Лекции по истории позднего средневековья - Тимофей Грановский

Рисуя реалистические образы политических деятелей этой эпохи, Грановский подчеркивает безразличие Генриха IV как к католической, так и к протестантской религии, отмечая, что его переходы от одной религии к другой диктовались изменениями политической ситуации. Признавая общую прогрессивную направленность деятельности Генриха IV, Грановский, однако, отмечает его жестокость и политическое вероломство.

Грановский сумел создать стройный, насыщенный богатым фактическим материалом курс истории позднего западноевропейского средневековья. Историчность в подходе к прошлому, стремление не ограничиваться освещением истории одних только европейских народов, глубина и самостоятельность истолкования многих узловых проблем истории этого периода, что в значительной степени объясняется демократичностью идейных позиций Грановского, делало курс выдающимся явлением в университетской жизни и исторической науке того времени.

В первой лекции, открывавшей этот курс, Грановский определяет место и значение «новой истории» в общем процессе исторического развития. Он подчеркивает связь эпох и периодов, борьбу между наследием ушедших времен и вновь возникающими требованиями общественного развития. Именно поэтому «явления новой истории так разнообразны и так обусловлены, что обозреть их можно, только став на вершину науки современной». Грановский и являлся тем ученым, который стоял вполне на уровне тогдашней прогрессивной науки. Он был, как отмечал Н. Г. Чернышевский, просветителем своей нации, «одним из первых историков нашего века, ученым, который был не ниже знаменитейших европейских историков».

В отделе письменных источников Исторического музея хранится толстая переплетенная тетрадь (206 л.) студента Петра Бессонова, содержащая записи курса Грановского, прочитанного студентам третьего курса историко–филологического факультета в 1849/50 учебном году. Текст записи Бессонова и публикуется в этой книге. Однако запись Бессонова — не единственный дошедший до нас текст курса 1849/50 учебного года. Этот курс Грановского по «новой истории», дошел до нас в нескольких параллельных студенческих записях.

Для курсов 1841/42, 1843/44, 1850/61, 1853/54 годов пока найдено только по одной — единственной записи или сохранились лишь фрагменты второй записи за один и тот же год. Таким образом, публикация именно курса 1849/50 учебного года продиктована не только тем, что он создавался в пору зрелости ученого, но и тем, что он сохранился в нескольких записях студентов.

Запись Бессонова — наиболее полная из всех имеющихся за этот год. Она особенно ценна, так как на большей части этой рукописи имеется правка самого Грановского, на полях многих страниц есть пометы — «1849 г.», «1850» и указания на день, когда читалась лекция. Часть рукописи (лл. 1–74, 191–206) представляет собой черновую запись Бессонова, сделанную непосредственно на лекциях: слова подчас сокращены и расшифровывались Бессоновым впоследствии. Другая часть (лл. 75–190) содержит перебеленный Бессоновым текст записей лекций 22–49‑й. Именно на этой беловой части имеется правка Грановского. Очевидно, впоследствии Бессонов переплел вместе две разные тетради.

Вторая запись принадлежит Петру Бартеневу. Она представляет собой в основном черновой, необработанный текст и потому точнее всего воспроизводит живую речь Грановского. В черновой записи, сделанной рукой Бартенева, в середине и в конце текста содержатся переписанные разными почерками и даже литографированные записи отдельных лекций.

Третья запись — студента второго курса юридического факультета Дмитрия Наумова. Это — текст лекций Грановского, переписанный набело, частично писарем, частично — Наумовым. Часть лекций в записи Бессонова, исправленная Грановским, в записи Наумова уже учитывает правку лектора.

Это дает нам право предположить, что и первая часть записей (черновая и неправленая в тетради Бессонова) правилась Грановским по другому, не дошедшему до нас беловому экземпляру, и эта правка тоже учтена в первой части рукописи Наумова. К сожалению, студенческие записи лекций не могут передать, конечно, всю красочность изложения материала. Живое, горячее устное слово Грановского порой становится тусклым и бесцветным в этих беглых записях.

