В тени трона - Василий Александрович Зубакин

избранной родни покойного и абастуманской молочницы Анны Дасоевой, принявшей последний вздох великого князя, пересек площадь перед собором и подъехал ко входу, освещенному изнутри золотистым мерцанием свечей. Приглашенные на церемонию знатные гости уже стояли внутри собора и ждали появления траурной процессии.

Там, в семейной усыпальнице, заканчивался земной путь Георгия Романова. Позже, вечером в Зимнем дворце, соберется за поминальным столом узкий круг близкой родни почившего: братья и сестры, мать, представители знати.

И потечет на родном почти для всех за этим столом русском языке теплый разговор о горестях и радостях, о непостижимости жизни, о политике и перспективах на будущее.

Аминь.

Николай и Михаил

2

Медальон королевы Виктории

На поминальном вечере в день погребения Георгия Михаил получил от королевы Виктории приглашение навестить ее с частным визитом в замке Балморал в Шотландии. Приглашение передала Элла – любимая внучка Виктории, жена великого князя Сергея Александровича, состоявшая в доверительной переписке с бабушкой. Визит к британской королеве, пусть и частный, явно был задуман ею неспроста, тем более что три года назад юный Михаил уже был представлен Виктории в Ницце во время семейного отдыха. Мать привела его тогда в «Гранд-отель» – королева со свитой занимала все западное крыло знаменитой гостиницы, – чтобы познакомить сына с «дорогой бабушкой». Виктория показалась Михаилу приветливой и радушной, да и юный родственник произвел на нее приятное впечатление. В своем дневнике она записала, что юноша был «удивительно симпатичен, мил и приятной наружности».

Михаил решил ехать в Балморал в начале сентября, а время до поездки провести в имении Брасово на Брянщине – это была своего рода дань памяти ушедшему любимому брату, ведь Георгий вложил свою душу в это имение и с гордостью показывал младшему брату все, что создал там – от колокола в храме, отлитого лучшими московскими мастерами, до конезавода, не имевшего равных в России. Михаил не просто принял в наследство имение, он хотел как бы «продлить» жизнь брата для Семьи, «подхватив» все его дела в Брасове и Локте.

Человек склонен неразрывно прикипать душой к избранным картинам природы, к видам и пейзажам, в которые он иной раз влюбляется, как в красивую девушку, с первого взгляда, а иногда постепенно укрепляется в этой привязанности на протяжении всей своей жизни. Диапазон пристрастий для всех живущих на земле необъятен: от ледяных торосов севера и зыбучих песков пустыни до изумрудных склонов Кавказских гор и волчьих брянских лесов. И всякую живую душу тянет в любимые места, и не может она найти им замену в целом свете.

Царская Семья всем прочим ландшафтам предпочитала великолепные крымские дворцы и их окрестности – Ливадию, Массандру, Мисхор, а также Кавказ с его хрустальной чистоты озерами. После подолгу серого неба Санкт-Петербурга солнышко юга будоражило, разгоняло кровь и превращало жизнь в праздник.

А Георгий и Михаил и в этих пристрастиях отличались от прочих членов Семьи: всего вольготнее они чувствовали себя в поместье в окрестностях селенья Локоть, в Брянских краях. Деревянный особняк хотя и уступал в роскоши каменным дворцам монаршей родни в Крыму и на Кавказе, но вполне отвечал житейским запросам и Георгия, и Михаила. И вовсе не оттого, что душой они были более русским, чем Ники или немка Аликс и вдовствующая императрица с датскими корнями; Екатерина Великая тоже ведь не в Торжке родилась, а была, говорят, русее многих русских. В конце концов, и без них тьмы и тьмы русских жителей средней полосы тянутся летом на Южный берег Крыма поплескаться в волнах теплого Черного моря и позагорать на бережку. Не на Белое же море ехать купаться.

А дело было в том, что Георгий, а особенно Михаил, с его независимым и своевольным характером, строили для себя свой мир – смежный с монаршим и все же отличный от него.

В Локте Михаила, как и прежде Георгия, окружали русские люди, приписанные к государственным дворцовым крестьянам, не знавшие крепостного рабства и сохранявшие чувство собственного достоинства, – никто перед молодым барином шапку не ломал и не тянулся руку ему целовать. И это великому князю приходилось по нраву; в отличие от представителей монаршего круга, он был проще и демократичнее в общении, что делало его белой вороной (или черной овцой, как у французов говорится) в роскошной придворной стае. Михаил видел себя прежде всего созданием Божьим, как все люди, а не престолонаследником и помазанником Божием в будущем.

В жизни людей животные занимают куда большее место, чем кажется на первый взгляд. Люди и животные – одна, в сущности, ветвь.

Человек всего крепче привязан к собакам и кошкам. К собакам – понятно отчего: с пещерных времен они защищали человека и испытывали к хозяину несвойственную людям верность. А кошки? От мышей, что ли, защищают они своих хозяев? Непонятно.

Но Михаил был, как говорится, лошадник до мозга костей. Он понимал лошадей и любил их, как любят самое близкое существо; сомнительная дружба всадника с лошадью, когда один везет, а другой погоняет, – это не про Михаила Романова.

В имении Георгий построил прекрасную теплую конюшню, и лошади приняли своего нового хозяина безропотно, тем более что Михаил не раз бывал там прежде. Кроме красавцев-коней, была еще одинокая живая душа в локтовской усадьбе – беспородная собачка по кличке Боб, Бобби, которого Георгий и Михаил в шутку называли «дворянином», считая таких «дворян» куда умней и преданней чистокровных левреток или мопсов. Селить безродную дворняжку в петербургском дворце и повсюду возить ее с собой, как болонку, часто присутствующую на картинах придворных художников, немыслимо – Семья бы пришла в ужас. Для нее это все равно что поселить в царских покоях деревенского мужика в лаптях. Тут не только Алекс с Ники, тут и маменька Мария Федоровна встала бы на дыбы… Любовь к домашним животным в монарших сферах была своего рода признаком хорошего тона, но не ко всем конечно же, а только к тем, которые этого круга достойны.

Бобби и лошади были любимыми, но не единственными четвероногими друзьями Георгия и его брата: в Гатчине, при дворце, Михаил держал лучшую в России псарню крупных охотничьих собак – уникальных силачей-меделянов, натасканных на медведей. Полюбоваться на псарне выставочными чистопородными псами тоже было для него удовольствием. И все-таки осиротевший без Георгия рыжий Бобби был ближе сердцу Михаила, чем десяток брутальных меделянов. А этих крупных, как матерые волки, псов Михаил завел отчасти из озорства – чтобы как-то взбудоражить чопорных родственников, традиционно отдававших предпочтение «карманным» породам, умещавшимся на руках или на коленях. Попробуй-ка попозировать перед художником или фотографом не с крошкой пекинесом, а с богатырем меделяном, который медведя порвет!

А собака, большая ли, маленькая ли, распознает характер человека куда быстрей, чем любой психоаналитик: звериное чутье не дадут человеку никакие учения, никакие книжные знания. Меделяны постепенно попривыкли к хозяину,