Младшие родственники моей семьи - Александр Сергеевич Глухов

барыня стала возражать против собаки, он её утопил…» Вот сами подумайте: как он мог иметь барыню? Это барыня имела его, как крепостного. К тому же не ясно, кого из них он утопил…

В смешливом настроении, под впечатлением о Витькином «художественном произведении» я пришел домой и узнал о кончине кошки и Ивана…

Время шло. Мурка превратилась в красивую умную кошку, замечательно истребляющую мышей и крыс. Года через полтора она сама стала приносить потомство, которое охотно брали на свинарник. Количество крыс там было запредельным, а дети Мурки сумели его значительно проредить.

В 1970-ом году, после грандиозного весеннего половодья, нас, ребят с улицы Перспективной охватила очередная ребячья дурь. Мы начитались книг о прирученных птицах, охотничьих и просто домашних, после чего решили заняться одомашниванием скворцов, грачей и прочих пернатых, благо недостатка в них не было: в парке, в начале июня, под деревьями, в кустах, в траве попадались десятки птенцов, не умеющих ещё летать. Мы принялись их собирать и размещать в пустующих кроличьих клетках.

Наша семья отличалась необыкновенной демократичностью нравов, поэтому окрестные ребята постоянно околачивались на нашем участке — им импонировала относительная свобода, предоставляемая родителями мне, брату и сестре. Мы постоянно что-то строили, изобретали, тащили всяческий хлам в огород или на просторные зада за участком. Витька Хитров хоть и был постарше нас, да ещё важничал, что дружен с великовозрастными хулиганами, регулярно отирался около нашего дома и увлёкся дрессировкой пернатых. Его богатое воображение, к сожалению, сочеталось с необычайной тёмной дремучестью, отчего результаты оставались плачевными. В клетках разместился десяток грачат, галчат и скворчат. Мы их кормили земляными червями, которых они охотно поедали.

Витька важно заявил:

— Теперь начнём учить их летать. Скоро у нас появилась стая ручных птиц.

Виталик, сын агронома из дома напротив, осторожно засомневался:

— Если они улетят, то назад не вернутся.

— Что ты понимаешь? Небось, как батя, кроме суглинка и дернового подзола ничего не знаешь. Если даже каждая вторая птица не улетит, то уже большое дело. Надо вообще орлов и ястребов тренировать — они бы пригодились. В крайнем случае ты мне индюшонка притащи покрупнее, я из него охотничью птицу сделаю…

Виталик сморщился и отвернулся. Мой брат Мишка недоверчиво спросил:

— На кого индюка натравливать станешь?

На лице Витьки расплылась уверенная усмешка:

— Птица здоровенная, больше орла, ей что зайца, что лису заклевать — раз плюнуть. Вот бы казуара завести, которые на Новой Гвинее водятся, тогда хоть на волка с лосем иди.

Он вытащил скворца из клетки, посадил на ладонь, а тот вспорхнул и, пролетев метров десять-двенадцать, скрылся в малиннике у забора. Витька выхватил второго птенца и уверенный в том, что второй скворчик повторит полёт первого, вытянул вперёд и вверх руку. Вялая птичка равнодушно поглядела в пространство и не двигалась. Тогда вздорный старшеклассник сжал ладонь, размахнулся и запустил птенцом как камнем в сторону барака. Птичка врезалась в доску забора и замертво свалилась в малинник.

На балбеса накинулись с упрёками, а он стыдливо и вяло отбрёхивался. Услыша словесную перепалку вышел мой отец. Узнав в чём дело, он презрительно рявкнул:

— Гоните этого «Шепталёнка» подальше!

Витьку на улице дразнили с раннего детства «Шепталёнок», но потом стали именовать «Балоном». Впрочем, это уже другая история.

К вечеру клетки были очищены от птиц. Долгие послезакатные сумерки никак не хотели сгущаться, когда местный крамольник и лодырь Пират, отмахиваясь от назойливых комаров, поучал Витьку:

— Ты им пример покажи, как нужно летать. Видишь дупло в липе около моего дома? Оно на высоте примерно метр от земли. Заберись в него и прыгни с раскинутыми руками — любая птица понимает пример.

«Шепталёнок» смотрел недоверчиво, соображая в глубине души, что одноглазый озорник устраивает какой-то подвох, но дал себя уговорить и, после короткого полёта, шлёпнулся в траву, испытывая довольно болезненные ощущуния.

На следующее утро эпопея с дрессировкой различных пернатых была закончена, по причине внезапного приезда в Колычёво рослой красавицы москвички Тани Ивановой. В неё влюбились чуть ли не все ребята с четырёх деревенских улиц, плюс полдюжины молодых людей из окрестных селений. Даже истерзанный похмельным синдромом алкоголик Петрович, в очередной раз временно неженатый, положил мутный взгляд на юное создание, дал зарок не пить никогда, по крайней мере в ближайшие два дня, но к обеду не выдержал, махнул стакан самогонки и был уведен Катькой Гусевой в её распутное жилище…

В деревне время движется медленно. В течении следующих четырёх лет главными животными нашей семьи являлись коза Ночка и кошка Мурка. Они прекрасно уживались и были весьма смышлеными особами, не портили грядки, а важно расхаживали по огородной тропинке с невозмутимо гордым видом.

За эти четыре года происходили многочисленные события: свадьбы, пожары, грандиозная засуха лета 1972 года, чистка двух прудов, смерть директора психоневрологического интерната и директора школы глухонемых, закрытие пионерского лагеря «Чайка» … Подросла молодёжь. Кого призвали в армию, кто-то уехал учится в соседние города, а некоторые навсегда перебрались из деревенских домов в городские квартиры.

В начале июня 1974 года, бывшая наша соседка, собираясь в очередной раз замуж, если не изменяет память, пятый или шестой, принесла тёмного упитанного щенка от овчарки Лады. По её словам, это был самый крупный детёныш из помёта. Конечно, мы с удовольствием поселили у себя толстенького кобелька.

Кстати, намерения бывшей соседки Нины оказались серьёзными, и она окончательно вышла замуж, перебралась к супругу и родила множество детей.

Щенку дали кличку Чёрный. Он робел перед кошкой, но мурка приняла его благосклонно. Их часто видели дремлющими на крыльце. Пёсик благодарно поглядывал на повелительницу и норовил лизнуть её. Та принимала щенячьи нежности равнодушно. Они приятельствовали до своей кончины, которая совпала по случайному стечению обстоятельств со смертью Брежнева. Но это было много лет спустя, а тогда мы обзавелись новым другом.

Коза ночка за что-то собаку недолюбливала и делала вид, что забодает, но с годами привыкла и они как бы не замечали друг друга. Пёсик вырос в крупную собаку, но поскольку чистокровной овчаркой не был, самые кончики ушей слегка провисали, хотя размером он овчаркам не уступал, а бесстрашием превосходил. Когда ему ещё не исполнился год, он, защищая меня, умудрился обратить в бегство стаю из шести бродячих собак среднего размера. Он не боялся палки, не любил пьяных, а однажды в сентябре 1975 года, на моих глазах дважды запрыгивал на спину агрессивного лося, пытавшегося ухватить его за холку. Лось панически бежал сквозь кусты и мелколесье.

В бараке жил здоровенный молодой детина по