Танцовщица с Ганимеда - Ли Бреккет

— Ты в самом деле недотрога?!

— Ни один мужчина не может меня иметь, — сумрачно объяснила она.

— Любить? — уточнил О'Хара.

— Это одно и то же.

Но «иметь» и «любить» означали все-таки не одно и то же — даже греховоднику О'Хара было понятно различие в этих глаголах — «иметь» и «любить».

— Значит, ты не хочешь пойти ко мне домой, Моррит… — вздохнул О'Хара.

— У тебя даже дом есть?

— А ты с юмором! — засмеялся О'Хара и уже уверенней приобнял танцовщицу, — Пойдем ко мне, Моррит. Почему ты так меня ненавидишь?.. Ты еще дите, а дети не умеют ненавидеть. Я накуплю тебе красивых кукол, буду целовать тебя в лоб и научу настоящему русскому мату. «Сволотч», «дурра», «коззел» и «боулван» это еще не все, только начало. Знаешь ли ты, например, что означает слово «японамать»!

Моррит не сразу ответила, будто прислушиваясь к себе или к кому-то издалека.

— Хорошо, я пойду с тобой. Ночевать все равно где-то надо. Ты спас меня, землянин. — Но помни: я несу смерть. Не притрагивайся ко мне — так будет лучше.

— Помню, помню, помню! — заторопился О'Хара.

Он торопился переспать с самой смертью — это конечно страшновато, но такого случая нельзя упускать; такой оплошности О'Хара никогда бы себе не простил.

Он шуганул караулившую их псину, и они выбрались из закутка. Уже наступила ночь. Юпитер совсем разбушевался и навис над Ганимедом в своем астрономическом зените — неба на Ганимеде уже не было, все небо закрыл Юпитер, а его живое Красное Пятно окрасило ганимедскую ночь в черно-кровавый цвет, как в мастерской фотографа.

Они шли по Игроцкому переулку через площадь Галилея домой к О'Харе. Толпа попряталась по домам и трущобам, но О'Хара чувствовал на себе взгляды, взгляды и взгляды. — На них смотрели со всех сторон. Смотрел красным глазом Юпитер, смотрел нержавеющий Галилей, смотрели собаки из подворотен… Пусть смотрят. О'Хара обнимал Моррит за плечи, потом совсем осмелел и обнял за талию. Дурное предвечернее настроение испарилось, играть в карты и прожигать время не требовалось, безденежье не пугало — пусть смотрят и видят: он гуляет по Ганимеду в обнимку с самой «моррит», он ведет к себе в дом саму моррит — пусть смотрят, завидуют и боятся. Конечно, сомнения и даже страх сжимали, как говорится, его сердце; О'Хара не понимал, всё же, кого обнимает — ребенка, женщину или какое-то по-настоящему чуждое создание?..

Он вспомнил Слоп-стопа — тот не советовал ему ходить на площадь. «Не ходяй, мистера О'Хара, тама пахнет смертью». Вспомнил удирающих во все лопатки аборигенов, вопящих что-то о сумрачных демонах». А собаки почему все разом взбесились?..

Кто эти братья-близнецы с сестричкой, откуда взялась на Ганимеде эта семейка?..

Белые ножки танцовщицы так легко ступали по серной пыли переулков рядом с его десантными ботинками, что О'Хара, чувствуя опасность, уже не мог отпустить ее.

Они подходили к Овощному рынку. Еще немного, еще поворот, перелезть через забор в проходной двор — и там, в подвале его квартирка: сразу две комнатки с двумя окнами под потолком. В одной живет О'Хара, во второй тоже кто-нибудь обитает — друзей в сто…надцати лунах у него предостаточно, не квартирка, а продолжение проходного двора…

О'Хара так был занят своими мыслями, что даже не обратил внимания, как из черно— кровавой подворотни в конце переулка выскользнули две тени и преградили им путь к Овощному рынку. Моррит замедлила шаг, вопросительно на него взглянула, и О'Хара, наконец, пришел в себя. Ему преградили путь, а он не к добру размечтался…

Ему, О'Хара, преградили путь на Овощной рынок!.. Он шел домой и ему преградили путь! Он шел не просто через Овощной рынок домой, он шел домой со своей подругой! — Завтра об этом узнает весь Ганимед — фараоны преградили путь Вене О'Хара, когда он возвращался домой со своей подругой!..

О'Хара остановился, прикрывая Моррит плечом — прикрывать ее грудью еще не было надобности. Фараоны, конечно, ошиблись. Они его с кем-то спутали. О'Хара частенько с кем-нибудь путают… Сейчас фараоны принесут свои извинения, пожелают О'Хара «доброй ночи» и уступят дорогу.

Но это были не фараоны.

Во всяком случае, не ганимедские фараоны. Первый был высоченным и широкоплечим землянином с шеей шире головы, второй — тонкий изящный венерианец — то, что называется, отборные представители своих рас; такие на все годятся — в особенности на интеркосмические фараонские операции по наведению порядка.

Если они из Интеркоса — это меняло дело. Интеркосовских фараонов О'Хара не любил всеми фибрами своей широкой души. Местных фараонов он терпел за то, что те заняты своими делами, а пришлых терпеть не мог именно за то, что те всегда лезли не в свои дела. Но все же он миролюбиво спросил:

— В чем дело, ребята?

— Нам нужна она, а не ты, — объяснил высоченный землянин, признав в О'Хара землянина — пусть и бродячего, но все же собрата. С аборигеном он и говорить бы не стал.

— Ты можешь идти, — добавил венерианец тонким голоском сутенера — такие уж у венериаяцев голоса.

— Сзади еще один… — испуганно предупредила Моррит и схватила О'Хара за руку.

О'Хара оглянулся. От площади Галилея к ним приближался третий — марсианин с кошачьими повадками и зелеными глазами; с такими глазами в такси работать…

— Не отдавай меня им, — зашептала Моррит. Она дрожала, как затравленное животное.

Конечно, это была засада, а не случайное нападение. За ним и Моррит следили и устроили ловушку.

— Ты знаешь этих людей? — спросил О'Хара.

Моррит кивнула:

— Да… Но не знаю имен.

Она была перепугана.

— От вас пахнет фараонами, — засмеялся О'Хара. — Вы не понимаете, где находитесь. Это Ганимед. Здесь фараонов не любят. Это вам не Земля.

— Мы не из полиции, парень, — миролюбиво ответил высокий землянин. — У нас к ней личное дело.

— Не затевай истории, — посоветовал сзади марсианин. — Против тебя мы ничего не имеем.

Грациозный венерианец стал приближаться к О'Харе — так с опаской подходят к дикому мустангу, боясь получить удар копытом.

— Осторожно! Сзади подходит… — предупредила Моррит, прижимаясь к плечу О'Хара.

— Дай нож! Быстрее! — потребовал О'Хара и с нетерпением запустил руку под юбку Моррит за ножом. Но О'Хара не успел вооружиться. Сзади прямо над ухом раздались два оглушительных выстрела. Марсианин выстрелил в воздух и в мостовую, пуля отрекошетировала от булыжника и вонзилась в бедро О'Хара. Его оглушило и скособочило, а жестокий удар рукояткой в висок уложил О'Хара на мостовую.

Послышался отчаянный крик Моррит, и русский мат полицейских:

— Кусается, стерва!..

— Давай мешок!