Офицер запаса - Александр Костюнин

Губернатор чётки перебирает быстро-быстро. Ему плохо, еле стоит, а туда же… Под вой гарема подходит следом, берёт черпак, на ощупь зачерпывает со дна… вытягивает шею… видит горячую бурую жижу. Бледнеет. Безвольно разжимает пальцы. Черпак со шлепком падает. Лицо высокопоставленного афганца сводит непротокольная гримаса.

Когда речь вернулась, он жалобно, убитым голосом произнёс:

– Пусть они уедут, совсем. Вы, пожалуйста, заберите это… Я вам мм-мандаринов, ап-пельсинов… (Типа: озолочу!)

И вот, словно переходящий вымпел, настоящая армейская кухня: от милиционеров – губернатору, от него – нам. У всего личного состава приятных ожиданий, связанных с трофеем, радужных прогнозов – выше нормы.

Притащили мы беспризорную полевую кухню к себе, отдраили, отчистили её, через тыловиков достали колёса, установили и откатили под навес, в тень. Теперь ей предстояло стать кухней пустыни. Может, изловчимся сготовить на ней чего-нибудь жиденького, горяченького? Две недели на сух-пайке. Извелись вконец.

Но ведь сама кухня готовить не будет. Шеф-повар нужен…

Утром, пока не жарко, построил я четверых солдат из отделения связи.

– Та-ак, первый вопрос. Кто умеет готовить?

Молчат безответные существа…

– Та-ак. Хо-ро-шо… – я произнёс это таким тоном, чтобы было понятно всем: «ничего хорошего молчание не сулит». – Кто из деревни?

Все из деревни.

Я самому долговязому, белобрысому:

– Как звать?

Тот, перетаптываясь с ноги на ногу, нехотя признаётся:

– Лёха…

– Как служба, Лёха?

– Ничё… Лучше песок на зубах, чем иней на яйцах.

– Мудро. Дома готовил?

– Ну, готовил… Но у нас всего-то, картошку сваришь…

– Ты давай дурака не валяй! Откуда в пустыне картошка? Будешь кашу варить.

Так Лёха прошёл кастинг.

Солдатики, подтрунивая над ним, разошлись.

Когда солнце нехотя сползло с зенита, Лёха обречённо напялил выданные поварской колпак и передник. Открыл кулинарную книгу. Затем немотивированно-тревожно гремел пустым ведром, нехотя принёс из арыка воды. Долго растапливал печь. Движения бойца были замедленными, неуверенными.

Я, не привлекая к себе внимания, пас его.

Новообращенец, вцепившись двумя руками в длинный черпак, размешивал тягучую горячую массу; подливал, при необходимости, воды из ведра; захлопывал крышку котла, когда «афганец» – ветер пустыни – поднимал облако белой раскалённой пыли. При сильных порывах и Лёха, и поварская машина угадывались силуэтами, точно в пургу.

Блюдо было анонсировано как «манная каша на воде» – самое простое из того, что дебютант мог. В алюминиевой кастрюле он принёс для офицерского состава богатую порцию с добавкой. От Лёхи никто ничего не ждал, но даже такой настрой оказался радужно-оптимистичным. Тёплые синюшные разводы настораживали, манная смесь пригорела, пустынный песок хрустел на зубах. Спасло биомассу лишь то, что шеф-повар щедро умаслил её комбижиром. Завтрак состоялся. Лиха беда – начало!

Я испытывал за Алексея тихую гордость…

Однако возрадовался рано. Сглазили нашего повара! На следующий день личный состав любовался восходом и закатом солнца… через щели в стене сортира. А главной задачей стало не добежать туда – донести. Боеготовность подразделения Леха свёл к нулю. Вокруг не утихали разговоры о брюшном тифе и холере, о малярии и гепатите. Только медсанбата здесь не хватало. Военная медицина – она ведь чудеса творит в хирургии, а дальше провал… На все болезни лечение одно – уринотерапия.

Назначаю в наряд по кухне другого. Опять не то… Следующего. Всех солдатиков перебрал. Примерно на одном уровне – хреново.

В итоге всех выручил наш шифровальщик Володя из Смоленска. Смотрел он, смотрел на этот аттракцион и вызвался кашеварить. Его поварское искусство граничило с шаманством. Кухню он любовно нарёк Глашей. Гладил горячие дородные бока её, что-то интимно нашёптывал. А та в ответ за доброту-ласку – аппетитный плов или макароны по-флотски. Чудо – не печь!

Когда случались крупные праздники, мы устраивали застолье вместе с Мухаммади и подшефными руководителями по направлениям. Домами дружили! В годовщину Саурской революции (с чего вся эта калобуда началась) губернатор устраивал приём у себя. День Октябрьской революции или Первого мая – отмечали у нас. Местные загодя приносили на праздник свежее мясо, овощи, в изобилии гранаты, арбузы, дыни. С нас – спиртное.

