Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки - Райт Роберт

Например, могло случиться так, что местные купцы пострадали, когда Ахав разрешил финикийским торговцам прибыть в Израиль и заняться коммерцией. Безусловно, структура экономики тех времен способствовала тому, что неприязнь к финикийским купцам вылилась в неприязнь к финикийским богам. Как отмечал библеист Бернард Ланг, места поклонения порой выполняли «немало функций современного банка», и у нас есть основания полагать, что финикийские купцы сделали своей штаб-квартирой храм Ваала[418].

При таком развитии событий напряжение между сторонниками Ахава и сторонниками Илии сводится к защите личной политической и экономической выгоды. С точки зрения Ахава, союз с Финикией был оправдан. Он не только открывал для Израиля средиземноморские рынки через финикийские порты, но и направлял торговые потоки, движущиеся с востока на запад и обратно, через территорию Израиля, создавал торговые пути, которые Ахав мог контролировать с выгодой для себя. Более того, благодаря альянсу у Израиля появлялся сильный союзник на случай вооруженного конфликта с одной из могущественных держав региона. Если ценой за все это должна была стать терпимость к Ваалу и данное финикийским купцам разрешение получать прибыль, — пусть так. Отношения с Финикией сулили выгоду для обеих сторон, в соответствии с ними развивалась теология Ахава. Но для израильтян, которые расценивали финикийских купцов как угрозу для возможности добывать средства к существованию, отношения с Финикией оставались односторонними: финикийцы выигрывали, израильтяне оказывались в проигрыше. Теология последних соответствующим образом сокращалась.

Эта «теория недовольных купцов» весьма спекулятивна. Но общий принцип имеет смысл, и мы уже видели его в действии не только в Древней Месопотамии, но и повсюду: отношение к чужеземному богу определяется отношением к чужеземцам. Если местным жителям кажется, что они могут выиграть от взаимодействия и сотрудничества с этими чужеземцами, тогда они могут принять их бога, или, по крайней мере, не станут протестовать, если это сделают их соотечественники. Но если местные сочтут, что это игра с нулевой суммой, если придут к убеждению, что их богатство связано с богатством чужеземцев обратной зависимостью и что чужеземцы должны проиграть, чтобы они, местные, выиграли, тогда их теология будет менее инклюзивной. Назовем это законом религиозной терпимости: люди с большей вероятностью готовы принять чужеземных богов, если считают, что ведут с чужеземцами игру с ненулевой суммой, убеждены, что их богатство позитивно коррелирует с богатством чужеземцев, в некоторой степени видят себя и этих чужеземцев в одной и той же лодке.

ОТНОШЕНИЕ К ЧУЖЕЗЕМНОМУ БОГУ ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ ОТНОШЕНИЕМ К ЧУЖЕЗЕМЦАМ. ЕСЛИ МЕСТНЫМ ЖИТЕЛЯМ КАЖЕТСЯ, ЧТО ОНИ МОГУТ ВЫИГРАТЬ ОТ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ И СОТРУДНИЧЕСТВА С ЭТИМИ ЧУЖЕЗЕМЦАМИ, ТОГДА ОНИ МОГУТ ПРИНЯТЬ ИХ БОГА

В Древнем мире ввиду тесной связи внешней политики и теологии этот принцип проявляется особенно наглядно, но в том или ином виде он действует и в современности. Людям, которым выгодно вести бизнес с другими людьми, не свойственно ставить под сомнение религиозные убеждения последних: они руководствуются правилом «живи и не мешай жить другим».

Таким образом, наблюдается смещение основных движущих сил от вопроса о религиозной терпимости к вопросу о терпимости в целом. Люди естественным образом, толком не задумываясь об этом, критически оценивают по разным параметрам врагов и соперников. Если спросить двух мужчин, ухаживающих за одной и той же женщиной, какого они мнения о вкусах друг друга — в политике, одежде, литературе, в чем угодно, — скорее всего отзывы будут негативными и, вероятно, искренними. И наоборот, к своим потенциальным сотрудникам, а также их убеждениям люди машинально проявляют снисходительность. Значит, связи между личной выгодой и терпимостью незачем быть вопросом осознанного расчета — этот факт мы обсудим далее. Закон религиозной терпимости органически вытекает из особенностей человеческой натуры.