Из трех студентов, записи которых используются в настоящем издании, двое — П. А. Бессонов и П. И. Бартенев — сыграли впоследствии выдающуюся роль в истории русской науки и литературы. Бартенев с 1863 г. издавал «Русский архив», журнал, на страницах которого публиковались ценнейшие материалы по истории науки, культуры, важные для отечественной истории архивные документы XVIII–XIX вв. Примыкая, как и Бессонов, к славянофилам, Бартенев в то же время, как теперь установлено, был одним из тайных корреспондентов «Полярной звезды». С опасностью для жизни ездил он в Лондон к Герцену. П. А. Бессонов, в будущем известный славист и литературовед, с 1879 г. профессор Харьковского университета по кафедре славянских наречий, со студенческих лет собирал русские, белорусские песни, позднее он издал собрание болгарских и сербских песен, снабдив их комментариями. Известен своей деятельностью и Д. А. Наумов, ставший с 1865 г. председателем Московской губернской земской управы.

Поэтому значение записей этих студентов выходит даже за пределы интереса к научному и педагогическому наследию Грановского. Это также страницы биографии двух других ученых, материалы для истории русского студенчества и Московского университета в переломную эпоху русской жизни. С этой точки зрения не могут не привлечь внимания интересы этих студентов, их духовный облик.

Сохранился достаточно широкий круг источников для знакомства с этим вопросом: переписка Петра Бессонова, Александра Прейса, Алексея Казановича, Владимира Собчакова и других студентов с Петром Бартеневым. Любопытные сведения об их жизни дают дневник П. И. Бартенева и воспоминания студента Александра Северцова.

Известно, как велико было влияние Грановского на студентов и их увлечение его лекциями. Тесное общение студентов с Грановским прививало им интерес не только к большим проблемам истории, но и к жгучим вопросам современности. Переписка и дневник содержат свидетельства о встречах и беседах студентов с Грановским, об их отношении к бурным событиям этого времени. «…Был поутру у Грановского, — записывает в своем дневнике Бартенев, — говорили о подлостях современной и особенно французской внутренней политики, о донашиваемой цивилизации…». Сходные вопросы обсуждаются Грановским, возмущенным наступлением реакции во Франции после подавления революции 1848 г., и в беседах с Северцовым.

Круг студенческих интересов широк: наука и политика, музыка, литература, театр. Тонкие замечания о Шуберте, сближающие его романтику с настроениями поэзии Лермонтова, делает в своем письме к Бартеневу студент Прейс. Казанович и Бартенев обмениваются мнениями о повести «Кто виноват?». Интересно письмо Казановича Бартеневу о «Мертвых душах»: роман Гоголя дает ему повод для большого разговора о тяжелом положении крестьянства, особенно белорусского. В письмах Бессонова, Казановича, Собчакова и других студентов к Бартеневу, в которых, естественно, много места занимают университетские новости, неизменно вторгается бурлящая вокруг них жизнь.

В университетские годы Бартенев, Бессонов, Собчаков, Прейс были заняты не только учебой. Порой они нуждались, поэтому давали уроки, рано начали заниматься литературной работой и трудились много и упорно. Студенты составляли указатели к древнерусским памятникам, к «Лаврентьевской летописи», к «Русской правде».

В своих письмах Бессонов упрекает Бартенева за нерадивость в подготовке примечаний к летописи: «Умоляю тебя, — пишет он, — ради бога, ради науки, ради России, для которой ты пишешь, не портить твоего и нашего дела».

Этих студентов никак нельзя отнести к кругу молодых бездельников, которых сам Бартенев называет представителями «золотого тельца, без мозгу, без чувства». Однако они не принадлежали, видимо, и к той части молодежи, которая проникалась материалистическими и революционными идеями и, по словам Герцена, была в идейном отношении ближе к нему, чем к Грановскому.

С первых курсов Бартенев сблизился с Бессоновым и другими студентами: «Мы сходились в университете, где поочередно клали фуражки на первой скамейке от кафедры, чтобы лучше слышать слова профессора и записывать лекции», в частности, и по «новой истории».

Они интересовались записями друг друга, обменивались ими, а также сверяли тексты. В письмах Бессонов неоднократно просит Бартенева прислать лекции: «Хорошо, если бы привез мне лекцию…, которую составлял. Ужли она до сих пор не составлена?» В другой раз он пишет о лекциях по новой истории, «поправленных» Грановским, и просит друга положить «во шляпу Грановского» для последующей его правки одну из этих лекций: «другие же две лекции возьми себе списывать». В рукописи Бартенева мы действительно находим эти списанные лекции.