Хроника рядового разведчика - Евгений Фокин

Поэтому, не дожидаясь команды, мы с Юрой подготовили две связки, для надежности по три гранаты — все, что у нас было.

— А где же наши орлы-соколы? — оглядывая небо, озабоченно произнес Юра.

Тут к нам подбежал и спрыгнул в окоп Дышинский. Поинтересовался:

— Все живы-здоровы? Ну, что у вас нового? — одарил улыбкой. Из-под края каски блестели только белки глаз. Весь он был каким-то живым, возбужденным, только внешний вид не соответствовал его настроению: на лице — слой пыли, гимнастерка в глине, но выглядел молодцевато, даже лихо. Чувствовалось, что он и появился только ради того, чтобы оживить, подбодрить нас, вселить уверенность. — А связки приготовили? — поинтересовался он.

Канаев молча показал на наше рукоделие.

— Молодцы, так держать! — И подмигнул заговорщицки. — Граната — вещь надежная! А связка — тем более! — Прыжком выскочив из нашего окопа, побежал к соседям.

Мы заметили, как в разрывы снарядов вплелся какой-то до боли знакомый звук. Вскоре увидели, как левее нас, из села на шоссе выскочили два Т-34 и два Т-70.

Немецкие танкисты к этому времени не успели еще дойти до ложбины, то есть были где-то на взгорке, поэтому хорошо видели наши танки. Мы же замерли, ожидая, чем все это кончится. Что они могут сделать, четыре наших танка против приближающейся вражеской армады? Мы терзались мыслью, что ничем не можем помочь им. А наши танки, попыхивая облачками выстрелов, резво шли на сближение с врагом. Вокруг нашей четверки плясали частые разрывы, немцы били болванками.

Не дойдя до лощины, один из наших танков как-то судорожно задергался из стороны в сторону и остановился.

Экипаж другой тридцатьчетверки, трезво оценив обстановку, быстро подскочил к подбитому, взяв на буксир, и, несмотря на яростный обстрел, все вернулись в селение и укрылись в дыму. Мы радовались такому исходу этого неравного боя.

Строй фашистских танков снова ожил, пришел в движение и, хищно поводя пушечными стволами, начал ожесточенный обстрел села. Но почти одновременно загорелись два вражеских танка, вспыхнул еще один. Ход танков замедлился, и стальная армада остановилась. Имея многократное численное превосходство, немцы не решались идти вперед. Что-то мешало, сковывало их действия. Теперь началась смертельная перестрелка между танками. При этом перепадало и нам. Что сулят нам ближайшие минуты? Все возможно. Война...

Встречный бросок наших танкистов сыграл свою роль, создал, по-видимому, у противника впечатление, что в селе сосредоточено большое количество танков. Обстановка складывалась так, что наши танкисты, проявив активность, захватили инициативу, своей решительностью сковали, парировали действия врага. Это воодушевило и нас. На душе стало веселее. До меня стало наконец доходить, что я хоть и по крупицам, но начал освобождаться от страха, от чувства обреченности.

Теперь наши танки выскакивают из укрытия, вернее, из дымовой завесы, на несколько секунд, производят один-два выстрела прямой наводкой, затем быстро меняют свои позиции и снова бьют по врагам, но уже с другого места. Вот задымил еще один немецкий танк.

— Пехоту ждут, черти, — подытожил действия немцев помкомвзвода, снова появившийся у нас, неотрывно наблюдая за поведением противника.

— Где командир? — прокричал неожиданно вынырнувший из дыма танкист, перетянутый ремнями, с забинтованной головой, подбегая к соседнему окопу.

Дышинский выскочил, и они вместе побежали к ротному. В обсуждении сложившейся обстановки, как после стало известно, принимали участие и командиры взводов.

Вскоре группа разведчиков в пятнистых маскхалатах с двумя пулеметами под командой Володи Дышинского двинулась в сторону оврага, где к ней присоединились танкисты. Они должны были пробраться по дну оврага к его вершине и занять выявленную нашими танкистами траншею, отрытую вдоль кромки оврага, близ шоссе. Она была выгодна для стрельбы во фланг.

— Если Дышинский взялся — успех обеспечен. Поверьте мне — дадут они фрицам жару, дадут прикурить, — убежденно заверил сержант Максим Мерзляков, когда мы с соседом поинтересовались, куда направляется наш помкомвзвода.

После этих слов мы по-другому взглянули на своего помкомвзвода. Если до этого момента мы видели в нем руководителя и организатора учебного процесса, то теперь впервые он предстал перед нами участником боя.

