Берилловая корона - Артур Дойль

Уборная банкира была маленькая комната, устланная серым ковром, с большим бюро и длинным зеркалом. Холмс подошел прямо к бюро и пристально оглядел замок.

— Каким ключом оно было отперто? — спросил он.

— Тем, о котором говорил мой сын, ключом от буфета в кладовой.

— Где он?

— Здесь на туалетном столе.

Шерлок Холмс взял ключ и отпер бюро.

— Замок открывается бесшумно, — сказал он. — Неудивительно, что вы не проснулись. Корона, вероятно, в этом футляре. Надо взглянуть на нее.

Он открыл футляр, вынул оттуда диадему и положил ее на стол. Это было редкое произведение ювелирного искусства, а таких чудных бериллов мне никогда не приходилось видеть. Один угол с тремя камнями был отломан.

— Ну, м-р Гольдер, — сказал Холмс, — вот с другой стороны совершенно такой же угол, как пропавший. Не попробуете ли сломать его.

Банкир в ужасе отшатнулся.

— Ни за что на свете! — сказал он.

— Тогда я попробую, — сказал Холмс и, пустив в дело всю свою силу, попробовал отломить угол, но безуспешно.

— Чувствую, что он подается немного, но, несмотря на то, что обладаю замечательной силой пальцев, я не в состоянии сломать его; тем менее это может делать человек обыкновенной силы. А как вы думаете, м-р Годьдер, что бы случилось, если бы мне удалось отломить этот кусок? Нечто в роде выстрела. Могло ли это случиться в нескольких шагах от вашей постели, и вы бы ничего не слышали?

— Не знаю, что и думать. Все так туманно для меня.

— Может быть, постепенно, и выяснится. А вы как думаете, мисс Гольдер?

— Сознаюсь, что разделяю недоумение дяди.

— У вашего сына, когда вы увидели его, не было на ногах ни сапог, ни туфель?

— Кроме брюк и сорочки на нем ничего не было.

— Благодарю вас. В этом деле счастье замечательно благоприятствует нам и мы сами будем виноваты, если дело не выяснится. Если позволите, м-р Гольдер, я буду продолжать свои наблюдения вне дома.

Он ушел один, объяснив, что все лишние следы затруднят ему дело. Он вернулся через час с кучей снега на ногах. Лицо его носило все то же непроницаемое выражение.

— Кажется, я видел все, что следует, м-р Гольдер, — сказал Холмс, — и потому отправлюсь домой, где могу быть полезнее для вас.

— А камни, м-р Холмс? Где они?

— Не могу сказать.

Банкир заломил, в отчаянии, руки.

— Значит, мне не видать их больше! — вскрикнул он. — А сын мой… Вы можете дать мне надежду?

— Мое мнение остается неизменным.

— Так скажите же, ради Бога, что за темное дело разыгралось вчера в моем доме?

— Если вы загляните ко мне завтра утром между девятью и десятью часами, я буду рад выяснить его, насколько могу. Ведь вы даете мне carte blanche, не правда ли? Вы желаете, чтобы я добыл обратно камни во что бы то ни стало и даете мне неограниченный кредит?

— Я готов отдать все свое состояние, чтобы только получить их обратно.

— Отлично. Я займусь этим делом. Прощайте; очень возможно, что я загляну еще сюда до вечера.

Я видел, что мой друг уже составил себе определенное мнение насчет этого происшествия, хотя я даже смутно не мог себе представить, к каким выводам он пришел. Я несколько раз, в то время как мы ехали домой, пробовал выведать у него что-нибудь, но он всякий раз уклонялся от этого разговора, так что я бросил бесполезные попытки и молчал всю остальную дорогу. Еще не было трех часов, когда мы снова очутились в нашей квартире. Холмс поспешно прошел к себе в комнату и вскоре вышел оттуда в одежде самого обыкновенного бродяги. В оборванном пальто с поднятым воротником, в красном галстухе, в стоптанных сапогах, он казался типичным представителем этого класса людей.

— Кажется, ничего, — проговорил он, смотрясь в зеркало. — Очень бы мне хотелось, Ватсон, чтобы вы пошли со мною, но боюсь, что не следует этого делать. Может быть, я и попал на след, а может быть, все окажется вздором. Во всяком случае я скоро узнаю это и через несколько часов вернусь домой.

Он отрезал кусок мяса, вложил его между двумя ломтиками хлеба и, сунув бутерброд в карман, вышел из комнаты.

Я только что кончил пить чай, как он вернулся, очевидно, в превосходнейшем настроении духа, с каким-то старым сапогом в руках. Он швырнул сапог в угол и налил себе чашку чая.

— Я зашел только мимоходом и сейчас уйду опять, — сказал он.

— Куда?

— О, в сторону Вест-Энда. Пожалуйста, не дожидайтесь меня. Я, может быть, приду поздно.

