Ягоды бабьего лета - Толмачева Людмила Степановна

Люба позвонила Владиславу и попросила отвезти ее в Сергино:

— Послезавтра утром. Сможешь?

— Смогу. Ты по какому-то делу?

— По дороге все расскажу.

— А на той неделе нельзя?

— Нет. Мне назначили на одиннадцать часов.

— Кто назначил? Ничего не пойму.

— Потом объясню. Как папа?

— Нормально. Но, по-моему, скучает. О чем-то все время думает.

У Любы кольнуло сердце. За эту сумасшедшую неделю гонки по кабинетам, которую приходилось еще совмещать и с уроками, она позвонила им всего дважды, да и то разговаривала только с Владиславом, а Игорю передавала привет. Неожиданно у нее вырвалось:

— Я сейчас приеду к вам, Ты когда будешь дома?

— Не скоро. Мы с Женей собрались в кино.

— С Женей? — обрадовалась за сына Люба. — Как она поживает?

— Прекрасно. Работает топ-менеджером в нефтяной компании.

— O! Молодец!

— Она говорит, что я дал ей возможность спокойно сделать карьеру. Иначе из нее получилась бы только хорошая жена.

— Не знаю, может, для тебя это был бы наилучший вариант…

— Ладно, мам, не будем развивать тему. До вечера!

— Хорошо, мы тебя подождем, — сказала и удивилась: как естественно она произнесла «мы». — Я пока ужин приготовлю. Продукты-то есть какие-нибудь?

— Курица мороженная и овощи.

— Ну и прекрасно. До вечера.

Игорь ее ждал. Это было заметно по всему: одежде, волосам, чисто выбритому лицу и парфюму, благоухающему в квартире. Выходит, Владик предупредил его. А она надеялась на сюрприз — хотелось застать врасплох и посмотреть на реакцию. Если обрадуется, значит… Господи, как затянулось ее счастливое детство!

Он взял из ее руки пакет с продуктами, помог снять куртку, наклонился к полке с обувью, достал тапочки, поставил перед ней. Его ухаживания были ей приятны, и в то же время они как бы подчеркивали, что она здесь гостья, причем не частая. Она и вправду давно не была в их бывшей квартире. Люба окинула взглядом прихожую — вроде бы все по-старому, но не было прежнего ощущения родного дома. Что-то ушло отсюда, и вернется ли?

На кухне, куда она сразу же прошла, царили порядок и чистота.

«На Владика не похоже, — подумала Люба, — видимо, Игорь постарался».

— Я Владику обещала курицу потушить… — вполголоса проронила она, открывая холодильник.

Почему ей трудно говорить и смотреть ему в глаза? Откуда это девичье смущение? Ах, да! Нелепая встреча у подъезда. Но перед ним она ни в чем не виновата. Они разведены. Они чужие люди. И уж если кому-то из них чувствовать вину, то только не ей. Не на этой ли кухне он признался, что у него есть любовница? И это еще до Стеллы!

Люба даже выпрямилась от этой мысли. Движения ее стали увереннее, а взгляд тверже.

— Тебе помочь? — глухим, сдавленным голосом спросил Игорь.

— Положи курицу в микроволновку на разморозку.

— На сколько минут?

— Минут на десять.

Люба вынула из пакета купленные специи, зелень, лимон, бисквитный рулет, хлеб.

— Вот, можешь нарезать рулет и хлеб, а я пока картошку почищу.

Краем глаза она видела, что Игорь суетится, стараясь все делать как можно аккуратнее и лучше.

— Разрежь, пожалуйста, курицу, — попросила Люба, поймав на себе его взгляд, — на шесть частей.

Они нечаянно столкнулись возле мойки: Любе надо было слить воду с картошки, а ему — сполоснуть руки после курицы. Отреагировали они по-разному: Люба, словно ужаленная, отстранилась, а он оставался неподвижным и даже, наоборот, чуть сдвинулся в ее сторону.

«Смешно на нас смотреть. Прямо, как мои семиклашки на школьном вечере. Что происходит? Или это только в моем воспаленном мозгу? Насочиняла сложностей на пустом месте. Нет, не повзрослеть, видно, мне никогда. Так и умру инфантильной дурой».

Она сложила на противень обжаренные куски курицы, нарезанный картофель и другие овощи, полила все это соусом и сунула в разогретую духовку.

