Декабристы в Забайкалье - Алексей Васильевич Тиваненко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Известно, что после смерти мужа Е. Д. Гомбоева-Старцева в 1900–1917 годах жила в России, преимущественно в Петрограде, сначала с младшим сыном Владимиром, позже с семьей старшего сына Николая. В 1917 году Гомбоева возвращается в Пекин и живет у дочери Анны с внуками от старшего покойного сына Николая — Владимиром и Николаем. В 1922–1923 годах дочь Н. А. Бестужева переехала в Харбин, где в 1929 (1930?) году в возрасте примерно около 90 лет умерла.
Интересна судьба старшею сына Гомбоевых, в честь деда также названного Николаем. До 1914 года он служил в русской почтовой конторе в Пекине, был призван в армию, а после Великой Октябрьской революции вновь оказался в Селенгинске, где стал заместителем председателя райисполкома и жил в знаменитом «доме Бестужева-Старцева». Его соседи по дому Б. П. Махатов и И. В. Ченкиров рассказывали автору этой книги, что Н. Н. Гомбоев жил с двумя детьми и женой, но вскоре почему-то развелся с супругой, и та с детьми уехала в Харбин.
Жена Н. Н. Гомбоева Екатерина Георгиевна Ершова была выпускницей Смольного девичьего института, женщиной интеллигентной и высокоэрудированной. Не отставал от нее и муж: замечательно знал восточные языки, особенно китайский, хорошо разбирался в этнографии забайкальских народов, в генеалогии бурятских родов, остро критиковал действия эсэровского Бурнацкома (Бурятского национального комитета), обосновавшегося в Чите.
В литературе встречаются утверждения, что внук декабриста Бестужева принимал участие в гражданской войне и был убит в бою с бандами барона Унгерна на Гусином озере. В действительности дело обстояло иначе, Находясь на руководящей советской работе, Н. Н. Гомбоев часто ездил по району. По воспоминаниям Б. П, Махатова, при посещении улуса Оронгой Николай Николаевич простудился и умер в улусе Жаргалантуй, В. В. Мельников утверждает, что Н. Ц. Гомбоев служил у красных партизан в Тамче, простудился и умер. Похоронен на Новоселенгинском кладбище незадолго до разгрома банд Унгерна в марте 1920 года. В, В. Лосев, потомок зятя Старцевых, также хорошо помнил внука Бестужева, поскольку тот поначалу жил в этом же доме. Он утверждает, что Н. Н. Гомбоев действительно «был каким-то начальником у красных партизан». Незадолго до победы простудился и умер. Особенно четко В. В. Лосеву запомнились похороны Николая Николаевича, Гроб с телом установили в помещении городской управы, откуда с большим почетом перенесли на Новоселенгинское кладбище. «Все это я видел из окна нашего дома, — говорил В. В. Лосев, — управа от нас недалеко была. На похоронах я сам не был. День был зимний, холодный, и родители не взяли меня на похороны Николая Николаевича; побоялись простудить меня».
По другим данным, жена Н. Н. Гомбоева Е. Г. Ершова с детьми вернулась в Харбин лишь после смерти мужа и окончательного установления советской власти в Забайкалье, На ней женился и усыновил ее детей брат мужа Г, Н. Гомбоев, Сын Владимир до 1940 года работал на китайской государственной автоматической станции, затем получил советское гражданство, вернулся в Сибирь и служил в Управлении восточных электрических сетей. Одна из его дочерей, Наталья, окончила Новосибирский электротехнический институт связи. Второй сын, Георгий, служил переводчиком в Пекине и умер в 1959 или 1960 году. Младший сын Владимир был расстрелян царскими властями в Петрограде.
Старшая дочь Гомбоевых Екатерина вышла замуж за российского консула в Харбине Усатого и умерла в Харбине в 1946 году. Там же в 1944 году умерла и сама Е. Г. Ершова. Дети Екатерины сильно бедствовали в маоистском Китае и поэтому разъехались в другие страны: Марина и Сусанна — в Австралию, Николай — в Новую Зеландию, два его сына Николай и Юрий — в Бразилию и Францию.
Поистине глубокие и широкие корни дало бестужевское древо, взращенное на забайкальской земле в Селенгинской колонии декабристов.
Последние современники декабристов
Удручающее впечатление на путешественников производил Селенгинск первых десятилетий нашего столетия. Новый город, а точнее, деревушка представляла собой пять-шесть небольших улиц, застроенных деревянными, черного-бурого от солнца изныли цвета, домами местных обывателей. Только на окраине выделялись два-три больших двухэтажных дома, занимаемые казенными и общественными учреждениями, да гордо поднимался к небу купол опустевшей каменной церкви, Но более удручающее впечатление производил Старый Селенгинск. На месте былого заштатного городишка Забайкальской области виднелись развалины строений, полузасыпанных движущимися барханами песков. И лишь в отдельных ветхих домах угадывалась продолжающаяся жизнь людей, не желавших пока переселяться на левый берег Селенги.
Когда Крестьянский начальник С. Г. Рыбаков прибыл на новое место службы, стояло жаркое забайкальское лето, из-за которого жизнь на улицах в дневное время как бы замирала: ни людей, ни проезжающих экипажей. Только где-то вдалеке тихо раздавалось пение петуха и слышался глухой ленивый лай собаки, И лишь к вечеру, когда дневная жара немного спала, к реке потянулись «ожившие» люди. В основном ими были местные женщины в своих старинных широких белых костюмах — «холодаях». Одни купались в Селенге, другие возились на прибрежных огородах, где благодаря теплому микроклимату успешно выращивали овощи, дыни и даже арбузы.
Имея поэтическое число жителей — 1001 человек, Селенгинск того времени поражал путников обилием своих исторических памятников. И особенно удивила С. Г. Рыбакова сохранявшаяся память о поселенцах-декабристах. Главной достопримечательностью городка являлась бывшая земская квартира — одноэтажный деревянный дом из шести комнат и двух прихожих. Хозяйка дома И. Д. Оверина твердо знала, что когда-то он был жилищем братьев Бестужевых в Нижней деревне, откуда перенесен вместе с иконой святителя Иннокентия кисти Николая Александровича.
Общественной библиотекой заведовал некий Старцев (не потомок ли Д. Д. Старцева?), хорошо помнивший и К. П. Торсона, и братьев Бестужевых, и вообще всех членов Селенгинской колонии декабристов. На стене его дома (ныне музей декабристов) висела картина в карандаше руки Николая Александровича, на которой был запечатлен приезд в Селенгинск его сестер., Хранились у Старцева и нагрудные крестики самих узников. Еще одна интересная реликвия находилась под навесом — тот самый большой экипаж, в котором прибыли в добровольное изгнание сестры Бестужевы.
На берегу Селенги, в доме бывших английских миссионеров, доживала свой век старушка Агния Михайловна Всеволодова — вдова подполковника Всеволодова, друга декабристов, кому Бестужевы продали своих мериносовых овец, убедившись в бесполезности их разведения. Между прочим, знала декабристов и сама Агния Михайловна; она была дочерью купца
