Пространство памяти - Маргарет Махи

— Ну ладно, люди, спектакль окончен, — говорил один из полицейских.

— Я сейчас, всё в порядке, — сказал Джонни, однако, как ни старался, никакими силами не мог остановиться. Море, которое все эти годы он носил в себе, словно рвалось слиться воедино с тем, что было неподалеку, — бухало о скалы в заповеднике и незримо ревело под окнами у Софи.

— Одну минутку, — попросил Джонни, ложась ничком на тротуар, чтобы скрыть позорные слезы.

Но они все лились, горячие, как чай, капали на землю перед домом Софи и смешивались с водой возле ее порога.

Глава семнадцатая

Как-то вечером в пятницу, спустя шесть недель, Джонни снова сидел вечером в кустах на "островке безопасности для пешеходов" (его макушка едва выглядывала над кудрявой листвой) и следил за потоком машин, уходящих в обе стороны в город. На нем были все тот же полосатый блейзер, широкополая разбойничья шляпа и плеер на поясе, однако тот избитый субъект, что проснулся здесь когда-то в кустах, давно уже стал для него лишь призраком прошлого. Он решил начать свой путь к дому Софи с островка, чтобы, подобно змее на Боннином перстне, замкнуть круг.

Минут десять он смотрел на город. КРУЧУСЬ КОЛЬЦОМ... КРУЧУСЬ... — пели голоса в наушниках, и Джонни, послушный их наказу, встал, подхватил с земли сумку и пересек улицу. Выйдя на перекресток, где сходились три улицы, он зашагал мимо приличных магазинов, постепенно уступавших место бедным, обшарпанным лавкам, миновал разгрузочные площадки и ограды из стальных труб (ЭТИ УЧАСТКИ ОХРАНЯЮТСЯ ГОРОДСКОЙ СЛУЖБОЙ БЕЗОПАСНОСТИ, — гласило объявление), а затем стоянку возле супермаркета, где покупатели катили к своим машинам тележки, груженные провизией. Все словно к осаде готовились.

Джонни зашел в супермаркет и купил пачку печенья, пакет сухого кошачьего корма, красивую, в цветах, бумагу для подарков и клейкую ленту "скотч". Пройдя немного по улице Маррибел, он присел на край тротуара и, не обращая внимания на колеса едущих совсем рядом машин и шагающих у него за спиной пешеходов, аккуратно завернул в бумагу печенье и корм, чтобы они выглядели как настоящие подарки.

В воздухе раздался вой приближающейся пожарной сирены. В последнее время этот пронзительный звук вызывал в его воображении гладильную доску Софи, объятую языками пламени, но в этот вечер он знал, что она не одна, и не встревожился, хотя и вскинул глаза, чтобы взглянуть, откуда несется звук и куда удаляется.

Пока он шагал по улице Маррибел, мимо, сверкая огнями, промчались еще три пожарные машины с воющими сиренами.

На перекрестках Джонни неукоснительно выжидал, пока не зажжется зеленый свет. Проходя мимо старой колвиллской почты, он остановился перед объявлением на дверях, приглашающим подрядчиков для строительства нового современного здания почты поблизости от супермаркета. Рядом на стене было другое объявление, призывающее охранять памятники и протестовать против сноса старых зданий. Внизу стояла напечатанная типографским шрифтом подпись: "Харольд Фаулер (член городского совета)".

В пабе напротив, как всегда, толпился народ.

На прошлой неделе Джонни столкнулся с Невом на городской площади. Отец Джонни утверждал, что хорошая драка разряжает атмосферу, и любил вспоминать, как в юности он поколотил своего старого врага, и тот потом оказался "чертовски славным парнем" и стал его закадычным другом. Джонни твердо знал, что ни ему, ни Неву это не грозит. И все же, когда он вспоминал о том, как пытался взять Бонни силой, как с вожделением думал о деньгах, найденных под раковиной у Софи, или пытался представить себе, каково это жить в Колвилле и чувствовать, что все вокруг меняется и власть от тебя день ото дня ускользает, он начинал кое-что понимать в Неве и уже не относился к нему с прежней ненавистью.

В недавнем столкновении победителя не было, но Джонни, по меньшей мере, доказал, что он преодолел страх и теперь сам мог внушать ужас.

— Привет, Цыпа! — поздоровался Нев.

— Для тебя я Джонатан, — поправил его Джонни.

Нев открыл было рот, но передумал, пожал плечами, усмехнулся и, помахав рукой, отвернулся, словно прощаясь с мечтой, где было место и Джонни, но которой так никогда и не суждено было сбыться.

Время от времени они будут еще где-то пересекаться, подумал Джонни, но драться им больше не захочется — к чему? Сегодня возле паба не было ни Нева, ни его фургона.

