Почувствуйте разницу - Михаил Мишин

Более близкий вам пример — из телевидения. После того как вы бросили "Кинопанораму", моя любимая передача — "Это вы можете". Передача замечательная. Но название придумал или юморист, или диверсант.

Если этот одиночка сам, один, в одиночестве, на кухне ночами, из каких-то обрезков и ошметков сумел сделать эту штуковину, которая просто с ума сойти и при этом еще и работает, то что же нам делать с этими институтами, конторами и главками? Какое к черту "Это вы можете"? Это не вы "можете", это они — "не хочут"! А хочет одиночка! И не для себя, а для всех! И он же к ним бегал, и писал, и звонил, и на тот завод полусонный, и в институт летаргический, и в конструкторское бюро похоронное. И они ему регулярно отвечают: "Да, штучка ваша забавная, но грубо попирает принципы червячных передач. А подшипник будет перегреваться". Он у него уже двенадцать лет перегревается и работает. А у них не перегревается. У них еще только в девяносто втором запланирован опытный образец, превосходящий японский уровень пятьдесят третьего…

Кто хочет — не может, кто может — не хочет.

Эльдар Александрович, сколько раз вы в своих картинках критиковали и быт, и сервис, и особенно торговлю. Вы хотели ее улучшить. Мы все хотели. Пустое дело. Закон работает. Кто хочет улучшить — не может. Кто может — себе не враг. Так что хватит об этом, не надо улучшать. Решить вопрос надо кардинально: отменить ее вообще. Наладить подлинно прямую связь производства с потребителем. Пусть все что нужно народ сам выносит с заводов и фабрик! Но официально, уплачивая пошлину в проходной.

Обратимся непосредственно к вам, Эльдар Александрович. Возьмем кино. Закон застоя определял все. Кто очень много хотел, в лучшем случае мог лечь на полку. Возникла даже поговорка "Нашей полки прибыло". Кто много мог не хотел ничего, у него и так все было. Были еще третьи, которые в знак протеста против застоя ушли в творческий поиск, и их оттуда до сих пор невозможно вернуть.

Вообще, Эльдар Александрович, почему возможен застой? Потому что, в принципе, большинство из нас способно спокойно стоять, ругая общее стояние.

Но почему застой не переходит в полную и всеобщую остановку? Потому что есть еще меньшинство. Это люди, которые вообще не могут не двигаться. Они шевелятся, толкаются, ерзают, они не дают окончательно заснуть окружающим. И в результате, это — подавляющее меньшинство, которое живет по закону движения, и, значит, это настоящий закон природы.

Один из таких безостановочных людей — здесь.

Он всегда много хотел, и делал все, что мог.

Он хотел, чтоб его работа была нужна людям. И она нам нужна.

Он хотел, чтобы мы собрались здесь сегодня. И кто мог, тот прорвался, а остальные завидуют.

Это началось ровно 60 лет назад, когда он почувствовал, что хочет родиться. И ему это удалось.

Вы правильно сделали, Эльдар Александрович!

Спасибо вам!

Я. Б. Фриду — 80! (27.02.89.)

Дорогой Ян Борисович!

Круглые даты — большая радость для всей нашей культурной общественности. Этот ноль на конце — завораживает. Он похож на восклицание пораженного англичанина: "0!.." Никому в голову не пришло отмечать 59-летие со дня образования Адыгейской автономной области. 60-летие — гуляли всенародно.

Круглая дата — это, Ян Борисович, повод для ваших знакомых и друзей сказать, наконец, все те хорошие слова, которых они ни разу не сказали вам в предшествующее время.

Вот и я мог бы сейчас начать расписывать ваши заслуги, отмечать вехи творчества и воскурять фимиам. И действительно, это же вам впервые пришло в голову экранизировать в нашей стране Чехова и Шекспира. Именно этот ваш пример и вдохновил других режиссеров, которые кинулись экранизировать уже настоящих членов Союза писателей причем таким количеством серий, за которое вам, Ян Борисович, большое спасибо… А сколько новых актеров вывели вы на экран! Многих из них до сих пор не удается вывести оттуда. Что уж говорить о зрительской к вам любви! Буквально сегодня мы завалены письмами и телеграммами, и звонила только что группа девушек из Иванова — поздравляла с юбилеем и желала долгих лет жизни Мише Боярскому…

