Москва 2087 (СИ) - Белолипецкая Алла

Трое друзей, вместе с которыми внук дворника преследовал Сашку, при виде случившегося опешили — застыли на месте. И — бывший школьник Александр Герасимов вполне мог бы этот момент использовать, чтобы дать деру. Однако школьником-то он больше не был — и не только внешне.

Он резко, одним махом, вскочил на ноги — проигнорировав полыхнувшую в голове боль. А затем выхватил обломок ледяной биты у того мужика, который врезал ему по затылку. И ткнул его под дых этой битой-сосулькой — той частью, где находился слом.

Мужик охнул, согнулся, прижал к животу обе руки. А Сашка снова взмахнул тем же ледяным обломком — описал им горизонтальный полукруг, будто косой. Из двух мужиков, что застыли в поле Сашкиной видимости, один успел податься назад. Но зато другому острая ледышка вспорола куртку на груди. Мужик издал хриплый крик боли, а бионейлон, из которого куртка была пошита, окрасился в алый цвет.

Сашка тоже издал возглас — торжествующий. Но в этот самый момент внук дворника, о котором он успел позабыть, ударил его сзади подсечкой по ногам. И бывший школьник снова оказался на тротуаре, тут же получил новый сильнейший удар ногой по ребрам. И услыхал прямо над собой гнусавый голос:

— Зря ты, Седой, деда моего укокошил! Я ведь знаю: это он впустил тебя и твоих дружков в «Перерождение»! Но ты передавай ему от меня привет — скоро ты с ним увидишься!

Сашка попытался было встать. Но его мгновенно принялись лупить ногами уже с двух сторон — так что он успел только подтянуть колени к груди и закрыть сведенными предплечьями лицо. И еще — он успел пожалеть о том, что не сумел убить никого из этой четверки. Ясно было: сейчас в мерзлый тротуар его примутся втаптывать все четверо.

И тут возле тротуарного бордюра затормозил невесть откуда взявшийся ярко-красный «Руссо-Балт».

Глава 17. Не дамское оружие

1

Филипп Рябов оглядывал с крыши штаб-квартиры ЕНК ночную Москву: сияющую огнями рождественской иллюминации, но почти лишенную какого-либо движения. Фил видел с высоты, что по улицам катят одинокие — словно странники в пустыне — электромобили, а пешеходов он и вовсе не мог углядеть. И только мельтешение снежинок в воздухе нарушало статичность картины — позволяло понять, что смотрит он не на фотоснимок, а на реальный город.

Фил изо всех сил старался не думать обо всем, что он делал в течение минувшего часа. Наверное, в прежней своей жизни — той, какая у него была до 2077 года — он рассмеялся бы в лицо тому, кто хотя бы намекнул ему, что он вообще способен на такое. Но — за минувшие десять лет много чего изменилось. Сам он — так изменился аж два раза! В первый раз — когда трансмутировал в своего тестя, профессора Королева. А вторично — менее года назад, когда превратился в президента всесильной корпорации «Перерождение», Дениса Молодцова.

— Так что же, Денис Михайлович, — обратился к нему один из двух охранников, которые стояли теперь справа и слева от него на завьюженной верхотуре, — может быть, нам всё-таки стоит запросить подкрепление?

— Зачем нам это? — Филипп Рябов изобразил усмешку. — У нас здесь и так сопровождающих — выше крыши.

И он был прав. Мало того, что на крышу с ними вместе поднялся господин Ф. с полудюжиной своих подчиненных и десятком полицейских, так здесь еще и толпилось теперь человек двадцать тележурналистов, операторов и технических работников ЕНК. Все они готовились транслировать событие, на освещение коего Единый новостной канал получил эксклюзивные права: показать всей Евразийской конфедерации обращение Дениса Молодцова. Обращение, в котором тот собирался не только от своего имени, но и от лица возглавляемого им «Перерождения» сообщить информацию, которая коснется всех без исключения. Не только граждан Конфедерации — всех, кто был потребителем продукции и технологий его корпорации на глобальном рынке.

Поразительно, но журналистская братия почти не обращала теперь внимание на того, кто появился на крыше первым — на мужчину с плакатом, хотя совсем недавно все телеобъективы смотрели именно на него.

