Суть жизни - Лев Гунин

Войдя, я увидел перед собой деятельного человека лет сорока трех, его глаза из-за стекол очков смотрели внимательно и изучающе. Начавшие редеть волосы, обнажившие часть черепа, были аккуратно зачесаны. Мы обменялись несколькими фразами, при чем я изъявил желание стать членом их клуба и спросил, что для этого надо. " - "О, не более, чем формальность, - ответил Станлей.

- Ну, и что же это за формальность?

- А как ваше имя?

- Меня зовут Питер Болдинг. Питер Джеймс Болдинг.

- Хм, Джеймс... Хорошее имя... А знаете ли вы античных авторов?

- Да, конечно. Хотя мои знания не могут сравниться с вашими: ведь Дональд Станлей считается даже среди профессионалов одним из лучших знатоков античной литературы. Дональд Станлей польщенно заулыбался.

- И, все-таки, я не совсем согласен с вашим утверждением о том, что Овидий, изгнанный из Рима, продолжал все ту же линию римской поэзии, не заимствовав ничего из той среды, где он по изгнанию находился. Мне слышится в его стихах и предвосхищение Петрарки, и дантовский слог, и поэзия Пушкина. Что вы об этом думаете?

- А что я должен думать? Вы неплохо, как вижу, знаете предмет и можете, приготовив взнос, пройти в следующую комнату к секретарю, он вас внесет список членов клуба.

- И вы не хотите со мной побеседовать? Ведь я назвал вам лишь имя поэта. А вдруг я больше ничего не знаю? Вы не проэкзаменовали меня, мистер Станлей. Я прочитал устав и знаю,что ваша обязанность.

- Что вы хотите от меня?

- Я хочу, чтобы вы задали мне пару вопросов. Всего лишь пару вопросов по античной литературе.

- Каких вопросов?

- Любых вопросов. Любых, на ваше усмотрение.

За стеклом очков Станлея в его глазах зажглись огоньки беспокойства.

- Я не намерен вам задавать никаких вопросов. Проходите в соседнюю комнату и все вопросы получите там.

- А не скажете ли вы мне, мистер Станлей, чье это изречение начертано над вашей головой, на стоящей за вами псевдоантичной вазе:

Quis tamen exiguos elegos emiserit auctor,

Grammatiei certant et edhuc sub judice lis est.

- Это Вергилий, и оставьте меня в покое.

- Это Гораций, мистер Станлей!

И я вышел, хлопнув дверью.

В понедельник вечером ко мне торжественно явился Хаксли, и торжественно объявил, что Джеймс Морган не покончил жизнь самоубийством, а его отравили, искусственно вызвав смертельную психическую реакцию, которая привела к тому, что Морган повесился. Из чистого любопытства я спросил у Хаксли, откуда он это взял, а заодно, как ему оказался известен мой адрес. По словам Хаксли, после того, как с двадцатых годов нашего, двадцать первого, века (уже после отмены так называемой неограниченной демократии) в телефонных книгах перестали печатать адреса владельцев телефонов, а только имя, фамилию и занятие основного владельца, источником информации стали регистрационные книги автомобилей, которые имеются в каждой конторе по эксплуатации гаражей. Зная номер машины, нетрудно попросить секретарш, в руках которых находятся подобные книги, о передаче короткого сообщения владельцу машины с таким-то номером от друга. В двух гаражах, куда звонил Хаксли, номер моей машины не был зарегистрирован, зато уже в третьем девушка любезно взялась записать его сообщение для меня, а остальное уже было делом техники.

Что же касается информации о насильственноети смерти професссора, то на этот счет у Хаксли уже имелась сложенная не менее, чем в десять раз и чуть надорванная газетка, которую он с тем же торжествующим видом развернул и показал мне маленькую заметку. В ней говорилось, что в одном враждебном нашей стране государстве разработан специальный психомиметик, под воздействием которого человек совершает акт самоубийства. По поводу разработки этого страшного средства и по поводу, якобы, имевших место чудовищных экспериментов наша страна заявила протест в международную врачебную ассоциацию. Консультантом нашего правительства по этому вопросу был некий Дональд Станлей.

"Ну и что - спросил я Хаксли, читая эту заметку. - "Как это что? ответил он. - Вы знаете, кто такой Дональд итанлей? Нет? Ведь это же один из ведущих врачей Гранд Хоспитал!" - "А вы уверены, мистер Хаксли, что это именно он? Это вполне может быть его однофамилец." - Я вернул газету, а он, засуетившись и в смущении буркнув "до свидания", бочком выскользнул из моей квартиры.

