О мышах и людях. Жемчужина. Квартал Тортилья-Флэт. Консервный Ряд - Джон Эрнст Стейнбек

Кино увидел впереди тусклое зарево, и тут же, осветив тропу, в темноте вспыхнуло и заревело пламя. Кино сорвался на бег. Он знал, что горит его дом, и знал, как быстро сгорают плетеные хижины. Навстречу ему метнулась чья-то тень – Хуана. Одной рукой она прижимала к себе всхлипывающего от страха Койотито, другой – одеяло Кино. Глаза у нее были расширенные и напуганные. Кино видел, что хижину уже не спасти. Он не стал ни о чем спрашивать, Хуана заговорила сама:

– В хижине все перевернули вверх дном: перекопали пол, даже ящик Койотито переворошили. Когда я подоспела, они как раз поджигали снаружи стену.

Резкий свет пожара ярко озарял лицо Кино.

– Кто? – отрывисто спросил он.

– Не знаю, – ответила Хуана. – Темные люди.

Соседи выскакивали из хижин и затаптывали падающие искры, чтобы спасти собственное жилье. Внезапно Кино стало страшно: вокруг было слишком светло. Ему вспомнился мертвец, лежащий в кустах у тропы. Кино взял Хуану за локоть и потянул в тень ближайшей хижины, подальше от света, потому что свет значил теперь опасность. Кино подумал немного, а затем, стараясь держаться в тени, пробрался к дому Хуана-Томаса, проскользнул в дверь и затащил вслед за собой Хуану. Снаружи визжали ребятишки и кричали соседи: друзья боялись, что Кино с семьей остался в горящем доме.

Дом Хуана-Томаса мало чем отличался от жилища Кино. Большинство плетеных хижин выглядело одинаково. Все они пропускали воздух и свет, так что Кино с Хуаной видели сквозь стену, как бушевало неистовое пламя, как провалилась крыша, и как быстро, словно огонь в очаге, угас пожар. Они слышали крики друзей и пронзительные причитания Аполонии, жены Хуана-Томаса, которая на правах ближайшей родственницы подняла поминальный плач по умершим.

Внезапно Аполония спохватилась, что шаль на ней не самая подходящая к случаю, и побежала домой за новой и нарядной. Едва она принялась рыться в ящике у стены, как услышала тихий голос Кино:

– Аполония, не голоси: мы живы.

– Откуда вы взялись? – изумилась она.

– Не время расспрашивать, – перебил Кино. – Разыщи Хуана-Томаса и приведи его сюда. И никому ни слова! Это важно, Аполония.

Аполония застыла, беспомощно держа перед собой руки, но наконец ответила:

– Хорошо, деверь.

Вскоре она вернулась вместе с мужем. Хуан-Томас зажег свечу и подошел туда, где скрючившись сидели Кино с Хуаной.

– Аполония, встань в дверях и никого не впускай, – распорядился Хуан-Томас. Он был старше Кино, а потому взял на себя роль главного. – Итак, брат…

– В темноте на меня напали, – начал Кино. – В драке я убил человека.

– Кого? – быстро спросил Хуан-Томас.

– Не знаю. Кругом одна темнота – темнота и темные тени.

– Это все жемчужина. В ней сидит дьявол. Нужно было продать ее и передать дьявола кому-то другому. Может, ты еще сумеешь продать свою жемчужину и тем купишь себе покой.

– О брат, мне нанесли оскорбление, которое глубже моей жизни. Мое каноэ разбито, дом сожжен, а в зарослях лежит мертвец. Все пути к бегству отрезаны. Ты должен спрятать нас, брат мой.

Кино заметил, что в глазах Хуана-Томаса мелькнуло беспокойство, но не дал ему времени отказать.

– Ненадолго, – торопливо добавил он. – Только пока не пройдет день и не наступит новая ночь. А тогда мы уйдем.

– Я вас спрячу, – ответил Хуан-Томас.

– Не хочу подвергать твою семью опасности, – сказал Кино. – Знаю, я теперь вроде проказы. Ночью мы уйдем, и тогда ничто не будет вам угрожать.

– Я вас приючу. Аполония, занавесь чем-нибудь дверь. И смотри, никому ни слова, что Кино у нас!

Весь день Кино с Хуаной молча сидели в темной хижине и наблюдали, как соседи разгребают золу в поисках костей. Сквозь плетеные стены им было слышно, что о них судачат. Новость о пробитой лодке потрясла всех. Чтобы рассеять подозрения, Хуан-Томас расхаживал между соседями и строил всевозможные догадки, что могло случиться с Кино, Хуаной и малышом Койотито.

– Наверное, отправились вдоль берега на юг, чтобы спастись от того зла, которое их преследовало, – говорил он одному.

– Кино никогда не оставил бы море, – заявлял другому. – Может, нашел новую лодку?

– Аполония просто сама не своя от горя, – жаловался третьему.

В тот день поднялся ветер. Он хлестал по воде залива, с корнем выдирал водоросли и растущие вдоль берега травы, стенал в крышах плетеных хижин. Каждой вышедшей в море лодке грозила беда.

– Кино погиб, – во всеуслышание объявил Хуан-Томас. – Если он вышел в море, то уж конечно утонул.

Заглядывая к соседям, Хуан-Томас как бы между делом брал у них что-нибудь взаймы и всякий раз возвращался с чем-то новым. Он принес маленький плетеный мешочек с красной фасолью и сосуд из выдолбленной тыквы, до краев наполненный рисом, чашку сушеных перцев и кусок соли, а главное, тяжелый, словно топор, нож в локоть длиной, который мог служить как рабочим инструментом, так и оружием. Когда Кино увидел нож, глаза у него загорелись. Он ласково погладил лезвие и проверил большим пальцем, хорошо ли заточено.

Над заливом стенал ветер. Вода стала белой от пены, мангровые деревья метались из стороны в сторону, точно перепуганные овцы. От земли поднялась мелкая пыль и повисла над морем удушающим облаком. Ветер разогнал тучи, расчистил небо и мел по берегу песок, точно снег.

Когда наступил вечер, Хуан-Томас завел с братом долгий разговор.

– Куда вы отправитесь?

– На север, – ответил Кино. – Говорят, на севере есть города.

– Держитесь подальше от моря. В городе собирают отряд, чтобы обшарить побережье. Вас будут искать. Жемчужина еще у тебя?

– У меня, и я никому ее не отдам. Быть может, раньше я мог бы подарить эту жемчужину, но теперь она стала моим проклятием и моей жизнью. Я никому ее не отдам.

Взгляд у Кино был холодный, жестокий и озлобленный.

Захныкал Койотито, и Хуана принялась бормотать короткие заговоры, чтобы он замолчал.

– Добрый поднялся ветер, – заметил Хуан-Томас. – Все следы заметет.

Уйти решили по темноте, пока не взошла луна. Вся семья торжественно встала посреди хижины для последнего прощания. Койотито висел в шали за спиной у Хуаны и спал, прижавшись щекой к ее плечу. Концом той же шали Хуана прикрывала нос от тлетворного ночного воздуха. Хуан-Томас крепко обнял брата и расцеловал в обе щеки.

– С Богом, – произнес он – произнес так, словно прощался с умирающим. – Точно не откажешься от жемчужины?

– Она стала моей душой, – ответил Кино. – Если отдам ее, потеряю душу. С Богом.

VI

Ветер дул