Урбанистика. часть 3 - Вячеслав Глазычев

Когда планировщик отдает себе отчет в ценности такого рода укорененности городских мест в истории, он непременно озаботится тем, чтобы сохранить в этих местах предметные свидетельства их истории. Можно не сомневаться в том, что в решении такой задачи ему окажут содействия и специалисты, и старожилы. Когда планировщик и застройщик это игнорируют, видя лишь старую застройку, которую удобнее снести целиком и заменить новой, непрерывность городской истории начинает угасать вместе со сменой поколений. Могущественный в 50-е годы администратор Роберт Мозес не был поклонником архитектуры, но, преследуя технические цели и на основании узкого понимания экономической выгоды, охотно пользовался жаждой модернистов выстроить Манхэттен заново. Его воля натолкнулась, однако, на мощное сопротивление жителей Гринвич Виллидж, возглавленное Джейн Джекобс и ее союзниками из числа обычных домохозяек. В результате сохранилось не только давнее название этой «деревни», но и живая городская среда, поскольку кварталы Гринвич Виллидж в процессе «мягкой» реконструкции вышли на высокий уровень экономической эффективности. Превратившись в место, куда устремились художники, освоившие старые фабрики и старые дома под мастерские, Гринвич Виллидж притянула содержателей кафе и малых стильных ресторанов, затем антикварные лавки, затем множество туристов, а за ними и бутики домов моды с мировым именем. То же повторилось в лондонском Сохо и у «мягко» перестроенной площади Ковент-Гарден.

Советская эпоха не признавала ни сентиментов, ни дробного, штучного накопления коммерческого потенциала и наращивания ценности (и цены) недвижимости. Крупный бизнес также не склонен к такой избирательной и тонкой работе, предпочитая огромные супермаркеты и гипермоллы. Однако опыт последнего десятилетия показал, что две разные системы коммерции отлично уживаются, поскольку обслуживают потребности разных социальных групп, равно как и разные потребности тех же самых людей.

Если раньше вывески ручной работы по размерам и деталировке были близки к мебели, то теперь они разрослись так, что нередко их буквы занимают весь фасад. Если до середины прошлого века объявления не превышали размеры печатного листа, что породило искусство плаката, то теперь это уличные перетяжки и билборды. Огромные электронные табло переселились со стадионов на глухие фасады зданий или превратились в своего рода монументальную скульптуру. Архитектурное оформление центральных по насыщенности площадей перерастает в мобильное знаковое оформление, как это уже произошло с нью-йоркской Таймс-сквер. Семиотическое конструирование города началось, и никто еще не представляет себе, к чему приведет реализация рассказов Рея Брэдбери или романов Станислава Лема, которые называли фантастическими.

С той поры, когда на городских улицах появились вывески, продолжается спор знака как такового и знаковости самой архитектуры. На острове Капри сохранилась трогательная традиция обозначения личного имени дома. В Лондоне или Барселоне очень тщательно следят за размерностью и стилем надписей. Только для площади Пикадилли Серкус сделано исключение: американского стиля реклама сохранена здесь как память о послевоенном десятилетии. США в отношении рекламы в городе совершенно лишены рамок приличий, к сожалению, именно американская традиция старается угнездиться в наших городах. Впрочем, робкая выкладка товаров в Ессентуках скорее трогательна и добавляет жизни фасаду недавно еще наглухо закрытого подъезда старого дома.

Луна-парк

Когда модернисты ХХ в. утверждали свои схемы функционального зонирования города на ареалы жилья, работы и коммерции, они признавали потребность в физических упражнениях. Николай Милютин, исходя из модной тогда идеи закаливания, отрицал, впрочем, надобность в закрытых спортивных сооружениях в пользу занятий физкультурой на свежем воздухе в любую погоду. Однако будучи людьми очень серьезными, модернисты напрочь упустили из вида потребность людей в развлечениях.

С незапамятных времен рынок был не только местом торговли. Конечно, одним из главных развлечений толпы были казни, включая сожжение еретиков. Вековечная жестокость стягивала людей к Болотной площади Москвы, Гревской площади Парижа, а в Лондоне, где большой площади долго не было, для этой цели служил лед Темзы, которая в XVII в. еще замерзала. В Москве главный торг развертывался на льду Москвы-реки, когда к столице стекались обозы по санному пути. Что на Востоке, что на Западе, к рынку стягивались жонглеры, наперсточники, заклинатели змей, потом раешники с их марионетками в крошечной будке. В дни рождественских и пасхальных празднеств зрелище выплескивалось на улицы, отданные народному гулянию, где смешивались в толпе люди разных сословий. Вдоль трассы досужего движения толпы выстраивались балаганы и сопутствующая лоточная торговля.

