Пролог - Эдуард Веркин

Хорошая, одним словом, собака была Речная Собака.

Поэтому когда Ник собакой заинтересовался, я попытался ее уберечь. Конечно, мои убеждения на нее не подействовали, она же все-таки собака, пусть и умная, но все равно, и тогда я стал гонять ее пулькострелом. Устроюсь на берегу, дождусь, пока Речная Собака появится, и сразу ей в бочину проволочную галку. Визжит. Сначала это действовало, после пары галок собака с недовольным видом удалялась в береговые заросли и у реки до следующего дня не появлялась. Но я же говорю — умной была — и скоро научилась противодействию — стоило мне с пулькострелом появиться на берегу, как она поворачивалась в мою сторону головой. И я уже не стрелял, боялся глаз вышибить, только ругался и камни вокруг кидал.

Ник решил ее съесть, это случилось солнечным днем, я помню. Мы с Хвостом шли по берегу, копали земляные орехи, а собака как всегда стояла на Косой отмели в воде по брюхо и смотрела вдаль, словно ждала, что по воде кто-то к ней приплывет. Она так могла стоять подолгу, замерев и глядя в одну точку, и опуская в воду рыжий хвост.

Хвостов предполагал, что она так ждет хозяина. Что у Речной Собаки был когда-то хозяин, они плыли по реке на лодке, лодка наткнулась на камень, собака выплыла, а у хозяина не получилось, его тут же утащили на дно игривые навки и прожорливые лорелеи, так что собака его не дождалась, но все — таки ждет, стоя каждый день у воды.

Я с Хвостовым не спорил, все оно так и могло случиться, вполне себе. В тот день собака тоже стояла в воде, мы устроились на высоком бережку и стали на нее смотреть, чтобы улучшить настроение. Косая отмель не длинная и заканчивается свалом в глубину. В некоторые дни из глубины поднимались сентиментальные раки, на них Речная Собака и охотилась.

Она уже привыкла к воде и по другому жить не умела, а Старый Ник был существом старым и коварным. Он не спешил и вел свою охоту размеренно и постепенно, день за днем усыпляя бдительность собаки. Каждое утро он выбирался на косую отмель, и лежал на ней недвижим и лишь едва покрываем водой, прикидываясь то ли бревном, то ли мертвым, незаметно глазу пошевеливая хвостом и плавниками. Ник был дьявольски терпелив и скоро его усилия начали приносить результат — он стал приближаться к собаке.

Мы с Хвостом изо всех сил пытались противодействовать поползновениям Ника. Приблизиться к нему мы, разумеется, не могли, но старались уязвить его издали — кидали камнями и заточенными железными кусками, только все зря — пробить его шкуру у нас не получилось. Мы пытались позвать взрослых — чтобы они пришли и проткнули Ника баграми, но взрослых не занимала Речная Собака. А может, они боялись Ника — ходили ведь слухи, что полынщика, два года назад внезапно совершенно пропавшего, съели совсем не правобережные волки, а вполне себе утащил зловредный сом. Поговаривали, что и Усатая Фрося, не боявшаяся волков и собиравшая на другом берегу щавель и кислицу, вовсе не заблудилась в лесу, а была увлечена под корягу Старым Ником.

Николай, староста Высолек, конечно, осуждал пересуды, но жители упрямо считали, что Ник не просто себе гигантский сом. Некоторые передавали, что Ник смущает свою жертву тяжелым взглядом, и она, лишенная воли и сил, сама падает ему в пасть. Некоторые считали, что он оглушает добычу электричеством, которое собирается у него в усах. Большинство же считало, что пора жаловаться заседателю, еще чуть-чуть и он тут всех переловит.

День, когда он все-таки утащил Собаку, я не знаю, думаю, что это случилось в августе. Речная Собака перестала появляться на воде, и Старый Ник тоже перестал показываться, отчего мы с Хвостовым решили, что он ее все-таки сожрал и теперь лежит довольный на своем сумрачном дне.

Но в Высольках никому, кроме нас с Хвостом до Речной Собаки дела не было. Еще Тощан ее любил, вот все, она от Тощана не шарахалась, лизала его в ухо, он ее любил.

Чаша терпения старосты Николая переполнилась этим летом, когда Старый Ник приспособился доить его коз. У старосты жили три козы, и летом, в жаркие тревожные полдни, наевшись травы и устав от оводов, козы спускались на ветерок, к реке, выходили на серп отмели и вставали в воду чуть ли не до рогов.

Старый Ник был хитрец и лакомка, он мог бы легко поутаскивать этих бестолковых животин, однако, предпочел их подкарауливать в водах, подманивать хитрыми пузырями и выдаивать. Старостиха, увидев, что молочные показатели упали, призвала старосту Николая решить проблему с сомом раз и навсегда.

