Не будите Гаурдака - Светлана Багдерина

— Вот и я о том же… — машинально поправил съехавшие с плеча ножны заспинных топоров рыжий воин.

— Ну, может, он догадается пирожков с собой прихватить? — неуверенно предположила Сенька.

— Жди да радуйся… — ворчливо выдавил музыкант.

— Может, ему намекнуть? Я могу им в окошко постучать! — осенило конунга, и он с готовностью подался вперед.

— Стой!!! — спешно воскликнула царевна в отчаянной попытке предотвратить если не катастрофу, то сердечный приступ у старушки — наверняка. — А… может у нее на ужин сегодня не пироги, а… какой-нибудь суп! Из шпината и сельдерея!

— С мясом? — остановился отряг.

— Без! — решительно сообщила Серафима и принялась наносить превентивные удары, отсекая возможности оппонента к маневрированию. — И без лука! И без рыбы! И без курицы! И даже без соли!

— Ну и гадость… — скривился Олаф и вернулся на место.

Кириан, который шпинат признавал лишь в качестве оберточного материала для пудинга, с негодованием кивнул.

— Точно, гадость! Сама ест, что попало, да еще гостей приглашает… В который раз убеждаюсь, какие всё-таки эгоисты, эти атланы!

Пока мужчины сурово затихли, переваривая вместо пирожков новые представления об атланском характере, Сенька как бы невзначай сделала несколько шагов на середину улицы, стрельнула глазом налево, отсчитывая от угла пятый дом…

Беспокоиться об этом ей было не нужно.

Потому что за проволочным забором одного из домов около низенького крылечка как-то странно, будто лунатик или пьяный[117], топтался Фикус. Он то поворачивался вокруг своей оси, направляясь к калитке, то останавливался, сделав несколько шагов, тряс головой, тер ладонями виски, снова шел к крыльцу, заходил на него, брался за дверную ручку, и почти сразу же снова разворачивался и плелся сначала во двор, а потом к калитке, и снова поворачивал к дому — и всё повторялось сначала.

— К-кабуча… — прошептала Серафима с таким видом, что спутники ее, моментально забросив свою ученую дискуссию, насторожились.

— Что там? — хрипло прошептал Олаф — брови грозно сведены над переносицей, рука на рукояти топора номер двенадцать.

— Кабуча… — повторила царевна, словно в порядке пояснения[118]. — А тетка-то наша непростая…

— У ней ручка золотая? — не удержался от рифмования Кириан.

— Скорее, язычок… — пробормотала Сенька и, не дожидаясь вопросов, коротко пояснила: — Кажется, она у нас колдунья.

— В смысле, ведьма? — дрогнуло что-то в лице конунга, будто ожидал он, что вот-вот из-за угла матушка Груша, не доевши шпинатного супа, с гиканьем вылетит на помеле.

— В смысле, кабуча драная, — вздохнула царевна. — Не знаю, дома она или нет, но на крыльцо наложено заклятье склероза… или как там оно по-научному называется… Это когда каждый, кто приходит без приглашенья, забывает, зачем пришел и уходит со спокойной душой восвояси.

— Так ведь это же далеко!!! — в ужасе расширились очи менестреля[119]. — Вот хрычовка!..

— А Фикус где сейчас? — шагнул вперед отряг, не дожидаясь ответа на собственный вопрос.

— Наш эскулап еще держится, — Сенька хмуро мотнула головой в сторону медика, блуждающего под недоуменными взглядами соседей. — Значит, внутренняя мотивация визита у него была очень высокая.

— То есть, если мы сейчас туда придем, то не просто развернемся и попремся в Вамаяси…

— Восвояси, — дотошно поправил Олаф.

— … а будем шарахаться туда-сюда как он? — не расслышав конунга, осторожно, боком выдвинулся на перекресток бард.

— Да. То есть, нет, — задумчиво проговорила царевна. — Как раз на такой интересный случай научила меня бабушка одной полезной штуке…

Если соседи матушки Груши, высыпавшие из своих домишек поглядеть на придурковатого гостя, думали, что развлечение их на сей вечер закончилось, то они глубоко ошибались. Потому что из-за угла с перекрестка вдруг появилось чудо: выступая важно, словно на параде, по самой середине улицы шествовал двухметровый громила с лютней и в женской куртке, натянутой с горем пополам на одно плечо. За ним следовал упитанный светловолосый тип с помятой физиономией, в потрепанной волчьей безрукавке с плечами до локтей и длиной до коленок, и с мечом и луком в руках. Замыкала колонну то ли девица, то ли парень в ярком трехцветном жакете размеров на шесть больше, сгибающаяся почти пополам под тяжестью навьюченных на плечи пяти разнокалиберных топоров.

Надетые накосулю сапоги тоже не способствовали бодрости их шага.

Не обращая внимания на восторженный визг ребятишек и ехидные шуточки мужиков, троица вальяжно проковыляла к калитке, за которой топтался, как ополоумевший, дородный незнакомец в черном с красными вставками камзоле лекаря.

Субъект с топорами остановился на крыльце перед закрытой дверью с висячим замком, которая через несколько секунд превратилась в дверь открытую с замком лежачим, громила подхватил под руку знахаря, и все четверо дружно ввалились в дом, гулко захлопнув за собой окончательно деморализованную вторжением дверь.

Еще через пару секунд зеваки тупо заморгали, переглядываясь изумленно и дивясь, на что это они могли тут пялиться, сконфуженно пожали плечами и вернулись кто к своим делам, кто к их отсутствию.

В избушке что-то звонко грохнуло.

— Как… ты их… всё время… таскаешь… — прохрипела Сенька, наваливаясь без сил на спинку ажурного чугунного стула.

Олаф стянул с себя серафимину куртку, вытряс вежливо Кириана из волчьей безрукавки, подобрал сваленные в кучу топоры и бережно развесил их по своей персоне.

— Пожалуй, ты права… — задумчиво промычал он, поводя так и эдак плечами. — Один не сбалансирован, перетягивает… Нужно шестой подыскать — для равновесия.

— Или сразу уж еще пять, — пробрюзжал бард, взволнованно пробегая пальцами по струнам лютни и подстраивая тона и полутона, сбившиеся под касанием огромных лап воина.

— Нет смысла, — горделиво усмехнулся отряг. — Как правило, хватает четырех.

Серафима тем временем быстро прошлась по кухне, двум комнаткам, завернула в погреб, на чердак, выглянула на задний двор…

Сомнений не оставалось: в доме они были одни.

— Мастер Фикус? — потрясла она за плечи застывшего словно в ступоре лекаря. — Эй, мастер Фикус?

Атлан заморгал непонимающе, будто и впрямь был пьяным, или заснул на ходу, тряхнул головой, едва не свалившись, неуклюже поднес руки к лицу и принялся энергично растирать его.

— Где… я?.. — наконец, проговорил он и обвел вопросительным взором немудрящий интерьер и ожидающих его пробуждения спутников. — Я… мы… вы… Бабушка Груша?.. Где бабушка Груша?