А вот и Дом с краном, только на этот раз вода из него не течет, а в окнах, выходящих на балкон, горит свет. Подойдя к дому, Джонни не стал стучать в дверь, а, усевшись на край тротуара, сунул руку в сумку, переобулся и вынул небольшой магнитофон. Ветер трепал ему волосы. Положив магнитофон и сумку в уголок между тротуаром и стеной Дома с краном, Джонни встал под балконом и закричал во все горло:

— Софи! Эй! Софи!

Никто не ответил. Он крикнул снова:

— Софи!

На этот раз в окне что-то мелькнуло. Кто-то подошел к нему, затем балконная дверь распахнулась — и Бонни вывела на балкон Софи.

— Давай сюда этого ангела мудрости! — заорал Джонни.

— Кто это? — спросила Софи.

— Поклонник, — ответила Бонни.

— Ах Боже мой, Боже мой, вот напасть-то! — воскликнула Софи, волнуясь и тихонько смеясь.

Джонни снизу увидел, что на голове у нее красуется баба на чайник.

— Эй, Софи! — крикнул он. — Смотри сюда!

Нырнул под балкон, нажал на кнопку магнитофона — в темноте негромко зазвучала песенка, под которую сестренки-двойняшки танцевали недавно на конкурсе у себя в школе.

Малиновка краснаяПрыг, прыг, прыг... —

запел ломкий мужской голос под аккомпанемент несущихся мимо машин. Джонни подхватил песню и затанцевал. Бонни с Софи глядели на него с балкона. Это был уже не Джонни, а человек из другого, ирреального измерения: ноги его дробно, словно клавиши пишущей машинки, гремели, хотя повесть, которую он рассказывал, в тот же миг растворялась в воздухе. Она была робкой, полной противоречий, перечеркивающих друг друга, и передать ее словами было решительно невозможно. Джонни ее излагал — а она туг же улетучивалась.

Просыпайся, подымайся, новый день приходит...Снова рдеет небо на восходе,Пробуждается в природеЖизнь и смех, и радость, и любовь... —

пел голос, а вместе с ним и Джонни.

— Мне эта старая песенка ужасно нравится, — заметила Софи у него над головой.

А небо над ними и впрямь зардело — только не от солнца. Город словно издевался над песенкой: позади Джонни на небе заиграл мрачный отсвет большого пожара — зловеще озарив клубы порожденного им же дыма, он обагрял небо вокруг "Рукавиц для промышленных работ".

И снова я мальчишка,Мальчишка-шалунишка,Пою я беззаботно, как привык.Когда скачет чижик с красной грудкой,Скок-скок-скок, прыг-прыг… —

пел Джонни, насмешливо улыбаясь, бросая своим танцем вызов веселому оптимизму этих слов, широко раскидывая руки и клонясь вбок. Песня кончилась. Джонни и музыка остановились вместе.

Софи и Бонни на балконе восторженно закричали и захлопали. С другой стороны улицы внезапно тоже зааплодировали. Джонни обернулся и увидел женщину с двумя детьми, они глядели на него во все глаза и хлопали. Он помахал им рукой — они замахали в ответ. Бонни исчезла.

— Это ты, Элва? — позвала Софи с балкона.

— Это Джонни Дарт, — прокричал он в ответ. — Ты же знаешь, кто я.

Зеленая дверь распахнулась, и Бонни поманила его в дом. Она его ждала — Джонни предупредил по телефону, что придет.

— Привет, — сказала Бонни. — Как дела, Джонни Дарт?

— Прекрасно, — ответил Джонни, оглядываясь. Тележка с обувью исчезла. Кто-то пропылесосил переднюю, отполировал перила лестницы. Все вокруг сверкало — это было так неожиданно.

— Напряжение повысилось, — объявил Джонни. Он говорил не о душевном напряжении, а о лампочке под потолком. — Как это я не догадался ее сменить?!

— Невозможно подумать обо всем, — успокоила его Бонни.

На ней были черные вельветовые брюки и синяя кофта, в волосах — узкая черная лента.

Джонни поднялся вслед за ней в гостиную, где его встретила Софи.

— Как ты вошел в дом? — спросила она.

— Ты же сама дала мне ключ, — ответил Джонни.

Это была правда. Ключ от ее дома все еще лежал у него в кармане.

— Ты как раз вовремя, — сказала Софи, глядя сияющими глазами на его блейзер. — Я как раз ставлю чайник, выпьем чаю с пирожками.

— Чудесно! Очень хочу чаю, — отозвался Джонни, обводя взглядом комнату и снова останавливая его на бабе у нее на голове. Для полноты картины не хватало лишь носика, торчащего на лбу.

— Дивная шляпка, Софи! Сними-ка ее на минутку — я хочу получше тебя рассмотреть.