Падение Софии (русский роман) - Елена Хаецкая

В ответ на подобный вопрос никак не объявишь: «Вовсе не желаю, а подавайте мне сейчас же, неумытому, чаю с вареньем и блины». Я кивнул, чувствуя себя неловко.

Витольд взял свисток, висевший у него на цепочке, и дунул. От звука у меня заложило в ушах. Я поморщился. Витольд молвил невозмутимо:

— Умывальня за той дверью.

Я положил на дубовый стол бархатный альбом и направился к двери умывальни. Я ожидал увидеть там застенчивую горничную в фартуке, как у гимназистки, или на худой конец заслуженную няньку, но в умывальне обнаружился парень лет на пять младше Витольда, костлявый, с бегающими темными глазами.

— Во-вот во-во-вода, — проговорил он, показывая на бак, вмурованный в плиту, где гудел огонь. — Я за-за-зажег. А ту-тут тазы.

— Ты кто? — спросил я резко.

— Д-д-дворник, — ответил парень. Он странно дернул головой, поглядел на меня хмуро и вышел, хлопнув дверью.

Я снял пиджак и тщательно умылся, словно желая уничтожить горячей водой не только следы неизбежной в дороге грязи, но и остатки всех моих дорожных неприятностей. Затем я обтерся мохнатым полотенцем и, с удовольствием оставив разлитую по полу воду, разбросанные тазы и упавший на пол кусок мыла на попечение прислуги, вышел в комнату с ситцевыми диванами.

Самовар уже принесли, поставили чашку на блюдце, огромную вазу, доверху наполненную вареньем, и целую корзину булок домашней выпечки.

Витольд ожидал меня возле единственного стула.

Я уселся, налил себе чаю. Витольд спросил:

— Могу я теперь идти?

Не дожидаясь моего позволения, он двинулся уже к выходу, но я задержал его.

— Кто этот дворник? — поинтересовался я.

— Который?

— У нас несколько дворников?

— Нет, один.

— Кто он такой?

— Дворник.

— Как его звать?

— Мурин Серега. Он из местных.

— Кто его нанял?

— Я. Прежний хозяин не возражал.

— Ясно, — пробормотал я.

— Так я могу идти? — повторил Витольд.

— Погодите, — я опять остановил его. — Он что, слабоумный?

— Просто заика. Вас это затрудняет?

— Не особенно… Кто еще из прислуги живет в доме?

— Кухарка и горничная.

Витольд слегка поклонился мне и вышел прежде, чем я успел задать ему новый вопрос.

Водворение мое в «Осинках» прошло, в общем, без недоразумений. В течение первого дня я свел знакомство со всеми слугами.

Кухарка Платонида Андреевна, чаще именуемая «Планидой», была женщиной суровой, с крепкими красными руками; во время работы она непрестанно курила, зажав папиросу зубами. Раньше она служила на военных кораблях, но мой дядя, покойник Кузьма Кузьмич, Царствие ему Небесное, сманил ее хорошим жалованьем и «глубоким пожизненным спокойствием». Иногда она роняла пепел со своей папиросы в тесто. По ее словам, от этого еще никто не умер и уж тем более не жаловался.

— А впрочем, как вам будет угодно, — прибавила она с внезапной враждебностью в голосе. — Не ндравлюсь — так и увольняйте. Мне уже предлагают другое место — у купцов Балабашниковых.

— Для чего же непременно к купцам Балабашниковым, — сказал я, стараясь иметь такой вид, словно хорошо понимаю, о ком веду речь. — Оставайтесь лучше у меня. Мне совсем табак не мешает.

— Ну хорошо, — сказала кухарка и на том наш разговор завершился.

Горничная Макрина, чьим основным занятием служило вытирание пыли с многочисленных дядиных охотничьих трофеев и старинного фарфора, настрого запрещенного владельцем к бытовому употреблению, оказалась сухопарой особой с плаксивым лицом. Витольд кратко характеризовал ее как «бездетную вдову». Все поручения Макрина исполняла безмолвно, со скорбно поджатыми губами, и по завершении дела тотчас удалялась.

Вообще ее особенность была та, что она со своими приспособлениями для изгнания пыли — влажными тряпочками, метелками и полировальными салфетками, — возникала в комнате ровно в то самое мгновение, когда я выходил; если же я входил в какую-либо новую комнату, то замечал край ее платья, исчезающий за дверью, а в воздухе поспешно рассеивался запах химических средств по уходу за полировкой, вельветом, серебром или стеклом.

Витольд, как я установил, обыкновенно находился в своей каморке на нижнем этаже, под лестницей, где у него имелись: тахта, накрытая старым ковром, полка с книгами по земной и инопланетной палеонтологии, ксеноэтнографии и бухгалтерскому учету, лампа на небольшом, но удобном столе, покрытом гобеленовой скатертью, и на стене над столом — десяток мониторов, показывающих все комнаты в доме и отчасти — сад.

Там, в своей берлоге, Витольд Безценный курил, читал, писал, подсчитывал доходы и расходы, надзирал; оттуда рассылал приказания, подобно полководцу. В любой момент я мог призвать моего управляющего: для этого мне следовало лишь подойти к одной из камер наблюдения и высказать свое пожелание.

Первый мой день на новом месте оказался коротким. Я был переполнен впечатлениями, и глоток хереса из дядюшкиных запасов сразил меня наповал. Я едва успел добраться до постели и избавиться от брюк и ботинок. Крепкий сон сморил меня и, вопреки примете, мне не снилось ничего вещего или просто занимательного.

Проснулся я рано и сразу же с удовольствием подумал о том, где нахожусь. Не горит тусклая, прикрытая газетой лампа, не зевает под нею, вывихивая челюсти, мой сосед по студенческой квартире, и в окна не сочится белесый рассвет, сулящий одни лишь хлопоты да неприятности.

Нет, я у себя в имении, в усадьбе «Осинки», полновластным хозяином которой назначен судьбой в лице моего покойного дяди.

Мне вздумалось умыться на заднем дворе, плеская себе в лицо холодной водой из таза. Я читал в книгах, что так поступают все заправские деревенские жители. Затем, вернувшись в комнаты, я устроился выпить горячего кофе. Кухарка Планида сварила мне кофе на славу — крепкий и наверняка с табачным зельем, потому что с первого же глотка он возымел сокрушительно ободряющий эффект: казалось, я никогда и не спал; более того, казалось, я никогда больше не засну, и даже в мыслях того иметь не буду. Второй глоток, как мне почудилось, уничтожил всякий сон на всей планете.

Спустя короткое время ко мне вошел Витольд с блокнотом в руке.

По виду моего управляющего невозможно предположить, что он вообще когда-либо почивает от трудов или бывает ими утомляем: на нем была вчерашняя одежда, держался он в точности как вчера, и новый хозяин имения, очевидно, не представлял для него ровным счетом никакого новшества.

— Каковы будут распоряжения насчет багажа? — осведомился Витольд, даже не сделав вид, будто его интересует, хорошо ли я отдохнул и удобно ли спалось мне в дядиной опочивальне.