«Эффект истребителя».«Сталинский сокол» во главе СССР - Сергей Артюхин

И если первое внушало не очень-то и много надежд, то последнее имело неплохие шансы на успех.

Кого Генеральный двинет на повышение в окружкомы, можно было только догадываться, а потому боящиеся за свои пригретые места номенклатурные боссы осторожные намеки подхватывать будут на лету. Никита Сергеевич, конечно, страховаться собирался максимально, но нет-нет, да и проскакивала у него мысль, что могут "товарищи на местах" ведь и сдать. А это - его последняя битва. И если он проиграет, других шансов уже не будет. В лучшем случае - выпрут из партии и со всех постов. В худшем - пуля в затылок. Но другого выхода все равно не осталось. Больше поддержки найти было негде.

Поэтому-то "группе Хрущева" требовался план. Причем, желательно, еще вчера. И последние поправки к Конституции, полученные Первым Секретарем только сейчас, не могли его не раздражать.

- Товарищи, надо чего-то придумывать уже, - Никита Сергеевич нахмурил брови. - И желательно побыстрее.

Шверник и Микоян промолчали, что окончательно вывело хозяина подмосковной дачи, становящейся настоящей базой заговора, из себя.

- Анастас! Коля! Ну, может, хватит уже? Делать надо дело, а у нас даже идей нет! Что за… - договорить глава заговорщиков не успел.

- А чего тут придумаешь, - буквально на днях переставший быть председателем Президиума Верховного Совета СССР Шверник, столь невежливо перебивший "старшего товарища", выглядел угрюмо, а сложившиеся под глазами тени намекали, что нормального сна он не видел уже несколько дней. - Видел, как он меня ловко заменил? Даже не запнулся, пока замом делал, на себя менял. И Пономаренко рядышком. Думаю, недолго мне в Президиуме осталось. И что прикажешь делать? Против этой его затеи выступить? Открыто? Сам же понимаешь, чего тогда случится. Нас съезд размажет, даже не заметив.

- Ну, пожалуй, насчет "не заметив" я не соглашусь, - Микоян отрицательно покачал головой. - Но с "размажет"… Тут вопрос бесспорный. Нам даже товарищи из областей не помогут.

Солнце, в этот момент спрятавшееся за тучку, словно согласилось с мнением заслуженного товарища. Хрущев обхватил голову руками и мрачно уставился на белую поверхность накрахмаленной до невозможности скатерти.

- Может, все же рискнуть? - Шверник пожал плечами и откинулся на спинку стула. - Или еще вариант: банально не рисковать вообще. Оставить все как есть. На пенсию выйти и спокойно себе дожить свой век. Мемуары, вон, написать. Назвать пафосно: "Фронтовые годы" там, или наоборот - "После войны". Партию похвалить посильнее, товарища Сталина, Берию, да и нашего дорого Генерального Секретаря тоже. И не мучиться. Коли уйдем, трогать не будут, тут я насчет Драгомирова уверен. Тем более что и не знает он пока про все эти наши шашни. Подозревает разве только.

- Думаешь, отпустит? - Микоян с сомнением посмотрел на коллегу и товарища.

- Да наверняка, - Шверник пожал плечами. - На кой фиг нас ему судить тогда? Он и подозрения даже отбросит. Ибо станем мы безопасны, аки какие-нибудь там мирные цветочки.

Над столом вновь повисло молчание. Молчание тяжелое, мрачное и очень, очень неуютное. Хрущев буквально чувствовал, как где-то в глубине начинает подниматься волна отчаяния, когда ты видишь, что вот она, опасность, надо ее обойти - а сделать ничегошеньки не можешь. И эта беспомощность, страх провала, какой-то подспудный ужас - все это вместе вдруг так напомнило ему времена Сталина, что глава заговора буквально взбесился.

Вспыхнувшее где-то в подкорке воспоминание о том самом дне, когда он бежал из Харькова от приближающихся немцев и должен был придумать хоть что-то - что угодно! - чтобы оправдаться перед Самим за бездарно сданный врагу город, снесло плотину самоконтроля и вызвало в Хрущеве настоящее состояние бешенства, чистой, первозданной ярости, как у каких-нибудь берсеркеров.

И, как и тогда, решение пришло неожиданно.

- НЕТ! - врезавший по столу Хрущев буквально рявкнул. - Мы не сдадимся! Ясно вам? Не сдадимся!!!

На Микояна, впрочем, вся эта экспрессия не произвела ни малейшего впечатления. Он только поднял голову и спросил:

- Делать-то что будем?

- Так, - Никита Сергеевич кое-как взял себя в руки. - Первым делом - главы обкомов. И республиканские комитеты тоже. Сначала заручимся их поддержкой.

