Берендеев лес - Игорь Срибный

                    «Значит, нападало трое, - подумал Степан, - и один, напуганный  криком смертным, бежал. Сколько ж их там, за дверью?" Степан шагнул к полатям, с трудом выдернул чужой нож, вбитый в холстину, бросил Никите.

                    - Держи, Никита! Ежели свалят меня - бей, да в меня не попади! - с саблею в руке он чувствовал себя почти всесильным. Но что с волком? Почему не предупредил? Неужто убит?..

                    Свет приблизился. В проеме двери появился горящий факел, но тот, кто держал его, не высовывался. Наверное, другие издали заглядывали внутрь освещенной хатенки. Броситься бы вперед, выбить факел, проложить дорогу саблею да ножом вострым... Но  что тогда станет с Никитой?..

                    Факел вдруг отстранился, отошел вбок и на его месте возникло… Нет, это было не лицо, но это не была и маска. У Степана на голове зашевелились волосы, мертвящим холодом оковало члены, и он понял с ужасом, что не сможет поднять саблю,  если э т о  войдет в скит и двинется на него. Может,  о н о  и имело рога, но их скрывало громадное подобие медвежьего малахая, а под малахаем начиналось серо-желтое, плоское, без бровей и ресниц, без бороды и усов лицо… Лишь две щелки, словно пропиленные в сером железе, открывали свирепые кабаньи глазки. Но взгляд осмысленный – взгляд существа с человеческим разумом. Громадные вывернутые ноздри плоского носа подрагивали, как у зверя, почуявшего кровь. Серые губы узкого рта пошевеливались… И все это покоилось на широченных плечах без шеи, прикрытых грязной лохматой шкурой.

                    Вскрикнул приглушенно и умолк Никита. Словно подброшенное этим криком, неведомое существо вдруг выросло, перешагнуло порог. Горбоватое, наклоненное вперед тулово едва достало бы до подбородка Степану, но в каждом его движении, в покатом развале плеч, в отсутствии шеи, в руках, достающих до колен, а главное – в сверкании свиных немигающих глазок угадывалась осознающая себя звериная сила, пред которой ничто и смелость, и богатырская мощь человека. Это – как если бы медведю, или вепрю вложили в голову человеческий мозг. Но, в тот момент, когда  о н о  сделало первый шаг по полу, Степан потерял в тени его отвратительный завораживающий взгляд, и рука сама поднялась.

                    Пришелец тоже поднял руку, в коей была зажата пудовая дубина из витого корня, окованная каким-то металлом, и неслышно шагнул к Степану своими короткими ногами. Замахнувшись, он так и застыл с поднятым оружием. Торжествующе-злой воинственный клич, словно молния, разорвал тишину ночи, грохотом копыт обрушился на поляну лесну; разом смешались испуганные крики людей, конское ржание, глухие удары и лязг.

                    Степан рванулся к врагу, рубанул саблею, но удар его, словно пришелся в скалу, руку отсушив. Лохматый резко повернулся, похожий на ощетиненного кабана, шмыгнул в дверь, едва озаренную брошенным факелом. Степан кинулся следом, но  т о т   мгновенно растворился в темени, изорванной факелами. Неизвестные всадники крутились перед срубом, кого-то лупили, кого-то вязали, кого-то волокли, кто-то надсадно хрипел, пытаясь сбросить захлестнувший горло аркан. Степана тоже схватили арканом поперек тела, он упал, но тут же вскочил.  Всадник налетел со вскинутой над головою саблей и вдруг весело закричал:

                    - Ай, Степан!... Живой! Бакшиш готовь, Степан!

                    У Степана сразу подкосились ноги, он сел на землю, узнав давешнего десятника. Татарин соскочил с лошади, снял аркан, заглянул в лицо.

                    - Ай, счастливый ты, братца Степан! А где твой волк? Не убили его?

                    Их обступили всадники, быстро заговорили. Степан понял из их слов, что сбежал какой-то шаман, и татары окружают рощу, где он скрылся. Десятник стал отдавать приказания.

                  Отправив часть своих наянов в поиск, десятник взял у воина факел,  и вместе со Степаном  вошел внутрь скита. Оба разбойника скорчились в лужах крови. Никита сидел на полу, плотно охватив руками колени, и весь дрожал крупной дрожью, глядя на вошедших  из своего угла испуганными глазами. Татарин похлопал Степана по спине, кивнув подбородком на тела убитых им разбойников:

                  - Карош, Степан, карош, богатур! – и по-татарски добавил, - Однако, не прост ты отшельник…

                  Вышли наружу, с факелом осмотрели пятерых связанных разбойников. На всех - лохматые одежды из звериных шкур, у всех плоские желто-серые лица, чем-то похожие на то, что недавно, словно в жутком сне явилось Степану. Но эти были - все же человеческие лица.

                  - Ушел их вождь - шаман, Дударом кличут - сказал десятник.- Мы обложили рощу, но он - что зверь. Страшный зверь: быка душит руками, кровь людей пьет. Из живых пьет…

                  - Я, кажись, видел его, - произнес с содроганием Степан.

                  - Подождем до утра. Надо найти его след. Он без коня далеко не уйдет, а коней их мы взяли. Это последнее племя людоедов в нашей степи. Надобно вывести их под корень...

                  Степан отвязал от пояса свой гаманок, в коем и было-то всего три серебряных монеты, протянул татарину.

                  - Не надо,- сказал тот, отводя руку Степана. - Я знаю: у тебя последние деньги. И за спасение от разбойников мы не берем платы - мы обязаны их ловить.

                  Десятник вдруг засмеялся, обнажив белоснежные зубы:

                  - И ты, Степан, уже заплатил бакшиш - ведь вы с отроком были приманкой для этих шакалов. Мы-то знали – за вами придут, потому незаметно расставили вокруг скита дозоры…

               - Мы думали, скит святой - тут неопасно.

               - Везде опасно, Степан. Даже в городах водятся разбойники. Но в степи мы выведем грабителей – то приказ великого хана нашего Тохтамыша. Мамаю было некогда, он занимался лишь войной и развел крыс. Торговцы стали бояться, это плохо. Но пусть лишь выпадет снег – следы укажут нам все воровские логова.

               - Летом, глядишь, явятся новые.

               - Пусть! Они пополнят число наших рабов и удобрят степь своей свежей кровью. Приказано всех, кто не пасет своего скота, а живет грабежом и вымогательством, кто избегает ясачных списков и не придерживается указанных ему мест кочевий, кто бродит по степи без ярлыков, хватать и забивать в колодки. А тех, которые не годятся для работы, - убивать на месте. Это справедливо. Государство, которое терпит сброд, само превращается в сброд.

               От чащи лесной донеслись громкие голоса, десятник насторожился.