Накануне Великого октября губернатор привёл к нам птицу. Что за порода? – не знаем. Внешне походит на страуса. Такая же здоровая, голенастая. Выше человека. Серая. Клюв мощный. За четыре дня до праздника с ней пришёл. «Пусть, – говорит, – она у вас в саду попасётся». Ну, пусть… Крупы ей насыпали – не хочет. Ходит себе, деликатно листики на кустарнике щиплет. Молча таращится на нас. Мы три дня – следом. Не знаем, на что решиться. Но делать что-то нужно, раз мясо само пришло. Мы опергруппа как-никак? Завтра званый ужин.

Федя сбегал за автоматом:

– Я мигом её. Крякнуть не успеет…

Передёргивает с лязганьем затвор, патрон – в патронник, картинно выцеливает, нажимает спусковой курок: «Та-та!».

У птицы полголовы снесло, но такое подозрение, что ей об этом никто не доложил. Как подхватилась, рванула по двору, расщеперив короткие жидкие крылья. Солдатики от такого змей-горыныча, точно куры с кудахтаньем, врассыпную. Я подпрыгнул и, уцепившись за край дувала, повис на руках. Федя – на походную кухню; приплясывает возбуждённо на крышке, злорадно матерится на фарси. А тому катрены и слушать нечем, знай себе носится по двору. Да всё больше иноходью норовит. Ноги длинные, мускулистые. Пыль столбом! Грохот посуды…

Куда?! Птица метнулась к дальней стене, зигзагообразно проскакала по минным заграждениям. Хитроумные мины-ловушки и система сигнализации растерянно молчали.

Федя вновь вскидывает к плечу автомат. Дуло широко рыскает по воздуху, не поспевая за мельканием неугомонного афганского птеродактиля.

Хрипло кричу:

– Не стрелять! Живьём брать…

Бойцы растянули пеньковый канат и пошли цепью. Страус, повалив солдат, прорвал строй. Со второго захода окружили вражину плотным кольцом, навалились оравой. В схватке наметился перелом. Птица последний раз дёрнулась и затихла. Одолели! Бойцы поднимаются с земли: хэбэ в пыли, в крови, в крупных пуховых перьях. На лицах радость. Хороши!

Федя, войдя в раж, растолкал солдат и от всей души пнул пернатого. Дичь оттащили волоком на кухню, а он ещё долго не мог успокоиться…

Была джума – пятница, выходной день на Востоке. (Тяпница – по-нашему.) На праздник собралось всё руководство Айбака: партийное, армейское, милицейское, наш аппарат – вместе со своими «воспитанниками».

Советские войска ведь не в одиночку воевали с бандитами. Из сторонников Саурской революции мы создавали подразделения, по своему образу и подобию: посланники КПСС «нянькались» с партийными функционерами из Народно-демократической партии Афганистана; армейские советники из СССР формировали отряды «сарбазов» – правительственных войск; МВД – местную милицию «царандой»; «контора» по аналогии создала афганский КГБ – Хадаматэ Аттэлоатэ Довляти, ХАД. (Сотрудников этой службы мы величали «хадовцы», а их детей «хадёныши».) Советские специалисты для подшефных структур были советниками, «мушаверами». Не зря же мы приехали из страны Советов. Но поскольку наши щедрые советы редко приводили к успеху, аборигены постепенно перестали к ним прислушиваться, хотя водку за компанию распивали охотно…

Столы накрыли прямо во дворе.

Из бешеной курицы Володя приготовил плов. Вкуснотища!!!

Спиртным руководство зоны обеспечило щедро, но на таких массовых мероприятиях водка почему-то заканчивается быстрее, чем хотелось бы… Вечер двигался к концу. Тосты за мир-дружбу, за сотрудничество и победу сказаны. Водку разлили по бокалам, осталось полбутылки. Все понимают – последняя. И тут Себгатулла Мухаммади важно встаёт. С головы до пят в парадном облачении: длинная, до колен, рубаха-камис; широкие штаны-партуг, плотно подпоясанные золочёным кушаком; вышитая безрукавка «садрый», с четырьмя карманами и огромной чеканной застёжкой. В белоснежной чалме. Орёл! Губернатор торжественно берёт в правую руку полный бокал, левой пододвигает бутылку к себе… и… указательным пальцем… затыкает горлышко… («Моё!»).

Федя толкает меня коленкой под столом:

– Как в том анекдоте: «Наху!.. наху!.. – закричали гости. – Водку оставьте на столе!».

Губернатор окидывает всех долгим взглядом и обращается к собранию:

– Рафакое махтарам!.. («Товарищи уважаемые!»)

Высокопарно. Вдохновенно. Весомо. И пальцем горлышко бутылки страхует…

Его можно понять. Восточные речи красивые, длинные. Мало ли что за это время в такой разношёрстной компании с водкой случится? (Укоряй себя потом за беспечность.) А тут – без вариантов… Можно, не отвлекаясь, полностью сосредоточиться на докладе.