К середине XIX в. о прежних суровых нравах начали забывать, но потребность в зрелище, и в особенности в зрелище с участием смельчаков из толпы, осталась и окрепла. Карусели, качели, бросание в цель ради получения грошового приза – все это долго оставалось делом сугубо временным, но рано или поздно должна была появиться идея создания публичных мест, где эти нехитрые забавы могли бы закрепиться постоянно. Множество развлечений было раньше рождено галантной эпохой в загородных парках. Фонтаны из Версаля перекочевали в Петергоф или в потсдамский Сан-Суси, прежде чем найти себе непременное место в репертуаре парка развлечений. Катальная горка царицы Анны Иоанновны породила феномен «русских горок», которые вернулись позже в Россию под именем горок американских.

Уже при создании юбилейной Колумбовой выставки в Чикаго, о значении которой в становлении Большого стиля мы уже говорили, зона развлечений, связанная с зоной основных павильонов рельсовой дорогой, заняла несколько гектаров, но только при создании нью-йоркского комбината развлечений на острове Кони-Айленд его размах можно было уже сопоставить с крупнейшими городскими ансамблями. Еще в 1876 г. именно на Кони-Айленде установили разобранную на элементы стометровую Башню Столетия, перевезенную из Филадельфии, и телескопы для разглядывания Манхэттена стали ядром будущей «Страны Грез». С 1883 г., когда Бруклинский мост был торжественно открыт, пляжи Кони-Айленда становятся излюбленным местом недорогого отдыха для тысяч обитателей Манхэттена. Толпа уже была обеспечена – оставалось ее занять с выгодой, и гениальные проектировщики во главе с Вильямом Рейнолдсом делают великое открытие – главная цель людей, страдающих от одиночества в огромном городе, найти друг друга, преодолеть отчужденность еще очень формальной эпохи и попросту познакомиться. Возникла сценарная схема, включившая «Цилиндры любви», вращение которых создавало физический контакт между мужчинами и женщинами, «Туннели любви», где они оказывались в лодочках на поверхности подземного озера под насыпным холмом. Здесь же «Скачки» на макетах лошадей, где всадники управляли скоростью, меняя наклон корпуса. Вторым открытием стало использование электрического освещения, с тем чтобы создать центр развлечений, оперирующий 24 часа в сутки, и в 1903 г. на острове возникает второй центр – Луна-парк. Это уже был гигантский комплекс, по габаритам соответствовавший всему ансамблю императорских форумов Рима.

Здесь было все – от пирса длиной 700 м до «русских горок», к вершине которых вел эскалатор с пропускной способностью 60 тыс. человек в час, до страны Лилипутии. Затем был третий парк – «Страна Грез», и до Диснейлендов оставался один шаг.

От поистине грандиозного комплекса луна-парков на острове Кони-Айленд остались лишь фотографии невысокого качества (весь этот комплекс работал круглосуточно, и больше всего народа там было по вечерам) и несколько упоминаний в новеллах О’Генри. Все было уничтожено в пожаре. Однако однажды созданная система возродилась в семействе Диснейлендов, где было воспитано уже несколько поколений людей, которые не делают различия между иллюзией и реальностью. Эта статуя Свободы – в Лас-Вегасе, вместе с «Манхэттеном», в треть исходной величины.

Как это ни парадоксально на первый взгляд, Диснейленд, как прямой наследник Луна-парка, оказался источником, от которого следует отсчитывать увлечение постмодернизмом в создании облика современного города.

Архитектура зрелища оказалась сильнее архитектуры бытия и оказывает на нее все растущее воздействие. Бакминстер Фуллер создавал свои геодезические купола и сферы ради того, чтобы экономить материал. В Орландо эта же форма стала оболочкой «Мира Будущего». Уже оттуда, из Диснейленда та же форма была перенесена в гавань Генуи. Джон Хенч, многолетний дизайнер Уолта Диснея, вынуждал архитекторов разыгрывать пространственную форму ради сценария такого пребывания в зачарованном мире Микки-Мауса, когда грань между родителями и детьми стирается. Не удивительно, что теперь магазин может быть покрыт блестками, как платье Золушки, а замок, отчасти копирующий реальную сказку австрийского замка, заимствованную у братьев Гримм, построен.