Пастух - Игорь Анатольевич Верещенский

не была. Или потому, что не умела вовремя сдерживать свой взрывной характер. Нинка-то хоть и краснела и выпучивала глаза, но руки распускала только уж в самых исключительных случаях. Но за ошибки всё равно приходится платить, тем или иным способом.

Когда она следующий раз глянула в окно, то пастуха уже не увидела, хотя туман был ещё не сильный и колодец проступал сквозь него неясными очертаниями. Но высокой тёмной фигуры рядом с ним не наблюдалось. Как и на всём пространстве, которое могла охватить баба Зоя взглядом из окна. В какой-то момент у неё даже возникло беспокойство, куда это он мог так внезапно подеваться, но в следующее мгновение до её ушей долетел звон знакомых колокольчиков. Мигом забыв о пастухе, она отправилась встречать своих облезлых коз.

Облака не рассеивались, а туман всё сгущался. К ночи поляну перед домами и все другие более-менее открытые пространства накрыло белое холодное одеяло, щупальца которого проникали во все закутки между деревьями, кустами или домами. Ночь спустилась, погрузив деревню в холодный мрак. Жители закрылись в тёплых домах, а тело пастуха так и продолжало лежать в траве у колодца, окружённое роем мошек и комаров.

3

Новый день начинался серым мокрым утром. Облака никуда не делись, но стали тоньше, растворенная в воздухе влага теперь неспеша оседала на все открытые поверхности, превращалась в капельки воды и изредка капала с них. Около семи утра баба Зоя пошла к колодцу за водой с двумя небольшими вёдрами (большие ей уже было не унести). Высокая трава под тяжестью росы склонилась над тропинкой, и баба Зоя пожалела, что не надела высокие сапоги, а только калоши, и теперь её старые тёплые колготки ниже колена промокли насквозь. Преодолев тропинку, она вышла на полянку у колодца и заметила слева от него большие сапоги и плащ – примерно до половины тела, остальное скрывала трава.

Её вдруг охватил внезапный страх. Ни удивление, ни недоумение, ни дурное предчувствие, и именно страх, хотя ничего страшного она пока вроде как не видела. Взяв оба ведра в одну руку, она медленно подошла ближе, заглянув туда, где трава была примята упавшим телом. Плащ скрывал почти всё; видны были лишь абсолютно белая часть шеи, жидкие, свалявшиеся волосы головы и тоже белая кисть левой руки, согнутой в локте. Вторая рука при падении оказалась под телом. Баба Зоя вскрикнула, уронила вёдра, сцепила руки в замок и подняв их к подбородку. Сердце тяжело забилось, отдавая вспышками головной боли. Сама не зная, зачем она это делает, она подошла, наклонилась и перевернула тело, ухватив его за плечо. Кто это, она догадалась, ещё когда увидела сапоги… Возможно, думала, что он ещё жив.

Густая трава не дала телу перевернуться на спину, а только на бок, но и этого хватило, чтобы увидеть совершенно белое, в мелких красноватых точках на щеках, искажённое то ли болью, то ли страхом лицо. Увидеть открытые глаза с застывшими зрачками и рот с несколькими гнилыми, коричневыми зубами.

Комары и мошки за ночь выпили из него почти всю кровь.

Баба Зоя отпрянула назад и с каким-то хриплым подобием крика побежала к дому, постоянно оглядываясь, из-за чего сразу же наступила на одно из брошенных вёдер и упала на колено. В этот же миг позвоночник пронзила резкая боль. Попыталась встать, но боль была такая, что она не удержалась и упала на бок. Снова пыталась встать, подобрать под себя руки… Каждое малейшее движение отзывалось болью во всех нервных окончаниях спины. Несмотря на это, она старалась подняться хотя бы на четвереньки. Ей нужно во что бы то ни стало убежать! Казалось, что пастух сейчас встанет и начнёт бить её палкой по спине, держа её в бескровных руках, только теперь это уже будет ни гнилая штакетина… На четвереньках она добралась до начала тропинки, упираясь рукой на колено, кое-как поднялась на ноги и поспешила к дому. Спешить получалось боком и хромая, наклонив корпус чуть вперёд. Боль вроде уменьшилась, а может она её просто не замечала. Не могла позволить замечать.

На деревне уже выгнали скот, предполагая, что сейчас придёт пастух. Ленка стояла у калитки и дожидалась его. Увидела ковыляющую от колодца бабу Зою. Спросив, в чём дело, она получила ответ хриплым задыхающимся голосом, что у колодца лежит мёртвый пастух. Не обратив внимания на Ленкино недоумение, баба Зоя скрылась у себя дома и заперлась, о чём свидетельствовал грохот впопыхах накинутого на петлю крюка. Ленка, постояв в оцепенении пару минут, позвала мужа (настойчиво позвала), и оба направились к колодцу. Там они увидели не более того, что видела баба Зоя. Добавились разве что два опрокинутых ведра из нержавейки, одно из которых слегка погнулось.

О случившемся скоро узнали и остальные жители в лице Нины с Фёдором. К ним прибежала запыхавшаяся Лена и сообщила эту новость. Пока бежала, мышцы ног начали ныть, как будто бегала весь день. Не выразив ни капли сочувствия, Нинка только раздражённо спросила, кто же теперь будет пасти скот. И кто должен его хоронить. Ни на тот, ни на другой вопрос Лена не ответила, но взглядом дала понять, что хоронить придётся им – их очередь была его кормить и у них больше всего скота. И ушла, не дав Нинке времени сказать какую-нибудь гадость. Та лишь бросила злобный взгляд и пошла за мужем.

Лена направилась домой. Ноги ныли всё больше, она с трудом отрывала их от земли, наклоняясь при этом вперёд. Зашла она и к бабуле. Та отреагировала на новость глубоким вздохом человека, давно готового к смерти.

На наиболее удалённом от деревни склоне холма располагалось старое кладбище. Без него не обойтись было в те далёкие времена, когда деревня состояла из трёх с лишним десятков домов. Теперь оно представляло собой лес с торчащими кое-где покосившимися крестами; там давно не хоронили. И пастуха туда тоже никто нести не собирался.

За изготовление гроба Фёдор, как деловой человек, взялся сразу, даже не взглянув на тело. Он сколотил его из досок невысокого качества, по каким-либо причинам не использованных в хозяйстве, среди которых были и горбыли, и слишком тонкие, и с неровными краями. Уже в десять утра Нина с Фёдором притащили гроб к колодцу, к ним присоединились и Лена с Николаем. Мужики положили тело в гроб и Фёдор тут же заколотил крышку с видом человека, больше всего желающего покончить с этим делом.

– Нельзя так! Не по-человечески же. Тело