...Остались позади полные драматизма и ожесточения бои в Сталинграде. Теперь, когда левое крыло громадного советско-германского фронта под ударами наших войск покатилось на запад, дивизия, которая находилась на формировании, готовилась к наступательным операциям. А это требовало некоторой переориентировки и подготовки разведчиков к предстоящим боям. Тогда-то Дышинский и обратился к капитану Матвееву — начальнику разведотдела дивизии с предложением об организации и подготовке в составе роты группы разведки ближнего тыла противника. Матвеев после ознакомления с переданными Дышинским материалами одобрил их и поддержал инициативу нашего помкомвзвода. К тому же им была подробно разработана и методика их проведения. Первыми изъявившими желание войти в состав формируемой группы разведки ближнего тыла были Канаев, Серов, Кононов и другие разведчики, а ее подготовкой занялся сам Дышинский.

Он обучал нас азам ближнего боя. Много внимания уделял отработке ударов ножом, прикладом автомата.

Он ненавязчиво пояснял, что перевес всегда будет на стороне того, кто лучше подготовлен физически, кто владеет приемами рукопашного боя. Как правило, в парных схватках мы отрабатывали различные приемы нападения и защиты, что развивало быстроту реакции, воспитывало самостоятельность.

...Предположения Дышинского скоро оправдались. К противнику подошли восемь бронетранспортеров, которые, лавируя между танками, выдвинулись почти до головных машин. Из бронетранспортеров торопливо, по-тараканьи, выскакивали автоматчики. Их серо-зеленые фигурки, с закатанными по локоть рукавами, прячась за танками, устремились на нас.

Снова зашевелились и ожили стволы танковых пушек. Почти рядом с нашим окопом упал снаряд и, не разорвавшись, с визгом срикошетил.

Земля стонала от разрывов снарядов, со свистом летели болванки. Некоторые из них, полузарывшись в землю, еще ползли, как змеи, выписывая замысловатые фигуры, а затем, словно притомившись, замирали.

Скоро все потонуло в треске автоматных очередей, свисте и разрывах снарядов с обеих сторон. В этот кромешный хаос звуков снова влился и тяжелый грохот взрывов бомб за селом. Противник шаг за шагом наращивал силу удара. Теперь он стремился дезорганизовать управление, рассеять накапливающиеся наши резервы. От рева мощных моторов дрожала земля, стонал от разрывов воздух. Дым, чад, пыль заволокли все вокруг. В промежутках между разрывами было слышно, как чмокали воздух пулеметные очереди. Казалось, что огонь пехоты, танков, авиации уже уничтожил не только все живое, но и неживое. И на этой ходуном ходившей земле, то пригибаясь в окопчиках, то наблюдая за противником и стреляя, среди дьявольской какофонии звуков, среди бесновавшегося огня и металла сражались мои товарищи. Перед глазами то и дело вставала на дыбы поднятая взрывами земля, рушились наши окопы, деля нас на живых и мертвых. Страх и долг, жизнь и смерть — все перемешалось в моем сознании. На первых порах, несмотря на то что мы были в окопе вдвоем, меня не покидало чувство одиночества, страх как ватой обволакивал мое сознание. Я иногда выглядывал из окопа и осматривался по сторонам. Нет, все на месте, все держатся. Не зря нас учили не теряться, привыкать к опасности, сохранять ясность, трезвость мысли и в самой сложной обстановке.

Это был важный для нас бой. Хотя для солдата все бои важные и решающие. В любом случае на карту ставится жизнь. Грохот, свист, голова раскалывается от немилосердно палящего солнца. Воздух нагрелся, вздрагивает. Рябит в глазах.

Наш прицельный огонь был, по-видимому, действенным. Но это для нас было нелегким испытанием. Когда видишь, как перед тобой ложатся смертоносные вражеские очереди и они все ближе и ближе, в голову лезут совсем невеселые мысли. Невольно хочется в этот момент стать невидимкой, втиснуть себя в маленькую щель, в душу начинает заползать липкий страх. Леденящий сердце образ старухи с косой витает где-то рядом. Но человек привыкает ко всему, и даже к самому страшному. Вернее, не привыкает, а пересиливает этот страх силой своего разума, своих духовных качеств. Именно здесь, на последнем рубеже, на грани жизни и смерти, с любого человека слетает всякая мишура, шелуха, маска, если она есть, все второстепенное, — остается самая сердцевина, самая суть, и ее видят все окружающие, и по ней оценивают каждого, кто прошел это горнило испытания. Каждому воздается то, что он заслужил.

Залегли вражеские автоматчики, снова остановились стальные чудовища. Теперь они в упор с близкого расстояния бьют по нашим окопам, прощупывают все подозрительное пулеметным огнем. У нас уже потери. Но, несмотря ни на что, мы по-прежнему ведем прицельный огонь по приборам наблюдения танков, по автоматчикам. С фланга группа Дышинского бьет по немцам, которые пытаются укрыться за танками. И враги вынуждены залечь, втиснуться в землю, даже не пытаются подняться в рост или сделать перебежку.