Нерешенная задача - Елена Валентиновна Муравьева

Больших денег у неё с собой не было, и она стала звонить лорду Тернеру, с просьбой перевести ей на почту необходимую сумму с тем, чтобы она смогла снарядить господина Салливана в дорогу до самого конца Калифорнии. Ей так хотелось отправиться вместе с ним в дорогу, но лорд Тернер по телефону привел ей всевозможные доводы, почему этого не следовало делать. Какой в этом был смысл? И разбитая, удрученная, она вернулась в Нью-Йорк, чтобы отдать долг Идену Тернеру и с долготерпением ждать известий от господина Салливана.

ГЛАВА 123

Тело Артура Войцеховского безжизненно болталось на плече высокого пожилого мужчины. Странным образом выглядела одежда этого мужчины и он сам. Длинные, не аккуратные волосы, были собраны в хвост на затылке, как и у самого Войцеховского, но он был наполовину сед. Выше пояса на нем болталась свободным кроем удлиненная рубаха с курткой из мешковидной ткани, со вставками кожаных пластин, хорошей выделки и ниже пояса — такие же свободные штаны, больше кожаные, но опять-таки сшитые из кожаных пластин, грубо сшитых и разного оттенка. Откуда этот мужчина брал силы — не понятно. Тело его не выглядело мощным, он был худ и жилист, совсем темной кожи, бронзового оттенка, а его ноша, судя по комплекции была плотнее и мощнее. Он очень часто останавливался и приседая, прижимал тело, висящее на своем плече к плоскому камню, облокачиваясь на него и отдыхал. Его упрямство вызывало уважение, ибо оно граничило с подвигом, ведь воочию было видно, насколько ему тяжело нести этого человека. Но он его нес, превозмогая себя. По лицу его пот струился градом и даже дрожали ноги, когда он после отдыха поднимался, чтобы отмерить несколько метров тяжелой скалистой местности. Зачем он так превозмогал себя? Неизвестно. А впереди, метров в шести — семи, шел подросток, худой и даже костлявый, с луком в руках и такими же длинными волосами, завязанными прядями, подобранными спереди, от лица и завязанными на макушке, сверху. Лицо его было светлее, чем у его отца, несшего Войцеховского, еще не так сильно обветренное горными ветрами и с мягкими, карими глазами, по-юношески смотрящими на мир, открыто, но не доверчиво. Он вслушивался во все звуки и шорохи, которые повсеместно их окружали и по всему было видно, этому его научила жизнь, полная опасностей.

Отец начинал отдыхать все чаще и чаще, что значительно затрудняло их передвижение, и юноша все больше оборачивался, с выражением нетерпения, но и еле заметного сочувствия, глядя на отца.

Он что-то сказал отцу, сознательно приглушенным голосом, на что тот, снова остановившись, уже с большим колебанием в глазах, ответил таким же приглушенным голосом. Язык был не узнаваем, а с южно-яхского диалекта, это переводилось так.

Юноша. — Ты не дойдешь. Давай его бросим, спрятав в ущелье, оно скоро. Уж слишком он тяжел для твоих сил. Да и зачем нам лишний рот, еды осталось мало и завтра нужно выходить на охоту. И если повезет, еда будет, а если нет — придется опять собирать жёлуди.

Мужчина ответил:

— Ты говоришь правильно, но не смотришь вдаль. Нам нужны мужчины в роду, а он подходит, от него родятся мальчики. За кого же выдать нашу Лу, ей давно пора рожать. И лучше бы ему выжить.

Юноша только недовольно буркнул:

— Нам и детей не чем кормить. Они умрут с голоду.

Отец слабо махнул в его сторону рукой, так как сил, реально уже не было.

— Ты же выжил. Нужно просто больше охотиться.

Обжитая ими территория, находилась между скалами, совершенно укрытая от ветров и чужаков, настолько продуманно выбранная и защищенная, что казалось удивительным, что такое создала сама природа. А если осмотреться лучше, то удивление только увеличивалось. Так как обнаруживалась пещера, немного вдалеке, не глубокая и обжитая, так гармонично вписывающаяся в эту окруженную со всех сторон скалами. Курился слабый дымок от костра и как по трапеции было разбито всего пять юрт и женские фигуры суетно перемещались от костра, к юртам, занимаясь хозяйством.

Тело Войцеховского дотащили, в прямом смысле этого слова до пещеры и положили на засаленный матрас, внутри неё. А сам мужчина сел на коленки рядом и долго, шумно дышал, приходя в себя, скрючившись пополам и опустив подбородок к груди. Вслед за ними в пещеру вошли все обитатели этой скрытой местности. Юноша остался у костра, а в пещере выстроились в шеренгу четыре женщины, две из которых были уже преклонного возраста и две маленьких головки, не понятно какого пола, так как одевались все совершенно одинаково — удлиненные куртки и свободного кроя штаны, на ногах, длинные черные волосы, карие глаза. Они с большой внимательностью всматривались в то тело, что было брошено бездыханным на матрас и жив человек или мертв, было не понятно. Пожилой индеец все еще стоял на коленках, стараясь отдышаться, и молодой индеец в это время вошел в пещеру и первым делом приложил свое ухо к носу Войцеховского. Он ничего не услышал, оставшись неудовлетворенным и тогда из-под матраса вытянул несколько перьев, выбрав из них самое маленькое и тонкое и поднес опять к носу лежащего.

Отец индеец поднял голову и строго бросил всему женскому населению, выстроившемуся у пещеры, чтобы принесли воды и ему и незнакомцу. Сил в руках у него больше не было, и он напоить Войцеховского отдал флягу юноше. Вещи, принадлежавшие к европейской цивилизации, можно было в небольшом количестве заметить в этом лагере, так как из инстинкта выживания, они не редко прибегали к воровству оставленных без присмотра обозов и в частности, эту флягу подобрали на месте крушения самолета с двумя пилотами. Войцеховский находился без сознания, а первый пилот разбился насмерть в горах южной Калифорнии.

Подняв голову Артура, и силой раздвинув ему зубы, молодой индеец стал силой вливать ему из фляги воду. И видимо, это было, как целительная сила чудодейственного родника, потому что под конец, губы его сами зашевелились, выказывая неутолимую жажду воды. Через несколько минут Артур открыл глаза и через мгновение, когда сознание его прояснилось, его выражение глаз становилось изумленным. Незнакомые люди, вокруг каменные стены и обветренное красноватого цвета лицо склоненного над ним индейца, сразу произнесшего что-то не понятное, на языке, которого он совершенно не знал. Глаза