- И что это нам даст? - уныло поинтересовался Шверник.

- Само по себе - ничего. Но! Попробуем оттянуть начало съезда.

- Время вообще-то на этого работает, - бывший председатель Президиума не хотел фамилию Драгомирова даже произносить.

- Это пока. А мы попробуем через местных товарищей на глав райкомов подействовать. Есть же у них там свои, верные и надежные кадры? Не может не быть, - с каждым словом Никита Сергеевич все яснее видел блуждающий где-то в тумане план.

- И-и-и?… - Микоян пристально уставился на коллегу.

- И перетянем на свою сторону еще и некоторое количество райкомов. Делегатов на съезд все равно через меня утверждать будут… А уж я постараюсь отобрать правильных людей.

- Хм-м-м, - Микоян, человек во внутрипартийных интригах понимающий как бы не больше всех в стране, глубоко задумался, явно что-то прикидывая.

- А знаешь, Никита… Может ведь и получиться. А на съезде уже не одни будем. И глядишь, даже и не в меньшинстве. Надо, конечно, подумать еще, посчитать, посмотреть, что к чему, но пощупать обкомы можно будет.

- Только надо бы еще и Политбюро уравновесить. И президиум хоть частично на себя перемкнуть, - Шверник задумчиво почесал затылок.

- Провал нам нужен, - Хрущев, увидевший надежду, стремился план проработать до максимума возможного, ибо дамоклов меч советского правосудия мотивировал неплохо. - Как и хотели. С Ираном. А то из-за французиков больно успешным выскочка выглядит. Надо ложку дегтя в бочку добавить.

- Уж лучше половник, - неуклюже пошутил Шверник.

- Думать давайте. Какую гадость еще к нему привязать? И как?

- Может, попробовать затянуть обсуждение Конституции в Верховном Совете? - подал идею Микоян. - Сами знаете, пока проект не утвердим, референдума не будет. А не будет референдума - не будет и утверждения народом. Проблема исчезнет. Без нее вся эта его задумка с окружкомами через съезд не пройдет.

- Попробуем, только аккуратно, дабы не переусердствовать. Как метод потянуть время пойдет, - закивал Хрущев. - Еще что-нибудь?

Новых идей не последовало.

- Ладно, первые наброски у нас есть. Значит, так. Коля, поработаешь с Советом. Я пока начну потихонечку товарищей на местах подбирать. Ну а тебе, Анастас - самое сложное, Иран. Сам понимаешь, без него шансов гораздо меньше, - Никита Сергеевич с легкостью поделил фронт работ. Возражений, впрочем, не последовало.

Нефедов с нежностью перебирал пальцами детали разобранного пистолета Стечкина, ставшего последнее время практически частью руки. Тяжелый, крепкий пистолет. И довольно-таки красивый. Была в нем мрачноватая элегантность холодной беспощадной смерти.

Сам по себе майор тоже выглядел неплохо. Хоть и относительно невысокого роста, он обладал мощью вошедшего в силу медведя. Широкая грудная клетка, квадратные плечи, длинные руки. Кожа Андрея была смугловатой - подарок от смешения всех возможных кровей, как и у множества граждан страны Советов. Здесь присутствовала и татарская кровь, и славянская, и что-то от народов Сибири и Кавказа. Черные вьющиеся волосы оставались коротко подстрижены - рациональность, не более того.

- Садись, друг, - негромко произнес Андрей вошедшему в комнату забытой на окраине Бендер-Аббаса развалюхи. - Я рад, что Аллах позволил тебе прибыть вовремя.

Молодой перс, как ему и сказали, осторожно присел на грубый табурет, стоявший рядом с дверью. После чего выпрямил спину и сложил руки на коленях, на какую-то долю секунды оказавшись донельзя похожим на радивого студента, слушающего лекцию.

Его звали Фарид. И в прошедшей гражданской войне он потерял семью. Отца, мать, двух братьев и сестру. И сейчас все, что ему было нужно - это месть. Месть, осуществить которую могли помочь русские.

К русским Фарид относился хорошо. По многим причинам. Одной из них было воспоминание про немолодого русского солдата, подкармливавшего его и его друзей в годы Большой войны, когда Иран был занят советскими и английскими войсками.

Другой причиной стало обучение. Советские люди научили его обращаться с оружием. Научили правильно двигаться и правильно думать. Научили его, как отомстить. И за это он был им очень благодарен.

Сидящего перед ним воина, с прикрытыми глазами перебирающего детали разобранного пистолета, Фарид побаивался. Потому что один из членов его, Фарида, тройки, немолодой уже курд как-то негромко посоветовал слушать внимательно и смотреть во все глаза. И то, как он это сказал, заставило молодого еще парня не отводить от "большого русского" взгляда.