеры.

— Некоторые думают, что они поднялись. На самом деле они просто всплыли, — неодобрительно заметил Бешеный. — Вот гад, действительно настроение испортил.

— Ладно, Сань, не буянь, — подал голос Философ. — Охота тебе в карцер загреметь на Новый год?

— Неохота, — скривился Саня. — Мне вообще Новый год тут встречать неохота.

Сане было неохота до такой степени, что он изо всех сил ударил кулаком по нарам. Почуяв приближающуюся бурю, другие разбуженные обитатели камеры притихли. У Сани Колоскова был крутой норов, и прозвище Бешеный он получил именно за буйство и экспрессивность. А также за тяжелые кулаки.

Саня чалил в колонии третий срок. Половину своей жизни тридцатисемилетний Колосков провел в местах строгого режима. Ничего не поделаешь, так легла его карта — человека засосала опасная трясина. Всякий раз освободившись, выйдя на волю, Саня поддавался излюбленному пороку — прибирать, где чего плохо лежит. Самыми разными способами. Послужной список Сани Колоскова был представлен разнообразно: кражи, разбойные нападения, поножовщина. В нынешней тюремной реинкарнации в колонии строгого режима в Подмосковье Сане предстояло провести шесть лет — из которых три года он уже отбыл.

По сравнению с Саней Бешеным заключенный Аркадий Хныкин казался на зоне человеком случайным. В прежней жизни Аркадий был главным бухгалтером крупного предприятия, но то ли он как бухгалтер проворовался, то ли директор этого предприятия подставил Аркадия, а только вышел Аркадию срок — пять лет колонии строгого режима. Первое время сорокалетний Аркадий на зоне чувствовал себя инородным телом, и кто знает, как бы сложилась его судьба, не проникнись к нему симпатией сам Саня Бешеный, человек в здешних кругах авторитетный. Для Бешеного начитанный Аркадий стал персональной Шахерезадой — Аркадий пересказал ему «Евгения Онегина», заинтриговал Саню коллизиями «Войны и мира», усилил впечатление жалостливой «Бедной Лизой» и пообещал за будущие годы познакомить Саню и остальных сокамерников со всей русской классикой. За свой талант рассказчика Аркадий получил покровительство Сани, а со временем Хныкин и Бешеный даже как-то сдружились. Все свободное время (а в колонии его было много) Аркадий проводил за чтением книг, преимущественно философского содержания. В результате он стал таким просветленным, что коллеги стали называть его Философом.

Вот и в этот тяжелый для Сани Бешеного момент Философ попробовал утешить приятеля вполне философской сентенцией:

— Да будет тебе, Сань, какая разница, где быть — по ту