— Все, теперь сорок минут можно отдыхать, — сказала Люба, снимая фартук.

Игорь поставил таймер на сорок минут и посмотрел ей прямо в глаза. Она ответила, как ей показалось, спокойным, непринужденным взглядом.

— Пойдем в комнату? — сказала она, потому что надо было что-то сказать. Нельзя же вот так, молча, в переглядки играть. Что они, на первом свидании, что ли?

— Пойдем, — ответил он, но с места не стронулся, продолжая пристально смотреть на нее.

Теперь его взгляд скользил по ее шее, плечам, груди. Она уже жалела, что надела на себя тонкий, обтягивающий свитерок.

«Соблазнять приперлась? Вот и получай! — не на шутку рассердилась она на себя, а заодно и на Игоря. — Что он во мне нашел? Талия расплылась, бедра тяжелые, ноги… Впрочем, ноги еще ничего».

Она шагнула к двери и почувствовала за спиной движение.

— Люба, — услышала она тихий, хриплый голос и сбивчивое дыхание.

Непроизвольно остановилась и тут же оказалась в его объятьях. Он стоял вплотную, обхватив руками ее плечи и уткнувшись лицом в ее затылок. Это длилось недолго. Люба шевельнулась, пытаясь высвободиться, но он не отпускал. Более того, властно развернул к себе и начал исступленно целовать. Она не сопротивлялась, да и не было сил для этого. Обмякшая, вялая, она позволила поднять себя на руки и отнести в комнату. Он уже не сдерживал себя, срывая одежду с себя, с нее, лихорадочно, неистово, стиснув зубы. Лишь потом, когда все было кончено и он благодарно осыпал ее легкими поцелуями, у него нашлись ласковые слова. А она молчала. Что это? Обычная опустошенность после взрыва страсти? Нет. Просто ей нечего сказать ему. Пусто. Эта пустота пугала ее. Ведь вольно или невольно, но она сама шла к сближению. Она желала его еще там, в Сергино. Она помнила его нечаянные объятья в темном коридоре после «конференции». Тогда ей очень хотелось продлить сладостный миг, чтобы чувствовать прикосновение Игоря, его запах, его силу.

Боже мой, из какой цепкой паутины противоречий, хрупкого стекла каприза, тонкой, рвущейся ткани настроения — из каких ненадежных и непредсказуемых субстанций состоит женская сущность! Кто может поручиться за ее удовлетворенность следующей минутой жизни? Где тот гарант, который с полной уверенностью скажет: «Эта женщина счастлива»? Покажите его!

Люба вдруг засобиралась домой. Ей во что бы то ни стало нужно уйти до прихода Владислава. Игорь потерянно топтался в коридоре, пока она, стараясь не смотреть на него, надевала куртку и туфли.

— Я позвоню, — коротко бросила она, не позволив ему даже поцелуя в щеку. — До свиданья.

Это было побегом. Но от кого? Скорее, от самой себя.

Через минуту, уже на улице, она пожалела, что была такой дикаркой. Как больно вспоминать его прощальный, по-собачьи преданный и оттого жалкий взгляд! Раньше он так не смотрел. Даже когда признавал себя виноватым, он нападал, защищаясь всеми правдами и неправдами. А сейчас взгляд беззащитный, раненый. «Дважды дура»! — в который раз она ругала себя за неумение жить, за необдуманность поступков, за все свое сумбурное, отданное во власть самоедства и романтических порывов существование.

Этой ночью она не могла уснуть — думала-гадала, как теперь быть, кто они сейчас друг другу: любовники, вновь муж и жена или случайные партнеры. Может, то, что произошло, еще ничего не значит? Во всяком случае, для него. Объяснить его сумасшедший порыв проще простого. У него давно не было женщины, а она вела себя вызывающе. Люба, как всегда, не щадила себя, приписывая себе несуществующие пороки и раздувая до невероятных размеров маленькие женские слабости. Одно было бесспорным и ясным как день — ее любовь. Она любила его еще сильнее, чем в молодости, наверное, еще и оттого, что к необъяснимому никем и ни в какие времена чувству любви добавилось чувство жалости, неизбывное и древнее, как мир, которое в большинстве случаев делает женщину женщиной — спасительницей, берегиней, милосердным ангелом.

— Начало октября, а теплынь почти летняя, — радовался Владислав хорошей погоде, на своем джипе он ехал с матерью в Сергино.