Срок - Луиза Эрдрич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она ответила:
– Это вы.
– Мне очень жаль…
– В извинениях нет необходимости. Рада, что мне не пришлось вас разыскивать. Все произойдет во вторник.
– Что именно?
– А вы как думаете? Ее будут кремировать, и я настояла на том, чтобы самой увидеть, как ее тело засунут в печь. Просто чтобы убедиться.
– Нет!
– Я буду вас ждать.
– Я…
– Нет, вы придете.
– Я потеряю сознание. Я не могу находиться рядом, когда происходит такое.
– По фигу. Вы мне нужны.
Я не была матерью Катери, и я не была лучшей подругой ее матери. А что касается Флоры, я не была уверена, что кремация повлияет на стиль ее поведения. В то самое утро она была в магазине, шурша страницами стихотворных сборников. Мне действительно требовалось поговорить об этом с Катери.
– Послушайте. Мы можем поговорить?
– Мы уже разговариваем.
– Думаю, нам следует встретиться лично, – сказала я. – Может быть, до… до вторника.
– Зачем?
– Боже! Вы начинаете меня раздражать. Ну ладно, сами напросились. Вот что я хочу сказать. Призрак вашей матери околачивался вокруг книжного магазина, приходит в него каждое утро и роется в книгах, точно так же, как она делала, когда была жива.
Казалось, теперь Катери нечего было сказать, поэтому я продолжила:
– Нет, я не сумасшедшая и даже больше не боюсь. Флора приходит каждое утро. На самом деле я ее не вижу, зато слышу. Я точно знаю, как она шумит. Она была в магазине даже сегодня утром, вселяя в меня надежду, что покинет его, как подобает приличному человеку, едва…
– Мать рассказывала мне о ваших глупых шутках. Это не смешно. Перестаньте врать. Перестаньте быть дурой.
Я изо всех сил старалась не вешать трубку и не извиняться. Но сказанное было правдой. Раньше я действительно дразнила Флору, давая ей липовые задания. Однажды она вычистила весь мой гараж, пытаясь найти потерянный священный свиток. Берестяной свиток, которого не существовало. За это я, вероятно, отправилась бы в ад народа оджибве. Мне пришло в голову, что я уже нахожусь в нем – преследуемая своей призрачною поклонницей. Наконец я обрела дар речи и сказала Катери умиротворяющим тоном, что не хотела рассказывать о призрачном присутствии ее матери по телефону. Я беспокоилась, что это расстроит ее. Что мне оставалось делать?
– Вы сможете пойти со мной на кремацию? – спросила она печальным голосом, медленно выговаривая слова, на которые невозможно было ответить ничего, кроме как «да».
Чистилище?
Поллукс отправился на церемонию, прихватив с собой трубку, барабан, орлиные перья, магическую связку[80] и два больших горшка вареного дикого риса. Он оставил мне завернутый в фольгу контейнер с диким рисом, который я съела, стоя над раковиной. И ореховый привкус, и шелковистая текстура, все присутствует, подумала я. Такая еда способствует моральному разложению. Я видела, как ее ела моя мать, и для меня она была связана с безысходным отчаянием. Этот рис заставлял меня чувствовать себя паршивой и потерянной, как в тот день, когда я потеряла себя. По крайней мере, Хетта меня не видела. Она была измучена, постоянно дремала, улегшись рядом с Джарвисом, часто оставалась в своей комнате. Может быть, просто избегала меня.
Наши списки вакансий носят случайный характер, в основном это шанс восполнить нехватку работников.
Луиза пригласила меня к себе домой около недели назад, так что я поехала к ней. В любом случае я не хотела оставаться наедине с мыслями о завтрашней кремации. Я написала ей, что уже еду, но она не ответила. Я ожидала, что она выйдет из таинственного лабиринта своих кабинетов с особым выражением лица, говорящем: «сосредоточена на написании книги». Но, постучав в дверь кухни, я услышала приглушенный возглас: «Бииндиген!»[81] и вошла. Но увидела я только верхнюю половину Луизы, появившуюся из-за шкафчика под кухонной раковиной со словами «черт, черт, черт!». Я ждала. Она держала в руке старый носок. Потом она отбросила носок, подняла кулак и крикнула: «Бог свидетель, я больше никогда не буду прятать конфеты на Хэллоуин под кухонной раковиной!» Она опустила кулак и посмотрела на меня все еще немного сумасшедшим взглядом. Наконец она сосредоточилась и рассмеялась:
– Извини, Туки, но там было колоссальное количество мышиного дерьма. В чем дело?
– Вы пригласили меня в гости.
– О да. Конечно. Заходи.
Я сняла ботинки. На мне были толстые шерстяные носки, потому что, несмотря на множество ковров, пол в ее доме всегда холодный.
– Как работа? – сразу спросила она.
– Давайте оставим ее на потом.
– Я разведу огонь, – улыбнулась Луиза.
В камине стоял ряд свечей в стаканчиках. Однажды зажженные, они мерцали, отражаясь в кафельных плитках. Это не был настоящий огонь, но я не хотела длинных объяснений на тему, почему она не разводит настоящий огонь в камине, а потому ничего не сказала. От горящих свечей в комнате возникала приятная атмосфера, и, по крайней мере, они создавали иллюзию тепла.
– Мне бы такую маленькую жестяную коробочку с прорезью для монет, – вслух размышляла хозяйка дома. – Такие есть в старых церквях, чтобы платить за свечи, вытаскивая кого-то из чистилища.
– Может быть, Флору, – подсказала я.
– Думаешь, она в чистилище?
– Это возможно, если под чистилищем понимать упаковочный участок в нашем магазине. Мне иногда кажется, что я застряла там до конца отпущенного мне срока. Но нет. Она в крематории, и завтра я должна пойти туда с Катери и убедиться, что на сей раз все прошло хорошо.
– Ты молодец. Я приготовлю чай.
Она пошла вскипятить немного воды, а потом мы сидели в продуваемой сквозняками гостиной и пили имбирно-лимонный напиток, пока за окном не начало темнеть. Мое сердце слабо сжалось, потому что я упомянула Флору. Я попыталась собраться с силами. Теперь пришло время поговорить с Луизой обо всем остальном. Решительно обо всем, включая книгу, содержавшееся в ней смертоносное предложение и присутствие Флоры в магазине. Мы были рациональны, сидели одни, не решали больших проблем и прихлебывали успокаивающий чай. Но конечно, мне было сложно начать такой разговор. Наконец я решила, что выбора нет.
– Итак… я никогда не говорила с вами о моем прошлом. Думаю, Флора, возможно, преследует меня из-за него. Я попала в тюрьму, потому что украла труп. Парня по имени Баджи. Мой первоначальный срок составлял шестьдесят лет. И пожалуйста, не говорите мне, что этот приговор был слишком жестоким.
Луиза открыла