La Maladie - Анджей Сапковский

План, насколько я понимаю, был простым и по сути своей даже не заслуживал того, чтобы называться интригой. Нам надо было сорвать Марково сватовство, не допустить объединения с Тинтагелем. И разве не лучшим поводом для этого было убийство посла? Я воспользовался какой-то случайностью, зацепил Тристана, а он вызвал меня на поединок. Он вызвал меня, понимаете? Он, а не наоборот.

Дрались мы в Дунн Логхайр, на берегу Залива. Мне казалось, что я быстро с ним справлюсь. На первый взгляд я был вдвое тяжелее его и как минимум вдвое превосходил опытом. Во всяком случае, так мне казалось.

В своей ошибке я убедился еще в первой стычке, когда копья разлетелись в щепки. У меня чуть крестец не лопнул, так он вбил меня в спинку седла, еще немного и я бы свалился вместе с конем. Когда он повернул, и не требуя второго копья, достал меч, я обрадовался. Копье — вещь такая, при небольшом везении и хорошем коне совсем зеленый воин может свалить даже опытного рыцаря. Меч же — не оружие случая, он куда справедливей.

Мы прощупали друг друга ударами по щитам. Он был силен, как бык, сильнее, чем я мог предположить. Сражался он в классическом стиле — dexter, sinister, верх, низ, удар за ударом, очень быстро, и эта его скорость мешала мне использовать преимущество опыта, навязать ему свой, менее классический стиль. Постепенно я стал уставать, поэтому при первом же удобном случае ударил его в бедро, под нижний край щита, украшенного вздыбленными львами Лайонесс.

Если бы мы были на земле, он не устоял бы. Но мы были верхом. Он даже не обратил внимания на кровь, хлеставшую, как из ведра, на темный багрянец, заливавший седло, чепрак, песок под копытами. Люди, бывшие там, вопили, как безумные. Я надеялся, что кровотечение сделает свое, но поскольку и у меня силы кончались, то я резко, нетерпеливо и неосторожно атаковал, чтобы закончить поединок. И в этом была моя ошибка. Я подсознательно держал щит очень низко, считая, что он захочет отблагодарить меня таким же подлым ударом снизу. Вдруг у меня в голове вспыхнуло… а дальше я ничего не помню.

«Не знаю. Что было потом, не знаю, — подумал я, глядя на белые руки Изульт. — Неужели была только та вспышка, в Дунн Логхайр, темный коридор и сразу же потом — серо-белое побережье и замок Кархаинг?»

Возможно ли это?

И сразу же, как готовый ответ, как неотразимое доказательство, как существенный аргумент — приплыли образы, появились лица, имена, слова, цвета, запахи. Там было все, каждый день и денечек. Дни зимние, короткие, сумрачные из-за рыбьих пузырей в окнах, теплые, пахнущие дождем дни на Пятидесятницу, дни летние, длинные и жаркие, желтые от солнца и подсолнухов. Все было там — походы, сражения, марши, охоты, пиры, женщины, снова сражения, снова пиры и снова женщины. Все. Все, что случилось с того момента в Дунн Логхайр и до сегодняшнего, затянутого моросящим дождем дня на армориканском побережье.

Все это было. Имело место. Произошло. И потому я не мог понять, почему это казалось мне…

Маловажным…

Несущественным.

Я тяжело вздохнул. Я устал от этих воспоминаний. Я чувствовал себя усталым, как и тогда, во время боя. Как тогда, я чувствовал боль в шее и тяжесть собственных рук. Шрам на голове пульсировал, рвался разъярившейся болью.

Изульт Белорукая, долго смотревшая в окно, на окутанный тучами горизонт, медленно повернула ко мне свое лицо.

— Зачем ты прибыл сюда, Моргольт из Ольстера?

Что я мог ей ответить? Мне не хотелось выдавать существование черной пустоты в памяти. Не было смысла рассказывать и о темном бесконечном коридоре. Как всегда, оставался рыцарский кодекс, всеми признанная и уважаемая норма. Я поднялся.

— Я здесь, в твоем распоряжении, госпожа Изульт, — сказал я, кланяясь, будто проглотил палку. Такой поклон я подсмотрел у Кея в Камелоте; он всегда казался мне достойным подражания. — Я прибыл сюда, чтобы исполнить любой твой приказ. Так что распоряжайся моей жизнью, госпожа Изульт.

— Боюсь, Моргольт, что уже поздно… — ломая пальцы, ответила она.

Я видел слезу, узкую и блестящую полосу, ползущую вниз от уголка ее глаза. И я чувствовал запах яблок.

— Легенда кончается, Моргольт.

За ужином Изульт не составила нам компании. Мы были одни, я и Бранвен, если не считать капеллана с блестящей тонзурой. Но он нам не мешал. Пробормотав краткую молитву и перекрестив стол, он предался обжорству. Очень скоро я вообще перестал его замечать. Как будто он был там все время. Всегда.

— Бранвен?

— Да, Моргольт?

— Так откуда ты узнала?

— Я помню тебя по Ирландии, по королевскому двору. Очень хорошо помню. Не думаю, чтобы ты помнил меня. Тогда ты не обращал на меня внимания, Моргольт, хотя… сегодня я могу тебе признаться, что старалась, чтобы ты меня заметил. Но понятно — там, где была Изульт, других не замечали.

— Нет, Бранвен. Я помню тебя. Это сегодня я не узнал тебя, потому что…

— Потому что?

— Тогда, в Байле Ата Клиат… ты всегда улыбалась.

Молчание.

— Бранвен?

— Да, Моргольт?

— Что с Тристаном?

— Плохо. Рана гниет и не хочет заживать. Выглядит ужасно.

— Неужели он…

— Пока верит, живет. А он верит.

— Во что?

— В нее.

Молчание.

— Бранвен…

— Да, Моргольт.

— А Изульт Златокудрая… Разве королева… действительно приплывет сюда из Тинтагеля?

— Не знаю, Моргольт. Но он верит.

Молчание.

— Моргольт.

— Да, Бранвен.

— Я сказала Тристану, что ты здесь. Он хочет видеть тебя. Завтра.

— Хорошо.

Молчание.

— Моргольт.

— Да, Бранвен.

— Там, в дюнах…

— Это не имело значения, Бранвен.

— Имело. Прошу тебя, постарайся понять. Я не хотела, не могла позволить, чтобы ты погиб. Я не могла допустить, чтобы стрела из арбалета, глупый бездумный кусок дерева и металла, перечеркнула… Я не могла этого допустить. Любой ценой, даже ценой твоего презрения. А там, в дюнах… Цена, которую назначили они, казалась мне не такой уж высокой. Видишь ли, Моргольт…

— Бранвен, пожалуйста… Хватит.

— Мне уже случалось платить собой.

— Бранвен. Ни слова больше.

Она коснулась моей руки, и ее прикосновение, хотите верьте, хотите нет, было алым шаром солнца, встающего после долгой и холодной ночи, запахом яблок, прыжком коня, идущего в атаку. Она поглядела мне в глаза, и взгляд ее был как трепетание стягов на ветру, как музыка, как прикосновение соболей к щеке. Бранвен смеющаяся, Бранвен из Байле Ата Клиат. Серьезная, спокойная и печальная Бранвен из Корнуэлла, с глазами, которые все знают. А может быть, в вине, которое мы пили, что-то было? Как в том вине, которое Тристан и Златокудрая выпили в открытом море?