Существует и другая теория о том, чем вызвана оппозиция Ахаву и Иезавели, и, следовательно, Ваалу. Заключив союз с Финикией, Израиль отвернулся от еще одного могущественного северо-восточного соседа — Ассирии. В сущности, союз с финикийцами предназначался, по-видимому, для нейтрализации угрозы с ассирийской стороны. Как отмечает Ланг, некая группа израильтян склонялась скорее к союзу с Ассирией, чем с Финикией. Несомненно, эта группа превалировала в течение некоторых лет после смерти Ахава: царь Ииуй, взошедший на престол в результате переворота, был готов добиваться расположения Ассирии и тем самым сменить курс внешней политики Израиля. Видимо, не случайно Ииуй, по Библии, также истребил всех приверженцев Ваала в Израиле и разрушил храм Ваала, превратив в «место нечистот»[419].

Так что Илия мог воспользоваться поддержкой проассирийски настроенных израильтян. В этом случае ненависть врагов Ахава к Ваалу могла сочетаться в них с доброжелательным отношением к ассирийскому богу Ашшуру, но насколько нам известно, этот факт библейские редакторы-монотеисты предпочли оставить в «монтажной» вместе с другими обрезками купюр. Иными словами, вполне возможно, что сторонники Илии были такими же политеистами, как Ахав и Иезавель, и просто не сумели договориться с ними о том, какие боги достойны почитания. Так или иначе, мораль остается прежней: люди терпимо относятся к теологии чужеземцев, даже приобщаются к ней в той степени, в какой видят возможным получение взаимной выгоды в итоге сотрудничества.

ЛЮДИ ТЕРПИМО ОТНОСЯТСЯ К ТЕОЛОГИИ ЧУЖЕЗЕМЦЕВ, ДАЖЕ ПРИОБЩАЮТСЯ К НЕЙ В ТОЙ СТЕПЕНИ, В КАКОЙ ВИДЯТ ВОЗМОЖНЫМ ПОЛУЧЕНИЕ ВЗАИМНОЙ ВЫГОДЫ В ИТОГЕ СОТРУДНИЧЕСТВА

Разумеется, если верным является традиционное толкование и если союз Илии был монолатрическим, признающим исключительно поклонение Яхве, тогда проассирийская фракция с ее симпатией к ассирийским богам в этот союз не вписывалась. И в определенный момент израильской истории форму должно было обрести движение «только Яхве» (как назвал его историк Мортон Смит)[420]. Это движение по определению отвергало почитание всех богов чужеземного происхождения. Поэтому, если предпочтение одного союзника Израиля перед другим сопровождалось активным принятием богов союзника, тогда это предпочтение не имело смысла как один из пунктов мотивации движения «только Яхве». Более уместным выглядело скептическое отношение к интернациональному альянсу в целом.

Первый явный монолатрист

Помня обо всем вышесказанном, перенесемся в то время, когда появилось больше свидетельств того, что идея «только Яхве» обрела голос. В VIII веке до н. э., спустя долгое время после смерти Иезавели, появился пророк Осия, мысли которого были изложены в письменном виде либо при его жизни, либо вскоре после нее[421]. Хотя его текст подвергался дальнейшей правке, многие исследователи считают, что его ключевая идея сформировалась сразу после смерти самого Осии, поэтому справедливо будет говорить о «теологии Осии», отражающей направление израильской мысли, каким оно было примерно в конце VIII века до н. э.[422]. Несомненно, больше специалистов разделяет эти взгляды, нежели считает, что события истории Илии происходили в точности так, как были изложены. Так или иначе, как и в случае с историей Илии, далее мы будем рассуждать, исходя из допущения, что библейские материалы примерно точны: мы увидим в книге Осии человека по имени Осия, мысли которого способны поведать нам кое-что о времени, когда он жил.