За границей - Александр Верещагин

Жирарде́

До немецкой границы мы ехали в отдельном купе. Далее же по Германии – в общем вагоне 1-го класса. Здесь нас всю дорогу смешил своим поведением господин Жирарде́. Он, как истый француз и патриот, вообще не любил немцев; со времени же войны 1870 года, возненавидел их всей своей душой. А потому, как только мы уселись в немецкий вагон и поехали по немецкой земле, нашего Жирарде́, до того времени болтливого и веселого, как и все французы, не возможно было узнать: так он стих, прижался в угол и только изредка мрачно поглядывал исподлобья. Если же Скобелев, смеясь, обращался к нему с каким-либо вопросом, чтобы хотя сколько-нибудь развеселить его, то Жирарде́, сухо, коротко и даже грубо отвечал, и затем снова впадал в прежнее меланхолическое настроение. Он просто не мог слышать гнусливого восклицания кондукторов на станциях: «Bitt' anfsteigen, ihr Platz nehmen!»

Каждый раз, как он слышал эти слова, он саркастически улыбался и вполголоса презрительно повторял исковерканным манером эту фразу. За то надо было видеть этого француза, когда, наконец, раздалось давно ожидаемое им «Erquelines», название пограничной станции.

Жирарде точно переродился. Как-то вырос, выпрямился. Маленькая, круглая шапочка, надвинутая-было на брови, теперь съехала на затылок. Он так повеселел, что готов был на каждой станции целоваться не только что с кондуктором, но даже с каждым смазчиком.

Я в душе сравнивал его в это время с самим собой, когда, бывало, в юности, я возвращался из Петербурга на родину. И когда подъезжал я к нашей деревне, то готов был тоже броситься на шею первому встречному крестьянину, лишь-бы он был «наш».

Когда мы вступили в первый раз на французскую платформу, Жирарде сделался просто смешон. Он был в какой-то ажитации. То он хватал Скобелева под руку и тащил его что-то показывать, то П., то меня. Все он находил здесь прекрасным, целесообразным и в десять раз лучшим, чем на немецких дорогах. Он даже уговорил меня зайти в буфет и спросить бульону и чашку кофе. Но бульон оказался весьма плохого качества, а кофе подали в какой-то полоскательной чашке со столовой ложкой, вместо чайной, так неаппетитно, что я и пить не стал. Когда же мы тронулись дальше, и я заметил Жирарде, что немецкие вагоны гораздо удобнее и лучше французских, то он не на шутку обиделся и сказал, что я говорю это только для того, чообы его рассердить. Жирарде не мог допустить, чтобы у немцев было что-либо лучше, чем у французов. В этом отношении он увлекался до крайности. Как сейчас смотрю на него: сидит он у окна вагона, вертит между пальцами свою маленькую серебряную табакерку и с жаром что-то объясняет Скобелеву. Седая бородка его так и трясется. Он видимо расхваливает своему соседу возделанные и обработанные окрестности. «Voilà, voilà!.. et ces canaux… les Allemands… aucune idée»… долетают до меня его отрывочные восклицания…

Окрестности, действительно, очаровательны. Поля, парки, сады. Восхительные, как игрушки, дачки, каналы, мосты, шоссе так и мелькают перед глазами. Нигде не видно ни пяди невозделанной земли. Все обработано. Везде видна рука человеческая.

Пока я так любовался окрестностями, вдруг слышу позади себя сердитый голос П.

– Чорт знает, да куда же он делся?

Смотрю, мой соотечественник, с заспанным, сердитым лицом, стоит в своей серенькой визитке наклонившись, и чего-то ищет. На правой ноге надет ботинок, а на левой нет.

Конец ознакомительного фрагмента.

Сноски

1

Старший адъютант генерала Скобелева по строевой части.

2

Адъютант генерала Скобелева.

3

Петров – деньщик генерала Скобелева во время текинской экспедиции. Здоровенный детина с рыжими усами.

4

Имя вымышленное.

5

Местечко в ахал-текинском оазисе.