Установить, что упомянутый в заметке Дональд Станлей был именно тем самым Дональдом Станлеем, оказалось делом хоть и не простым, но возможным. Попутно я обнаружил в столбце информации о разводах заметку о разводе некой Сарры Станлей с мужем Дональдом Станлеем, причиной которого явилось то, что Дональд Станлей однажды просто ушел из дому и не вернулся, а через две недели жена, звонившая ему на работу и не добившаяся от него согласия встретиться с ней и объяснить, что случилось, подала на развод.

Вскоре мне посчастливилось увидеть сразу двух Станлеев. Это было на Даунинг-стрит. Там автомобильная эстакада проходит вровень с монорельсовой дорогой, а моя машина, попавшая в автомобильную "пробку", долго стояла в том месте. Когда подошла очередная электричка, я увидел в одном из вагонов сидящего у окна Дональда Станлея. Он был сосредоточен на чтении. Мне удалось разобрать название книги. Это были "Метаморфозы" Овидия. Через несколько минут, когда электричка уехала, а моя машина тронулась в противоположную сторону, навстречу мне попался автомобиль, за рулем которого сидел Дональд Станлей. Это была легковая машина, принадлежащая Ведомству Здравохранения, а рядом со Станлеем в машине сидел не кто иной, как мой знакомый доктор Джонс. Один и тот же Дональд Станлей не мог в одно и то же время находиться и в вагоне электрички, и за рулем машины из Ведомства Здравохранения. Следовательно, их два? Я увидел на экране своей машины, как авто Станлея вдруг развернулось вопреки всем правилам дорожного движения, перескочив разделительную полосу, и, обогнав мою машину, устремилось дальше.

В ближайшие дни в моей квартире раздался тот самый памятный телефонный звонок. Я ответил, что с слушаю, когда бестембровый и лишенный всякой эмоциональной окраски голос произнес: "Вы боитесь смерти?"

- Прежде, чем продолжать наш разговор а, тем более, отвечать на ваши вопросы, я желал бы, чтобы вы назвали себя, - ответил я. Кто вы такой? Кто со мной говорит?

- Смерть... Вы не верите, что в наше время это явление приобрело материализированный облик, почти человеческий? В таком случае зачем вы стремитесь материализировать процесс перехода живущих от состояния жизни к смерти: ведь все равно вам не удасться ухватить неухватное. В вашем мире не надо двух частностей. Вопреки вашим допущениям, существует лишь множество данностей, множество "общего", но не частного. Так, вы, конечно, удивитесь, если я скажу, что ваше имя - 1318-1219, в вас это вызовет почти инстинктивное неприятие. Это противоречит вашей эстетике и морально-этическим установкам. А ведь это число составлено из порядковых номеров входящих в ваше имя букв, то есть, вполне соответствует вашему имени. В сущности, это в каком-то роде одна из материализаций вашего имени. Стало ли вам от этого лучше, испытываете ли вы удовлетверение от этого? М ы многое бы отдали за то, чтобы понять, что побуждает человека к стремлению материализовать убийство, выясняя, как оно произошло и кто убийца, материализовать события, поступки других людей, психологические реакции, общественные явления, антигуманные акции. Чудовищное и жесточайшее (по вашим представлениям) происходит нескончаемо; никакие материализации так и не стали преградой для дальнейшего и бесконечного ряда самых антигуманных явлений, среди которых чудовищнейшим является сама смерть. Что же заставляет людей все так же и впредь материализировать определенный ряд явлений, доискиваться так называемой "сути", какой орган управляет в человеке этим процессом?

- Господин Смерть, не будете ли вы так милостивы и не объясните ли мне, чем я обязан тому, что именно со мной вы ведете подобные разговоры?

- Тем, что вашими последними действиями, направленными против смерти вообще, вы намного приблизите свою собственную.

После этого в динамике телефонного устройства больше не раздавалось никаких звуков: ни голоса, ни сигнала отбоя. Там установилась странная и неприятная тишина. Мне показалось, что тонкой гранью корпуса воспроизводящего звук аппарата отделена от меня неведомая и невероятная пустота. Даже когда я разъединил телефон и "повесил трубку", у меня осталось чувство, что в квартире продолжает присутствовать страшный и всевидящий наблюдатель, который пристально, стекляным бесчувственным оком следит за каждой наступающей минутой моей жизни.

На выходные я уехал к морю, проведя там восхитительные, наполненные солнечным светом и запахом воды, дни. Там же я познакомился с бывшей пациенткой Гранд Хоспитал, поведавшей мне много интересного.