Я мог бы многое сказать. Тем более что сегодня нельзя обойтись без ругани — так же как вчера без славословий. И я с наслаждением вцепился бы в недостатки ваших картин. Прежде всего — мало эротики. В чем дело, Ян Борисович? Или, может быть, вас это не интересует? Вся страна волнуется — можно ли все-таки показать эту комсомолку без ватника или нет, а вам наплевать? Конечно, когда у вас эти безнравственные граф и графиня со своими улыбочками закрывают дверцу кареты, мы, думающие зрители, можем догадаться, что они там делают, но хотелось бы большей открытости. Дальше, где у вас в картинах наркоманы? Надо подумать, может быть, сделать новую редакцию, скажем, "Сильвы". Пускай, допустим, Эдвин колется. Или "Собака на сене". Может быть, это не просто сено, может быть, это травка, маки, конопля… Или давайте подумаем, сделаем оперетту про бомжей…

Я, повторяю, мог многое бы здесь сказать. Но мне не хочется прилюдно клясться вам в любви. Личные отношения мы выясним за кулисами. Что касается сегодняшнего праздника, то каким же может быть в нем мое участие?

Мне не хочется изменять себе и петь "аллилуйя!"

Я хочу только сказать в этот день, что вижу сегодня перед собой человека, который обладает ясным взглядом, острым слухом, крепким рукопожатием, четкими принципами и планами на будущее. В этом смысле вы совершенно не изменились со времени последнего юбилея.

А значит, гарантия того, что вы — в движении! Что совсем уже похоже на счастье, дорогой Ян Борисыч! Дай вам Бог!

Валерий! По случаю 50-летия Хаита (март-89)

Мой дорогой Валерий!

Во-первых, ничего страшного.

Во-вторых, ничего хорошего.

В-третьих, все будет еще хуже.

Тем не менее излишне себя приободрять, подбадривать и вселять бодрость. Ибо ты можешь взбодриться сам: надо посмотреть вокруг, увидеть, что творится, и понять, что на этом фоне твоя сегодняшняя скорбь — тьфу! Подумаешь, пошла одиннадцатая пятилетка. Вспомни, сколько мы все их уже имели. И с каким результатом. И сравни их со своими личными результатами.

Ты не построил магистраль.

Не повернул русла рек.

Ты не назвал своими именем, фамилией и отчеством городов, сухогрузов и мукомольных комбинатов.

Ты не уехал. Оставшиеся смогли это оценить.

Ты не воровал: тебе было нечего.

Ты не то чтобы вовсе не лгал — но ты делал это умеренно, лично я был свидетелем лишь одной твоей лжи: жене из телефонной будки. Но та ложь только высветила твою приверженность правде высшего порядка, то есть нашей дружбе. И дружбе как таковой.

Поэтому к сегодняшнему дню у тебя еще сохранились старые друзья. И не пропали шансы на что-то новенькое. Ты прошел мимо еще одной яркой возможности: ты не спился.

И не потерял своего основного мужского достоинства — умения разделить любое количество выпивки на любое число пьющих. Что, в свою очередь, есть проявление важнейшего качества: чувства ритма. А это уже причастность если не к музыке сфер, то по крайней мере к поэзии жизни.

Чуть не забыл: ты еще не стал лауреатом премии Ленинского комсомола.

Ты, слава Богу, еще многого не сделал.

И, надеюсь, еще много лет не станешь делать этого. В этой связи я желаю нам обоим здоровья.

А других претензий у меня к тебе нет.

Обнимаю тебя, мой дорогой.

Что же касается сегодняшнего дня, конечно, тяжело. Но, в целом, и ничего страшного.

Как визит к зубному врачу. Немного помучился, а через два часа уже опять можно нормально есть.

Поэтому обнимаю еще раз.

Не последний!..

Нина! признание в любви Нине Руслановой-89

Признание в любви — вещь наркотическая. Затягивает моментально. Главное — начать.

Я решаюсь:

— Нина!

Так будет лучше всего.

"Уважаемая Нина" — пресно и стерто. Что, однако же, не значит, что я не уважаю тебя. Вот спроси меня: "Ты меня уважаешь?", и я скажу: "Я тебя жутко уважаю, Нина!"

"Дорогая Нина!" — еще хуже. Похоже на письмо из редакции молодежной газеты. Так можно обратиться к любой из Нин. А ты — единственная.

Я бы желал написать "Любимая!", но честь дамы… но сплетни… тем более, вдруг их не будет!.. Впрочем, пусть они застрелятся.

Итак, Нина!

Уважаемая, дорогая и любимая!

Помнишь ли ты, когда именно начался наш роман?

Когда ты стрельнула мне в самое сердце?

"Короткие встречи"? "Лапшин"? "Знак беды"?

Или когда мы — втроем, чтобы не было сплетен! сидели у меня на кухне и говорили о высоком, для чего все-таки открыли ту бутылку, и наша беседа еще более одушевилась, и ты сказала мне всю правду про этих гадов-режиссеров, и тем более про операторов, и особенно про художников, и, конечно, про композиторов, хоть бы они нормальную музыку писали.