Бывший безликий — у которого теперь лицо имелось! — по-прежнему держал в руках свой плакат, надпись на котором гласила: «Во всем повинен отец. Покарайте его!» По-над крышей гулял ветер, швырял человеку с плакатом пригоршни мелкого снега в его новообретенное лицо. Однако тот и бровью не вел — в буквальном смысле. Черты его словно были вырезаны из дерева, как и его широко раскинутые руки, из которых ветер пытался, однако никак не мог выдернуть странный плакат.

Сотрудники ОСБ тоже пытались разжать пальцы бывшему безликому — чтобы отобрать плакат. И тоже — неуспешно. Медленный трансмутант намертво вцепился в развернутый лист биопластика, на котором надпись была начертана. Держался за него даже не как утопающий за соломинку — как скупец за последнюю золотую монету.

Впрочем, насчет одеревенелости мышц и черт человека с плакатом Филипп Рябов никаких иллюзий не питал. Понимал, что вовсе не стоицизм заставляет реграданта сохранять каменное выражение лица. Причина была куда проще: сразу после реградации бывшие безликие с очень большим трудом могли владеть своим лицевыми мышцами. Да и всем своим телом — тоже. Так что — тот (та), кто поместил плакатчика на крышу, всё рассчитал верно. Этот плакатчик не сумел бы сдвинуться с места в ближайшие час или два. А большего его хозяевам и не требовалось.

Впрочем, Фил понимал, что обманывает себя: не хозяин имелся у этого человека, а хозяйка. Причем он, Филипп Рябов, отлично знал, кто она такая.

— Всё должно было быть не так, — пробормотал Фил — так тихо, что даже и сам себя не услышал. — Да и сейчас еще не поздно всё исправить…

И как бы он этого хотел! Как хотел бы развернуться сейчас и уйти отсюда. Спуститься на лифте в импровизированный кризисный центп, где он оставил Настасью и её подругу Ирму. Упросить их обеих простить его. Сказать: бес попутал.

Но — эта его последняя мысль у самого Фила вызвала недобрую усмешку. Да, бес и впрямь попутал его. Однако не сегодня — гораздо раньше. И сейчас он не имеет права отступить именно потому, что обязан спасти то, что еще подлежит спасению.

Обязан — хотя бы попытаться это сделать.

— Как думаете, тот отец, которого призывают покарать — это вы или я? — Голос прозвучал прямо за спиной у Фила, и от неожиданности тот едва не подпрыгнул на месте.

Он обернулся: позади него стоял — и тоже усмехался — Алексей Федорович Берестов. Бывший байкер Ньютон.

— Извините, Денис Михайлович! — Один из охранников Фила шагнул вперед. — Мы не подпустили бы его к вам, но ведь он — с сопровождающими! — Охранник кивнул на маленький отряд, который возглавлял юноша, на вид — не старше двадцати лет.

И Фил подумал: еще полтора десятилетия назад никто не поверил бы, что такое возможно. А сейчас — вот-вот люди с внешностью школьников начнут становиться министрами.

— Всё в порядке! — Фил кивнул охраннику. — А сейчас — оставьте нас!

И оба его секьюрити мгновенно отступили в сторону. Хотя, конечно, даже иллюзии уединения это не создавало: на продуваемой зимним ветром крыше было сейчас так многолюдно, словно здесь готовились к какому-нибудь рок-фестивалю. Которые, впрочем, не проводились нигде уже лет пять — самое меньшее.

— Я думаю, — обратился Фил к Алексею Берестову — отвечая на его вопрос, — это и вы, и я, и господин Зуев — отец Натальи Зуевой.

— Собирательный образ? — Ньютон снова усмехнулся.

— Да нет! — Фил качнул головой. — Я практически уверен: этот, с плакатом — господин Зуев и есть. Но, конечно, не он сам себя призывает покарать. Этим лозунгом его кое-кто снабдил…

— Ваша жена?

Фил вздрогнул вторично — а потом так и впился в Алексея Берестова взглядом.

— Вы догадались или как-то узнали об этом?

— Понял — сложил два и два. А еще я понял: ваше заявление будет касаться хорошо известной вам дамы: Марьи Петровны Рябовой. Так вот, я пришел, чтобы вас попросить: не надо ничего такого заявлять. По крайней мере — прямо сейчас.