Верховная Ведьма - Ольга Громыко

— Были бы весла, а лодка приложится! — торжествующе пропыхтел он, вскидывая на плечо наконец поддавшийся инвентарь. — Ну пошли, что ли?

— Куда? — мрачно буркнул детина. — Нам тута до рассвета куковать, покуда рыбаки на промысел не выйду!. Во тьме-то сколь не аукай, никто не подплывет. Хорошо ежели днем какого парнишку похрабрее уломаем.

— Да хотя бы вон в том леске хвороста насобираем и костерок разведем, одежу высушим. — Гдынь беззаботно махнул веслом на березняк и осекся.

Между лесом и мужиками, возникнув буквально из ниоткуда, стояла, по-хозяйски растопырив рыжие мускулистые лапы, здоровенная черная собака с тускло мерцающими глазами.

— Х-х-хороший песик, — с кривой ухмылкой выдавил Гдынь, оглядываясь в поисках поддержки, но дружки трусливо скучковались за его спиной, справедливо полагая, что псина бросится на ближайшего возмутителя спокойствия и, возможно, им и наестся.

Зверюга плотоядно оскалилась во все три сотни клыков (возможно, староста и обсчитался на дюжину-другую, однако на общее впечатление это не повлияло) и так же молча сорвалась с места, но не прямо вперед, а по дуге, заходя мужикам в бок.

До глубины души возмущенные таким коварством, те слаженно завопили и, ощутив вполне закономерное желание оказаться где-нибудь подальше, немедленно и весьма энергично приступили к его реализации.

Собака кидалась то вправо, то влево и, хотя уже сто раз могла тяпнуть кого-нибудь за лодыжку, не доставила себе этого культурного удовольствия, целеустремленно гоня мужиков к дыре в елках. А когда они наконец благополучно в нее вписались, резко затормозила и, осев на куцый хвост, облегченно, совсем по-человечьи вздохнула.

Дракон, ударно попрыгав по холму, сделал перерыв и снова залег напротив входа, как кот у мышиной норы, раздраженно виляя хвостом и время от времени профилактически обрабатывая коридор пламенем. Вершина холма превратилась в черную впадину, но проклятые человечишки забились в уцелевший уголок возле самого прохода, надрывно кашляя, однако не желая выходить на свежий воздух, что приводило дракона в еще большую ярость.

Пробудивший его зов становился все громче и требовательнее, но он же повелевал в первую очередь уничтожить незваных гостей. Ведьмы очутились не в том месте и не в то время и должны были за это поплатиться. Любой ценой.

Дракон распахнул крылья, по-аистиному изогнул шею, запрокинув голову до самой спины, и разразился беззвучным визгом, всколыхнувшим листву. Но услышал его только тот, кому он предназначался.

И в этот момент в оттопыренный драконий зад с разгону врезались трое истошно вопящих мужиков.

Не сразу разобравшись что к чему, участники столкновения тупо уставились друг на друга, причем ошеломленный такой наглостью дракон ласточкой вспорхнул на полуразрушенный скит, как благородная девица при виде трех мышек, а Гдыневы вопли приобрели ультразвуковую тональность.

Сообразив, что на святое покусились всего лишь очередные проходимцы, тварь досадливо лязгнула зубами и въедливо зашипела-дохнула на обидчиков. Увы (смотря для кого, конечно), нервное потрясение помешало ей толком прицелиться, и пламя прошло верхом, осев на лопасти вертикально задранного весла. Пару мгновений Гдынь и сотоварищи с успехом изображали знаменитый златотканый гобелен «Святой Кнарий и два его ученика приносят людям божественный огонь», украшающий центральный старминский храм, но потом «святой» с треском провалил миссию по доставке пламени благодарному человечеству, выронив весло и вместе с «ученичками» бросившись куда глаза глядят.

К счастью, глаза у мужиков глядели в разные стороны, и, пока дракон лихорадочно соображал, кому отдать предпочтение, из скита, шатаясь, выскочили полузадохнувшиеся, перемазанные землей и гарью девушки. Рыжая, надрывно кашляя в рукав, мечом указала подруге на лаз в ограде. Другого выхода и впрямь не было, но травницу он не вдохновил — между ним и девушками бушевал дракон, крутясь во все стороны, как волчок. То тут, то там тьму взрезали высокие языки пламени, но бегали мужики гораздо лучше, чем гребли, так что страдала в основном еловая изгородь, занявшаяся уже в нескольких местах.

Наконец темноволосая решилась и, пригнувшись, на цыпочках начала обходить увлеченного обстрелом дракона. Рыжая напряженно наблюдала, почему-то не торопясь следовать ее примеру и опасно выдвинувшись на открытое место.

До лаза оставалось не больше пяти саженей, когда дракон резко, будто его толкнули в бок, повернул к травнице узкую вытянутую морду, причем с таким злорадным видом, словно вся эта кутерьма была затеяна с единственной целью — выманить девушек из скита.

Травница попятилась и, споткнувшись, с коротким вскриком упала на землю.

Гад, торжествующе хлопнув крыльями, кинулся к ней и… пронзительно взревев, промчался мимо. Ведьма озадаченно опустила руку, бахромка голубоватого свечения впиталась обратно в ее тонкие пальцы.

За драконом, без видимого эффекта упираясь всеми четырьмя лапами, волочился черно-рыжий пес, стиснувший клыки на тонком перешейке между кончиком чешуйчатого хвоста и его шипастым навершием. Судя по обреченно зажмуренным собачьим глазам и вытаращенным драконьим, ни кусающая, ни кусаемая сторона не получали от сего процесса ни малейшего удовольствия.

Описав два полных круга вокруг скита, дракон наконец додумался сменить тактику и, остановившись, яростно хлестнул хвостом по ближайшей березе. Ствол разлетелся пополам, щедро брызнув щепками. Листвяная верхушка обманчиво медленно накренилась и с шелестом осела на землю. Собака, которой полагалось бы украсить оставшийся пенек живописным пятном, каким-то чудом удержалась на драконьем хвосте, но после очередного его взмаха решила, что хорошего помаленьку. Разжав челюсти, псина с кошачьей ловкостью приземлилась на все четыре лапы, досадливо мотнула башкой и, поджав остаток хвоста, юркнула в одну из келий.

Секундой позже туда же ввалилась злосчастная троица, с перепугу не сумевшая отыскать дыру в елках и, пометавшись по поляне, снова сбившаяся вместе.

Дракон клацнул зубами им вслед и, кажется, не промахнулся — раздался хруст, душераздирающий вопль и вся компания кучей повалилась на пол.

— Моя нога! — стонал Гдынь, оказавшийся сверху. — Этот гад откусил мне ногу! Да какую! Сам тесал, десять лет сносу не было!

— Вот кабы он ею подавился… — мечтательно протянул староста из-под детины.

Деревяшка и впрямь не пришлась дракону по вкусу— он с возмущенным ревом крутился на месте и царапал морду лапами, выковыривая щепки из зубов. Пока Гдынь с причитаниями изучал нанесенный ему ущерб, детина обнаружил, что ногой их потери не ограничились — вместе с малопитательной конечностью в драконьем желудке окончила свой земной путь столь необходимая в хозяйстве козлиная голова. От мешка, в котором она болталась у сотника при поясе, осталась только неровно откушенная горловина. Сообщить об этом Гдыню детина не посмел, справедливо опасаясь, что иначе сотник вообще не даст им житья своим нытьем. Впрочем, сейчас его куда больше беспокоила черная собака, безмолвным изваянием застывшая у входа. Но та, хвала богам, словно забыла о незваных гостях, немигающими глазами уставившись в темноту лаза.