Николай попытался обойтись по-простому, послал к омуту мужиков с вилами. К черенкам мужики привязали длинные веревки и стали кидать вилы с берега в надежде проткнуть Старого Ника. Подобная тактика не принесла успеха. То ли Ник отдыхал в другом месте, то ли шкура его была толста, добыть его с помощью вил не получилось.

Сетью поймать его тоже не удалось, потому что все сети, закинутые в реку, он либо рвал, либо ел. Ко времени прибытия в Высольки грамотея затруднения со Старым Ником постепенно перерастали в войну. Сом, разгневанный учиненной на него охотой, вступил в противостояние с общиной с азартом и упрямством.

Первым делом он подломил мост, перекинутый на другой берег. Собственно, это был даже и не мост, а мостки, которые каждую весну сносило разливом и каждое лето их восстанавливали заново из жердей и досок. Жерди вбивали в глинистое дно, Старый Ник подплыл к ним ночью и упорно бодал головой, отчего скоро мост нагнулся, а потом и завалился на бок. Пришлось мост чинить, но починки хватило ненадолго — на следующий день сом повторил свое поведение и снова уронил мост. Сообщение с правым берегом прекратилось. Пришлось строить мост в третий раз, и вместо жердей вколачивать в дно уже вполне себе толстые бревна. Этот мост строили долго, и его Старый Ник уже не смог разрушить, при строительстве же моста один из братьев Хвостовых отрубил себе палец.

Впрочем, староста Николай недолго праздновал одержание, Старый Ник нанес ответный удар. Чуть ниже от моста по течению в реку впадал безымянный ручей, в устье которого устроил свое дело высольский мельник. Мельница получилось небольшой, но для наших жалких нужд ее хватало, иногда, когда соли выжаривалось много, я молол ее не дома, а на мельнице. Старый Ник совершил свое безобразие как обычно, ночью. Он приплыл к мельнице и разломал всю запруду, за ночь вода растащила остатки плотины, размыла берег и унесла всю мельницу в реку.

Мельник пришел к дому старосты Николая и громко ругался почти полдня.

Староста, исчерпав все возможные средства противоборства зловещей рыбе, в отчаянье построил на берегу из соломы и палок образ, несколько напоминавший сома. Сделал староста это в натуральную величину, и, как мне показалось, даже несколько преувеличил размерность своего противника, Старый Ник все-таки был не таким большим.

Построив из соломы и веток каркас сома, неутомимый староста Николай обмазал его глиной и обсыпал рыбьей чешуей, а вместо глаз вставил кислые яблоки — китайки. Сооружение скульптуры было закончено прикреплением к морде сома черных изготовленных из старой проволоки усов.

Когда глиняный сом был приготовлен, староста Николай приступил к действиям. Сначала он приходил к глинянному сому по утрам и пытался его усовестить и устно убедить покинуть наши воды, отправиться вниз по течению, лучше к Дубровке, там и места глубже и вдоль берега растет во множестве ревень, а он и вкусен и питателен. Убеждения и укоры на Старого Ника действовали слабо, он продолжал по вечерам булькать в омуте, а по ночам снова упрямо раскачивал мост. Тогда Николай перешел к другим методам.

Он стал ходить по утрам к сому, стегать его плеткой и немного проклинать. Этот подход к успеху тоже не привел, напротив, усугубил положение, Старый Ник утроил коварство. Он подмыл хвостом высокий берег с тропкой, по которой мужики ходили на косьбу, и когда он отправились сгребать сено, берег подломился и мужики просыпались в реку. Мужики были взрослые, и Старый Ник их совсем не смог утопить, только за ноги покусал. Зато утонули вилы, косы, серпы, таким образом Старый Ник нанес общине значительный ущерб.

От расстройства староста Николай начал сильно чесаться, но от намерений своих не отступил. Он объявил вече на берегу, и когда собрались все, кто мог, староста велел народу с ненавистью плевать в глиняного сома. Мужики удивились, но плевать стали и плевали так сильно, что отплевали статуе хвост. Но заметного ущерба живому, натуральному сому это опять же не причинило, напротив, скоро Старый Ник приплыл к бабам, полоскавшим белье на мостках, и уволок у них две рубахи.

На следующий день мы с Хвостом болтались на берегу. Работы на солеварне, как я уже говорил, не стало, и поэтому я решил отдохнуть. Мы с Хвостом рассматривали глиняного сома, а Хвост даже выковырял у него яблочный глаз и съел. Сом выглядел глупо, да и вообще лично мне вся эта затея казалась глупой.