— Ну, как идут дела?

— Ничего. Нельзя пожаловаться. Я побывал в Стритгэме с тех пор, что мы не видались с вами, но не заходил в дом. Дело-то выходит славное, я ни за что не согласился бы упустить его. Однако нечего рассиживать тут и болтать; надо поскорее снять эти отвратительные лохмотья и принять свойственный мне приличный вид.

Я видел по всему, что он довольнее, чем можно было заключить по его словам, Глаза его горели, а на бледных щеках появился легкий румянец. Он быстро поднялся наверх, а через несколько минут я услышал, как входная дверь захлопнулась за ним.

Я ждал его до полуночи и, не дождавшись, ушел к себе в комнату. Случалось, что он пропадал целыми днями и ночами, когда бывал занят каким-нибудь интересным делом, и потому его отсутствие нисколько не встревожило меня. Не знаю, когда он вернулся, но когда на следующее утро я спустился в столовую, он сидел за чашкой чая, с газетой в руках, свежий и опрятный как всегда.

— Извините, что не дождался вас, Ватсон, — сказал он, — но наш клиент должен прийти сюда рано утром.

— А теперь уже позже девяти, — ответил я. — Да вот и звонят. Вероятно, это он.

Действительно, это был наш приятель банкир. Я ужаснулся перемене, которую увидел в нем. Его широкое лицо осунулось и побледнело, волосы поседели. Он вошел с усталым, апатичным видом, производившим еще более печальное впечатление, чем волнение предыдущего утра, и тяжело опустился в кресло, которое я подставил ему.

— Не знаю, за что судьба преследует меня так жестоко, — проговорил он. — Два дня тому назад я был счастливым, обеспеченным человеком. Теперь меня ожидает одинокая, опозоренная старость. Одна беда приходит за другой. Моя племянница Мэри покинула меня.

— Покинула вас?

— Да. Сегодня утром ее постель оказалась нетронутой; спальня ее была пуста, а на столе в передней лежала записка. Вчера вечером в порыве горя, но не гнева, я сказал ей, что ничего бы этого не было, если бы она вышла замуж за моего мальчика. Может быть, мне не следовало говорить этого. Она намекает на эти слова в своей записке. Вот она: «Дорогой дядя, я чувствую, что причинила вам горе, и знаю, что если бы я поступила иначе, не произошло бы этого ужасного несчастия. Я не могу быть счастлива под вашей кровлей с этой ужасной мыслью и потому решилась навеки покинуть вас. Не тревожьтесь о моей судьбе и, главное, не ищите меня, потому что это будет совершенно бесполезно… Вечно вас любящая Мэри». Что значат эти слова, мистер Холмс? Неужели она решилась на самоубийство?

— О, нет, нет! Быть может, это наилучшее разрешение вопроса. Я думаю, мистер Гольдер, что ваши испытания близятся к концу.

— Что вы говорите, мистер Холмс! Вы слышали что-нибудь, узнали что-нибудь? Где камни?

— Вы согласны заплатить по тысяче фунтов за каждый камень? Это не покажется вам слишком дорого?

— Я согласен заплатить десять.

— Это уж лишнее. Трех тысяч достаточно. Ну, конечно, вознаграждение. С вами есть чековая книжка? Вот перо. Пишите чек на четыре тысячи фунтов.

Ошеломленный банкир написал чек. Холмс подошел к письменному столу, вынул из ящика треугольный кусок золота с тремя бериллами и бросил его на стол.

Банкир схватил его с криком радости.

— Вы добыли камни! Я спасен, спасен! — задыхаясь, проговорил он.

Радость его выражалась так же бурно, как и rope. Страстным движением он прижал камни к груди.

— За вами еще один долг, мистер Гольдер, — сказал Холмс несколько строгим голосом.

— Долг! — он схватил перо. — Назовите сумму, и я заплачу ее.

— Нет, это долг не мне и совсем другого рода. Вы должны извиниться перед благородным юношей, вашим сыном. Если бы у меня был такой сын, я гордился бы им.

— Так Артур не брал камней?

— Я говорил вам это вчера и повторяю сегодня.

— Вы уверены в этом? Так поедемте скорей к нему и скажем ему, что истина открыта.

— Он уже знает это. Когда я узнал все, я увиделся с ним. Видя, что он не хочет говорить мне правды, я сам рассказал ему всю историю, так что он должен был признаться, что я прав, и прибавил только несколько подробностей, не вполне ясных для меня. Сегодняшняя новость может развязать ему язык.

— Ради Бога, скажите, что это за тайна?

— Я расскажу вам все и расскажу вам, каким образом я дошел до объяснения тайны. И прежде всего скажу то, что мне труднее всего говорить, а вам слышать. Сэр Джорж Бёрнвель и ваша племянница сговорились бежать и исполнили свое намерение.